Косицкая действительно лучше справлялась с мелодраматическими образами, которые она играла, как говорится, «широкими мазками» – открыто и ясно.
Ее героини любили и страдали искренне и потрясающе естественно. Критика отмечала почти все ее роли, но особенно выделяла две – Офелию и Марию из «Материнского благословения». После сцены безумия Офелии, которую Косицкая играла невероятно эмоционально, зал каждый раз взрывался аплодисментами. Успех актрисы в этой роли был непередаваем. В Марии зрителей потрясала глубина чувств и «натуральность» исполнения.
Со временем, однако, Люба ощутила потребность в иных ролях, ей хотелось переживать другие, не мелодраматические чувства. И играть своих, русских героинь со всеми их современными насущными проблемами. Эту возможность Косицкой предоставил великий русский драматург Александр Николаевич Островский.
Актриса и драматург оказались нужны друг другу. Он видел в ней своих героинь, а она находила в его пьесах именно тот материал, о котором мечтала. «Для пьес Островского она была чистое золото, – писали критики. – Более русского типа, со всеми условиями нежной русской души, нельзя было найти нигде».
Родился Островский 31 марта 1823 года в Москве, в Замоскворечье – старинном купеческом и чиновничьем районе. Там же он окончил гимназию. В 1841 году Александр поступил на юридический факультет Московского университета и одновременно стал подрабатывать в судах, кстати, тоже замосквореченских. Но университетского курса Островский не окончил, поскольку увлекся театром. Несколько лет он искал себя, свою манеру, свой жанр и, в конце концов, написал пьесу, в которой сумел передать доскональное знание быта и нравов купеческого сословия. Пьеса называлась «Картины семейного счастья», чтение ее происходило 14 февраля 1847 года в доме университетского профессора С. П. Шевырева. Этот день Островский считал самым памятным днем своей жизни и началом профессиональной литературной деятельности – когда он дочитал свою пьесу, профессор поднялся и сказал всем присутствующим: «Поздравляю вас, господа, с новым драматическим светилом в русской литературе».
Однако настоящая известность Островского как драматурга началась со второй его комедии – «Банкрот», которую мы знаем под более поздним названием «Свои люди – сочтемся!». Цензура запретила пьесу к постановке в театре, но она была напечатана, и читатели увидели в Островском продолжателя Грибоедова и Гоголя.
Затем последовали пьесы «Бедная невеста» и «Не в свои сани не садись», всего Александр Николаевич написал 47 комедий и драм (некоторые в соавторстве), и 46 из них были поставлены на сцене Малого Императорского театра уже при жизни драматурга.
Александр Николаевич хорошо знал не только жизнь московских купцов, но и русскую жизнь вообще: он много ездил по России, подолгу жил в своем любимом заволжском имении Щелыково, участвовал в этнографической экспедиции литераторов по Волге. Все впечатления он талантливейшим образом выражал в своих пьесах, за что его прозвали «певец купеческого Поволжья» и «Колумб Замоскворечья».
Актерам чрезвычайно нравилось играть в пьесах Островского – реальная, знакомая жизнь и понятные, невыдуманные чувства привлекали их профессиональный интерес.
С середины 50-х годов девятнадцатого века пьесы Островского прочно укоренились в репертуаре Малого театра, и Александр Николаевич погрузился в театральную и постановочную жизнь. Он много общался с актерами, и одной из любимых его актрис была Любовь Павловна Косицкая.
Люба относилась к молодому драматургу с большим уважением и, естественно, ждала от него интересных ролей. У них были добрые, нежно-шутливые отношения, однако он не всегда давал ей главные роли. В одной из пьес главную роль играла Екатерина Николаевна Васильева, а Косицкой достался лишь эпизод. Конечно, она и с эпизодом справилась блестяще, но на Островского немного обиделась – неужели он не понимает, кто первая актриса в этом театре?..
К моменту знакомства Любы с Александром Николаевичем она была уже замужем – за артистом того же театра Никулиным, человеком очень недалеким, но необычайно амбициозным. Как часто бывает с подобными людьми, Никулин, сам не обладая какими-либо выдающимися достоинствами, не терпел присутствия таких достоинств в других. А потому он чуть ли не с первого знакомства невзлюбил Островского – шумный литературный успех знаменитого автора его раздражал. Ну и, конечно же, не нравились «легкие» отношения Александра Николаевича с его Любой.
Быть может, Никулин предчувствовал, что «легкие» отношения вскоре перерастут в настоящий роман, а ему достанется роль обманутого мужа…
Никулин, правда, был не единственным, кого нервировала слава Островского. В этом ему составил компанию поэт Николай Федорович Щербина – довольно невзрачный и желчный тип, называвший героинь Островского «кокетками на постном масле», а про самого драматурга сочинивший такой стишок:
Со взглядом пьяным, взглядом узким,Приобретенным в погребу,Себя зовет Шекспиром русскимГостинодворский Коцебу.[1]
Помимо этих двух завистников был еще и третий – некий артист Горев (это явно сценический псевдоним), который прибыл в Москву из провинции и повсюду утверждал, что пьесу «Банкрот» Островский украл у него.
Все эти выступления и заявления попортили немало крови Александру Николаевичу, но горечь и обида вскоре прошли – их сменила радость. Это чувство ему подарил роман с Любовью Павловной Никулиной-Косицкой.
Люба не только не разделяла взглядов своего мужа на драматурга и его творчество, но и была очень недовольна его злыми и завистливыми насмешками над Островским. Желание загладить отвратительное впечатление от мужниных эскапад только способствовало сближению актрисы и драматурга. Можно сказать, Никулин своим поведением сам подтолкнул свою жену к Островскому.
Вообще-то Островский тоже не был свободен. Он жил гражданским браком с некой Агафьей Ивановной – милой и простой женщиной из мещанского сословия. Она вела его дом, растила маленьких детишек и была ему верной и терпеливой подругой. Ему было с ней хорошо и уютно, однако пребывание в театральных кругах и общение с яркими и страстными актрисами не прошло даром – Островского потянуло от теплого домашнего очага к более жарким отношениям.
Случилось это после того, как однажды Косицкая обратилась к нему с просьбой: «Не знаю, найдет ли мое письмо Вас в Москве… – писала она, не заботясь об орфографии и знаках препинания. – …Мне нужна для бенефиса пьеса, которая бы помогла мне и моим нуждам… одно ваше имя могло бы сделать хороший сбор, если вы не разучились делать добрые дела, то сделайте для меня одно из них, нет ли у вас пьески, разумеется вашей, дайте мне ее для бенефиса…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});