Читать интересную книгу Евреи и Евразия - Яков Бромберг

Вот этот именно аффект — гордость — придает в наше время преобладающую эмоциональную окраску самочувствию еврейского периферийного интеллигента, а вовсе не стыд за свое происхождение, как это показалось Л.П. Карсавину. Здесь мы сталкиваемся с таким утверждением Л.П. Карсавина, к которому хочется внести необходимую поправку, ясную для всякого, кто имеет возможность наблюдать дела и дни еврейской интеллигенции, так сказать, изнутри и которому национальная исключительность или партийная слепота не закрыла глаз на истинное положение вещей. Для такого наблюдателя представление о еврейском интеллигенте, стыдящемся за свое еврейское происхождение, может показаться либо анахронизмом, либо результатом недостаточно точного размещения Л.П. Карсавиным наблюдавшихся им особей по признаку степени ассимилированности. Вполне естественно, что человек, чье имя или черты лица выдают не совсем чистое происхождение с точки зрения национальности, к которой он себя причисляет, будет болезненно отзываться на попытку причислить его к той национальности, из которой он физически происходит. В подобном явлении, конечно, лишь с очень большой натяжкой можно было бы усмотреть нечто специфически еврейское: ведь от него не свободен никакой, скажем, онемечившийся славянин или француз, обруселый немец и т. п.; так что если иметь в виду евреев, бесповоротно слившихся с окружающей немецкой, польской, русской и т. д. стихией — которых, впрочем, не забыл отметить в своем обзоре и сам Л.П. Карсавин, — то с их стороны, конечно, болезненная реакция на недостаточное уважение к их сыновнему праву по отношению к принявшей их в свое лоно нации вполне основательна и справедлива.

Если теперь, однако, вызвать в своем представлении с возможной полнотой духовных и бытовых признаков основную еврейскую «периферийную» массу, то, повторяем, признак стыда за свое происхождение и весь тот эмоциональный и житейски-бытовой ряд, который с таким чувством был бы связан, явится чем-то совсем не соответствующим его современной нравственной тональности и душевной настроенности. Конечно, и пишущему эти строки приходилось наблюдать в своем непосредственном окружении десятки примеров того, как еврейские интеллигенты, несомненно, национально настроенные, не стеснялись отрекаться от своего еврейства самым постыдным образом во всех тех жизненных положениях, где им в связи с их национально-религиозной принадлежностью могли (или им казалось — зачастую совершенно неосновательно, — что могли) грозить лишения, неприятности или страдания. Без сомнения, однако, подобные явления могли сопутствовать только правовым и бытовым отношениям, которые в настоящее время представляются самим таким евреям некоторым пережитком тягостного прошлого, обреченным на скорое и совершенное уничтожение. С другой стороны, чувства стыда за свое происхождение при публичном их обсуждении в еврейско-интеллигентской среде с чрезвычайной и даже излишней резкостью осуждаются и клеймятся, и сами виновные в таком отречении ощущают его как свой стыд и грех.

Итак, в общем, и если не иметь в виду окончательно слившихся с чужеродною средою, не стыд за свое еврейское происхождение наиболее характеризует те стороны нравственного лика еврейского интеллигента, которым он обращен к своим соседям — друзьям или недругам. Было бы, конечно, излишним высказывать здесь свое удовлетворение по поводу явления, всего только отвечающего некоторому общепринятому нравственному минимуму — обязанности свидетельствовать правду и воздерживаться от лжи.

Но явление это имеет свою обратную и далеко не столько почтенную сторону; и во имя той же обязанности свидетельствовать всегда и во всем чистую и последнюю правду, не смущаясь возможными кривыми и недобросовестными толкованиями, на всякого еврея, которому дорого не столько внешнее благополучие, сколько религиозное и нравственное будущее его народа, возложена обязанность утверждать правду и об этой обратной стороне перед лицом и своего и чужих народов.

Основная опасность, на которую мы здесь хотим указать, состоит в особом, может быть, недостаточно ясно сознаваемом самими периферийными евреями и недостаточно легко поддающемся полному перечислению своих характерных признаков и черт, неистребимом и никакими испытаниями не потрясаемом чувстве оптимизма во взгляде на грядущие судьбы еврейства, в уверенном ожидании каких-то очень больших и житейски осязаемых благ, имеющих выпасть на долю еврейства в самоскорейшем будущем. Оптимизм этот соединяется с горделивым сознанием или, может быть, еще только смутным, подсознательным ощущением некоего грядущего торжества на поверхности политической и социальной жизни человечества таких истин и начал, которые для богоборческого и антирелигиозного сознания еврейского интеллигента являются плодами неизбежной и позитивистски-закономерной эволюции, но при ближайшем рассмотрении оказываются логическим завершением и оформлением, в совершенно искаженном и обезображенном виде, некоторых чисто религиозных и эсхатологических начал, с настойчивостью и непримиримостью отстаиваемых иудейским религиозным сознанием в его двухтысячелетней тяжбе с христианством.

Именно этим, пусть бессознательным, инстинктивным сохранением, даже в самом грубом искажении и падении ее, извечной иудейской религиозной традиции и связанных с нею хилиастических упований, мы можем объяснить себе тот безусловный максимализм, ту истерическую, изуверскую нетерпимость к инакомыслящим из своей среды, с которыми современная периферийная интеллигенция отстаивает политические и социальные принципы либо вульгаризованной, обездушенной западной демократии, либо воинствующего, безбожного и поистине бесчеловечного коммунизма, причем приверженцы первой (демократии) очень смутно и неуверенно осознают границы, в которых она еще может и должна быть защищаема против второго (коммунизма).

Смелая попытка связать современные политические и социальные устремления еврейской периферии с основными эсхатологическими преданиями иудейской религиозной догматики является большой и несомненной заслугой Н.А. Бердяева, в своей книге «Смысл истории» с давно небывалой остротой проникновения и профетическим пафосом восчувствовавшего преемственность этих двух основной важности духовных явлений исторического еврейства на глубине, недоступной для приемов рационалистически— позитивистского исследования. В факте все более ясно обнаруживающегося крушения основных социально-эсхатологических верований и устоев современной демократии и социализма Н.А. Бердяев видит, между прочим, поражение в универсально-историческом плане вековых устремлений и упований еврейства.

Мы надеемся показать в дальнейшем, что этот оригинальный и проницательный мыслитель впадает в ошибку, выдавая свой рельефный и глубоко верный духовный портрет еврейско-периферийного радикала и утописта за синтез духовных черт конкретного содержания религиозно-исторического еврейства. Ошибка эта, впрочем, вполне естественна и даже неизбежна для наблюдателя со стороны, перед которым еврейская периферия в единственном числе выступает как представитель и выразитель народных чаяний и дум, совершенно заслоняя собою истинный нравственнорелигиозный лик основного еврейско-народного примитива, истинное проклятие и несчастье которого именно в том и состоит, что он доныне не выделил из своей среды настоящего, органически с ним связанного водительствующего и представительствующего слоя.

IV

Искание глубинного, метаисторического смысла основных явлений, представляемых современным еврейством, в связи с провиденциальным назначением иудейства — искание, столь характерное, например, для нескольких близких нам по времени течений русской религиозно-метафизической мысли, — не должно исключать разбора интересующих нас здесь явлений с их эмпирической, подчиненной закону причинности стороны.

В этой связи мы, в доступном ближайшему наблюдению плане исторической данности, усматриваем непосредственные причины повышения тонуса социально-эсхатологических переживаний современного еврейства в определенном круге явлений, следствовавших или совпавших с катастрофическими событиями последних лет. Мы разумеем здесь торжество демократических и самоопределеических начал в среднеевропейских государствах, основанных на развалинах центральных империй в результате крушения последних в мировой войне; далее, признание со стороны держав исторических притязаний евреев на Св. Землю в смысле грядущего политического и государственного овладения ею; наконец, в смысле несравненно более существенном, соответствующем несравненно более грандиозным размерам явления и важности его исторического значения — русскую революцию с ее рядом гигантских государственно-политических катастроф и борений и в ее на долгие годы восторжествовавшем утопически-коммунистическом аспекте.