Читать интересную книгу Средний путь. Карибское путешествие - Видиадхар Найпол

Двести двадцать три рабочих были завербованы на Барбадосе…

Наш ящик с вопросами

Правда ли: что запутавшийся поместный управляющий, которого интересовала лишь его месячная зарплата, теперь пытается возложить на Союз вину за 600 тонн несобранного сахарного тростника?

Ободренный примером миссионера, я отправился к мигрантам после ленча — их кормили посменно за длинными столами («Son Buena gente, они хорошие люди», — сказал один из членов команды), — чтобы узнать, что вынудило их покинуть Сент-Китс и что они надеялись обрести в Англии. У меня не было ни какой-то официальной должности, ни пасторского воротничка, и я привлек внимание главного среди мигрантов, длинного высокозадого смуглокожего молодого человека.

«Не трепитесь, — сказал он, подбегая ко мне, часть его паствы бежала вослед, — ничего ему не говорите. Чего ему надо?»

Он был образованный человек. Путешествовал впервые. Говорил очень быстро.

«Чего тебе надо? Зачем ты пугаешь бедных людей?»

Он не дал мне вставить ни словечка.

«Бедные люди только пришли на корабль, а ты тут как тут?»

«Я ничего не делал, а он как начал со своими вопросами: зачем мне в Англию и все такое». Это говорил мой боговдохновенный пекарь.

«Да все с ним ясно, — сказал главный, — он пропагандист».

Это, по-видимому, было хорошо известным ругательством среди иммигрантов.

«Че там, старик?»

«Поймали пропагандиста».

«Пропагандиста?»

«Ты из Кении, а? — спросил вождь. — Во, точно, ты из Кении».

«Он меня ниггером назвал», — сказал еще один. (Я нацарапал его данные на «Лейбор Споуксмен», которую дал мне один из иммигрантов: 3.90 фунтов за день в сезон сбора урожая, 2.82 в несезонное время. Его пунктом назначения были Гусеничные самцы. С Богом он не консультировался).

«Че там? Че там?»

«Пропагандист из Кении назвал Бойси ниггером».

«Ниггером назвал», — сказал Бойси голосом, в котором слышалась неподдельная обида.

«Так вот, это не Кения, слышь, — сказал вождь. — Очень охота спустить тебя за борт охладиться. Тебя британское правительство сюда пропагандистом отправило, а? Пусть докажет, что он не из Кении».

Меня спас миссионер.

«Знаю я таких, — сказал вождь, обращаясь к своим.

— Плевать он на нас хотел. Плевать ему, хоть ураган всю Ангуиллу разнесет».

Я решил, что мистер Маккей, Филипп и Коррея поступали более здраво. Они совершенно игнорировали мигрантов и не выходили из бара. Я присоединился к ним.

«Этот мальчишка-баптист весь день пашет, — сказал Коррея. — Вот, видно, человек действительно больной до своей работы».

«Говорит, хочет с ними в Англию вернуться», — сказал Филипп.

«Лучше он, чем я, — сказал мистер Маккэй. — Завтра в полдень, слава тебе, Господи, сойду с этого корабля, и все».

Именно от лидера мигрантов я впервые услышал об урагане по имени Донна, поразившем остров Ангуиллу и принесшем множество смертей. «Лейбор Споуксмен» передавала дальнейшие подробности: полученные и отправленные телеграммы, отчет о спасательных операциях. Телеграммы заинтересовали меня, во-первых, стилем — долгое пустозвонство в начале, ближе к концу — срочность, проявляющая себя в пропуске предлогов, а кроме того, тем, как сладко звучали для политиков Вест-Индии их новые титулы. Сент-Китс — это шестьдесят восемь миль, Монсерат — тридцать две.

От Главного министра, Монсерат. Главному министру, Сент-Китс. Отправлено 9 сент. 1960. Пожалуйста, примите и передайте опечаленным жителям Ангуиллы сочувствие правительства и жителей Монсерат понесенный ущерб ураган Донна. Главный министр.

От Главного министра, Сент-Китс. Главному министру Монсерат. Отправлено 10 сент. 1960. Огромное спасибо ваше сочувствие, выраженное в телеграмме за 9. Главный министр.

И так далее, обмен приветствиями. Мистер Мэнли с Ямайки проявил более деловой подход:

От Мэнли, Премьера Ямайки. Сатвеллу, Главному министру, Сент-Китс. Отправлено 8 сент. 1960. Мое глубокое сожаление по поводу пережитого вами несчастья. Пожалуйста, дайте знать, какая помощь вам нужна. Мэнли.

Главный министр Сент-Китса был полон решимости выказать больше почтения к мистеру Мэнли, чем тот выказал ему:

От Главного министра, Сент-Китс. Уважаемому Мэнли, Премьеру, Ямайка. Отправлено 8 сент. 1960. Благодарим доброе сочувствие. Еда, одежда, наличные пригодятся.

Другая телеграмма поправила пропуски.

От Главного министра, Сент-Китс-Невис-Ангуилла. Уважаемому Мэнли, Премьеру, Ямайка. Отправлено 9 сент. 1960. Передайте мою телеграмму. Благодарность включить куртки-штормовки, если возможно. Главный министр.

История эта завершалась статьей об общественных работах. Автором статьи был мистер Джон Браун, который, согласно объявлению в той же газете, выступал с лекцией — в тот самый час, когда лодки, набитые мигрантами, покачивались в тени «Франсиско Бобадильи», — на тему «Диалект, драма и культура Вест-Индии» и открывал литературный клуб.

«Что радовало меньше (писал мистер Браун), так это видимое отсутствие целостного плана организации. Присутствовали организаторы различных работ — слишком много организаторов, надо сказать, и слишком мало работников… Представляется очевидным, что колонии необходимо иметь центральное подразделение по общественным работам при последствиях урагана… и существенно важно, чтобы природа взаимоотношений этой организации с благотворительными организациями — Красным Крестом, Молодой порослью[18] и т. д. — была четко определена во избежание путаницы в действиях и в зоне ответственности».

Я отчасти представлял себе, кем были эти «и т. д.» Но Молодая поросль была для меня новостью. Нелегко, стоя на этом иммигрантском судне, увязать Вест-Индию с этими хорошо одетыми молодыми бизнесменами, с их хорошо одетыми любезными молодыми женами и хорошо разрекламированными заявлениями о социальной ответственности.

Вождь мигрантов пил чай в столовой первого класса. У пего были прекрасные манеры, и он не упустил ни одной детали чайной церемонии. Его последователи одобрительно смотрели на него в окна. Он полностью сосредоточился на чае. Сидя отдельно от нас и не имея повода заговорить, он выглядел несколько зажатым. Но я чувствовал, что он далеко пойдет и когда-нибудь сам будет рассылать такие телеграммы. Закончив свой чай и изящно промокнув рот бумажной салфеткой, он присоединился к своим последователям и снова стал болтать на тарабарщине и кружить по палубе. Мы изредка видели его высокий зад, скачущий вверх-вниз за окнами. Затем на палубе опять «возвели классовые барьеры», и его прогулкам настал конец. Вместе со своими последователями он оказался за ограждениями.

А вот кое-кому барьеры не нравились. Это был негр с трубкой, который все время держался особняком и читал «Десять заповедей». У него вошло в привычку гулять по палубе кругами. И теперь он свалил ограждения у столовой и у бара. Бармен их поднял, негр с трубкой снова снес. Началась перебранка. Негр с трубкой продолжал ходить, что-то выкрикивая через плечо. У ограждения столовой его встретил главный стюард. Он поднял голос — главный стюард ответил. Негр с трубкой в ярости схватил барьер за тонкую веревку, разломал на части и прошел мимо стюарда. Теперь уже тот начал кричать, заходясь от возмущения. Начали собираться группы мигрантов, с такими же отсутствующими лицами, с какими они поднимались на борт из шлюпок. Вызвали офицеров. Негр с трубкой мерно ходил по палубе, сшибая барьеры, спокойствие его прогулки никак не увязывалось с истерическими выкриками, которыми он оглашал корабль. Когда он опять подошел к барьеру у столовой, за ним уже собралась толпа испуганных мигрантов. Их вождь радостно бросился к нему, так же, как недавно ко мне, его последователи расступились перед ним, но внезапно он остановился, его тарабарщина смолкла. Негр с трубкой продолжал ходить один. В новом приступе ярости он сломал еще барьер. С одной стороны палуба была черна от мигрантов. С другой стороны спокойным белым кругом стояли офицеры и стюарды. Негр с трубкой, весь в черном, решительным шагом подошел к ним.

«Он сошел с ума», — сказал мистер Маккэй.

Мигранты вновь зажужжали.

«Не обращаться с ним жестоко, — крикнул эконом. — Приказ капитана. Не обращаться с ним жестоко».

«Ужасно, ужасно, — сказал мистер Маккэй за ужином.

— Видеть такое прекрасное животное в ловушке». У него было плохо с сердцем, он очень расстроился из-за всего случившегося и мог лишь грызть листик салата. Слова его лились по накатанному, совершенно отдельно от расстройства, слышавшегося в голосе. «Я разговаривал с ним раз или два, вы знаете. Он неплохой парень. Такой красивый негр. Ужасно, ужасно». Его рот искривился от боли. «Ему, должно быть, чертовски несладко пришлось в Англии. Теперь его везут к матери».