Читать интересную книгу Игра мудрецов - Екатерина Соболь

– Убивал его? – спросил Генри.

– Только в крайнем случае. Обычно договаривался, пользуясь смекалкой, знаниями и хитростью.

– А еще хорошими манерами и умением вести беседу, – прибавил Олдус.

– Но это, конечно, не касается тех случаев, когда речь шла о лютых тварях.

Петер рядом с Генри вздрогнул так, что зубы клацнули.

– Раз в пару сотен лет рождались твари, которые хотели одного: убивать, – пояснил Олдус. – С ними нельзя вести беседы, нельзя слушать их ложь, они хотят только крови. Каждый раз твари были разные: ящер, алый волк, злобный паураг и прочие. И несладко приходилось белому рыцарю, который оказывался поблизости. Часто лютая тварь убивала его в битве – а как вы помните, Генри, от этого она становилась куда сильнее. Иногда тварь успевала уничтожить половину рыцарей королевства и кучу мирных жителей, прежде чем невероятными усилиями и с огромными потерями удавалось ее остановить. В более поздние века рыцарь, услышав о такой твари, собирал других рыцарей по всему королевству, и вызов они бросали все вместе – так было больше шансов выжить.

– Хорошо, что это пробудившееся существо вроде довольно безобидное, – бодро сказал король. – Никто ведь не погиб, кроме кур, верно?

Петер лихорадочно закивал. У Генри появилось ощущение, что все, кроме бедняги Петера, скорее воодушевлены, чем опечалены. Король, кажется, тоже это понял, и прибавил:

– Не подумайте, что мы не сочувствуем напасти, постигшей деревню молодого человека. Но ведь триста лет все волшебное, что есть в королевстве, было погружено в сон, а теперь проснулось. И если проснулись злые силы, значит, проснулись и добрые, понимаете? И теперь…

– А можно ближе к делу? – перебил Генри. – Где искать этого белого рыцаря?

Все посмотрели на Генри как на болвана.

– Но у нас их пока нет, – развел руками король. – Новый мир еще совсем юн: Сердце вернули меньше двух недель назад, и двух дней не прошло с тех пор, как вы нашли корону. Прямо перед вашим приходом мы обсуждали, как оповестить все королевство о том, что дары вернулись. Белые рыцари – герои сказок. Последние триста лет никто не жалует путешествия. Все, кроме посланников, сидят по домам. А бросить вызов злому поедателю кур сможет только человек, уже опытный в подвигах.

До Генри медленно начало доходить, к чему они клонят.

– Я никуда не поеду! – выпалил он.

– Вы наследник Сиварда, – мягко сказал король, будто даже не видел, о чем тут спорить. – Вы трижды сделали невозможное: нашли Сердце и корону, спасли дворец от духов вражды. Думаю, вам получаса хватит на то, чтобы одолеть зверя, напугавшего всю деревню, и…

– А посланники на что? – опять перебил Генри. – Они ездят повсюду, так почему их не отправить?

Все десять посланников в зеленых мундирах начали сползать по стульям вниз, будто всерьез надеялись, что их не заметят. Головы их разом повернулись в сторону Олдуса, который, пусть и пренебрегал своими обязанностями с тех пор, как обрел дар сочинительства, все еще оставался их капитаном.

– Ваше величество, нас учат находить ценности, а не побеждать волшебных существ, – смиренно проговорил Олдус. – И я вынужден признать: от всего нашего отряда в истории с Сердцем было больше шума, чем толка. К тому же я еще не закончил свое «Сочинение о поисках короны по рассказам очевидцев». Поезжайте, Генри. Когда вернетесь и расскажете о своих приключениях, у моего труда появится третья часть. – Он ласково похлопал по стопке бумаги, лежавшей перед ним. – Кстати, многие существа в сказках носились с каким-нибудь волшебным предметом как с писаной торбой и называли его своим сокровищем. Нам повезло: цветок памяти – это ценнейшая, легендарная вещь, хотя не думаю, что он пригодится такому юному созданию, как вы.

– И зачем он нужен? – пробормотал Генри.

– Он помогает вспомнить забытое. Его использовали для лечения людей, у которых ослабла память.

Генри замер. Он снова вспомнил свой сон про руки, покрытые землей. Что, если это было на самом деле, просто он все забыл? Он помнил себя уже смышленым, умеющим бегать и говорить, – но, насмотревшись в последние недели на человеческих детей, он вдруг понял, что они не всегда такие. Они бывают маленькими и смешными, часто плачут и не стоят на ногах, матери носят их, прижимая к себе, и каждую секунду за ними присматривают. Он порылся в памяти, но ничего похожего не нашел. Только отец, лес и охота.

А что, если с помощью цветка он сможет вспомнить свою мать? Генри сжал кулаки так, что сквозь перчатки почувствовал, как ногти впились в ладони. Никакие воспоминания не стоят такого риска. Король ведь не знает, насколько был прав, когда думал, что Генри опасен: зло внутри него снова проснулось, а дар огня – это не просто необходимость носить перчатки, это гораздо, гораздо хуже. Вот что надо им сказать: «Я не могу идти неизвестно куда и драться неизвестно с кем, потому что, если я разозлюсь или что-то меня напугает, я опомниться не успею, как эта дрянь в моей голове заставит меня сделать что-нибудь ужасное». И даже не сказав вслух ни слова, Генри понял, что увидит на лицах всех в зале. Страх. Отвращение. Все, что он видел сотни раз.

Король внезапно поднялся со своего места, подошел к нему и взял за плечи.

– Простите, что не дали вам отдохнуть, – тихо сказал он, и Генри почувствовал странное желание привалиться головой к его груди, чтобы король обнял его, как люди обнимают детей. – Но вы пока наш единственный защитник. Я уверен, что поездка будет несложной.

Он улыбнулся, и от этой извиняющейся, доброй улыбки у Генри заныло что-то внутри. Король поймет, если во всем признаться, и не заставит его ехать. Генри уже открыл рот, чтобы рассказать про дар, про голос, про весь этот кромешный ужас, – но вдруг услышал тихий, резкий вздох. И раздался он совсем не за столом.

Генри бесшумно выпрямился и отодвинул короля в сторону. Что, если Освальд и Джоанна не смирились с поражением? Что, если явились сами или прислали кого-то подслушивать? Генри глубоко задышал, успокаиваясь, не позволяя ярости захватить его.

– Дикарь – он дикарь и есть, – громко прошептал все тот же старый придворный на ухо своему глуховатом у соседу.

Дальше Генри слушать не стал – он скользнул к окну, вслепую ударил кулаком в штору и дернул на себя того, кто скрывался за ней. Вместе со шторой.

Над куском ткани, рухнувшим на пол, взлетело такое облако пыли, что Генри чихнул. Он всем весом прижимал к полу врага, но тот притих, будто и не собирался вылезать, и Генри сам стащил с него ткань.

Эдвард сипло вдохнул и закашлялся, глядя на Генри так, словно не мог решить, отпрянуть от страха или дать ему кулаком в лицо. Больше всего Генри поразило то, что Эдвард до этого сидел настолько тихо, что даже он со своим слухом охотника не заметил его присутствия.

Король, казалось, ничуть не удивился и только покачал головой. Эдвард, не глядя на него, поднялся и пригладил волосы, будто что-то еще могло спасти его прическу.

– Прошу прощения, – церемонно сказал он и направился к двери, но на полпути развернулся и пошел обратно.

– Даже не думай, – уронил король, но Эдвард уже дошел до него и брякнулся на одно колено, как делал каждый раз, когда хотел заговорить с отцом, хотя зачем – Генри до сих пор не мог понять.

– Отец, прошу, разреши мне исполнить это поручение! Я знаю кодекс белых рыцарей наизусть и подхожу по всем пунктам, в отличие от… от нашего гостя. Я принесу тебе голову чудовища, и ты увидишь…

– Голову-то зачем? Ее же тащить тяжело, и по дороге испортится, – вставил Генри, и Эдвард подавился воздухом – или, возможно, пылью, которая еще не осела и по-прежнему сияла в лучах света.

– Иди в свою комнату, – сказал король, и Генри дорого бы дал за то, чтобы этот приказ относился к нему.

Эдвард, впрочем, своего счастья не оценил: он обиженно поклонился и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Взгляды, которыми проводили его все, кроме короля, ясно говорили о том, что большой любовью у придворных принц не пользуется.

– Я не могу его отправить, – проговорил король, глядя на закрывшуюся дверь. – Он наследник трона и единственное, что осталось от моей семьи. Прошу вас, Генри, отправляйтесь в путь, и тогда он хотя бы выбросит эту идею из головы.

Сейчас король выглядел старше, более усталым и строгим, и Генри с каким-то странным, тянущим чувством понял: видимо, люди, в отличие от зверей, любят своих детей, даже когда те уже выросли. А король тем временем вернулся на свое место, и момент, чтобы рассказать про дар, был упущен. Генри бессмысленно замер у окна, рядом с грудой пыльной ткани, и тут раздался голос Эммы:

– Ваше величество, я ведь теперь глава придворных. Разрешите мне кое-что сказать нашему герою. Уверена, я смогу уговорить его исполнить свой долг.

Она встала и направилась к Генри, шурша складками платья, на которое ткани, кажется, пошло не меньше, чем на штору. Остановившись рядом с Генри, она еле слышно, с улыбкой заговорила: