Алексей Александрович Головин
Родился в 1896 году в Ельце Орловской губернии в семье земского начальника. Учился в Петербурге в Императорском училище правоведения. К моменту объявления войны был на старшем курсе - в так называемых университетских классах. С разрешения попечителя училища принца Ольденбургского в феврале 1916 года ученики последнего класса могли сдать государственные экзамены и лишь потом идти на военную службу. Головин не воспользовался этой привилегией и 1 февраля 1916 года поступил на ускоренные курсы Пажеского корпуса. 1 октября был произведен в подпоручики лейб-гвардии уланского полка 3-й гвардейской кавалерийской дивизии. После этого сразу же уехал в полк. Эмигрировал, служил в банке во Франции. С 1925 года владелец страхового кабинета в Париже. Масон. Скончался в Канне в 1980 году.
- Каковы были настроения в вашей части в конце 1916 года?
- Нужно вам сказать, что в моем полку было довольно много поляков, которые в культурном отношении были выше русского состава. И среди этих поляков, конечно, были революционные настроения, а также националистические; поляки, разумеется, хотели освобождения Польши и ее независимости по окончании войны. Среди русских солдат были более интеллигентные, окончившие сельские школы, церковно-приходские, и они ставили вопросы главным образом о целях войны и о том, что будет после войны. Они спрашивали, как мне, офицеру, представляется послевоенный мир, будет ли побеждена Германия. То есть вопросы они задавали довольно наивные. Но вместе с тем и у них проскальзывали революционные настроения. Например, вопрос, что происходит в Петербурге, что такое о Распутине говорят, почему так часто меняются министры. Но гораздо важнее были настроения в офицерской среде. Что касается нашего полка (и вообще всех гвардейских и кавалерийских полков), то критика правительства касалась исключительно двора и его отношений с Распутиным - или же той министерской чехарды, которая тогда творилась. Но, конечно, эта критика была весьма сдержанной и не выходила из рамок вполне верноподданнического поведения.
- Где стоял ваш полк?
- Начиная с сентября 1916 года наш полк стоял на реке Стоход в Галиции - как и все три гвардейские кавалерийские дивизии. Они заменили там пехотные гвардейские полки, которые сильно пострадали при летнем наступлении - то есть при весьма успешном для русской армии наступлении генерала Брусилова. Однажды в конце октября, когда наш полк находился в окопах (каждый полк, просидев две недели в окопах, отходил на неделю на отдых), я был послан офицером связи на соседний участок, который был занят одним из уральских казачьих полков. Офицеры меня пригласили в собрание - и вот что я от них услышал. В отношении Распутина без обиняков все открыто говорили, что Императрица с ним якобы живет. Несмотря на все мои замечания, что это просто возмутительная, абсолютно ни на чем не основанная сплетня, мне не верили. В конце концов я просто прекратил разговор на эту тему.
Это была весьма, я бы сказал, характерная точка зрения для массы офицерства всей армии. Конечно, за исключением полков гвардии, которые прекрасно знали, что вся грязь, которую революционная пропаганда выбрасывает в армию, ни на чем не основана. Они, эти казачьи офицеры, заявляли: да как же, мы это знаем от медицинского персонала Красного Креста или же, говорят, от Земско-городского союза. Нужно вам сказать, что после начала войны правительство согласилось на образование Земско-городского союза и открыло ему неограниченные кредиты на закупку и заказ снаряжения и продовольствия для армии. Среди лиц, которые входили в этот союз, было очень много оппозиционных политиков, которые были явно враждебны правительству и пользовались как деньгами, так и всеми возможностями для антиправительственной пропаганды. И главным образом против монархии. То же самое делал и врачебный персонал во всех санитарных поездах и госпиталях, которые были на фронте.
- Эта пропаганда носила партийный характер? И если так, то какие партии ее вели- только социалистические?
- Мне кажется, что эта пропаганда носила общий характер. В значительной степени она направлялась кадетской партией, она выражала настроения оппозиционных монархии земских кругов, которые в большом количестве влились в целый ряд учреждений. И, конечно, все они руководствовались думскими речами антиправительственной оппозиции, которые печатались в газетах и давали материал для этой пропаганды. Напомню о знаменитой речи Милюкова, где после каждой фразы следовал вопрос: «Что это - глупость или измена?» Эта громкая речь, в которой не было ни одного слова правды, стала известна на фронте довольно быстро. В начале декабря все о ней говорили и все ее, так сказать, толковали. Конечно, это чрезвычайно дискредитировало монархию и трон, хотя Милюков сам признал, что весь материал он взял из германской печати.
Никакой социалистической и тем более большевистской пропаганды тогда не было. Было общее недовольство, которое отчасти имело причиной усталость от войны, неизвестность или непонятность ее причин. Немец взял и вдруг объявил нам войну - дальше этого разъяснения не шли. Пропаганда воспринималась очень легко - главным образом из-за усталости, из-за желания просто вернуться домой. Ведь многие солдаты в течение двух лет не получали даже кратковременного отпуска, не видели своих близких.
Русский солдат привык переносить невзгоды и тяготы войны, не жалуясь. Но война приняла затяжной характер. Многие солдаты из крестьян были неграмотны, читать не умели, поэтому информацию черпали из сплетен и каких-то сумбурных разговоров. Неудачи на фронте объяснялись довольно примитивным образом: все это, мол, обыкновенная измена. В этом отношении Великий Князь Николай Николаевич, говоря цинично, вполне своевременно предал суду полковника Мясоедова, которому - безусловно, под давлением - был вынесен смертный приговор. И Мясоедов в тот же день был повешен. Но, как известно, Временное правительство расследовало это дело и установило, что полковник Мясоедов ни в какой измене виновен не был.
Барон Юрий Романович Дистерло
Родился в Петербурге в 1895 году в семье статс-секретаря Государственной канцелярии (затем отец Ю. Р. Дистерло стал сенатором и членом Государственного совета). Получил образование в Императорском училище правоведения, закончил ускоренные офицерские курсы при Пажеском корпусе и 1 февраля 1916 года был произведен в прапорщики лейб-гвардии Преображенского полка. В годы Гражданской войны был дежурным офицером при генерале Ю. Д. Романовском, работал во Владивостоке в созданном Колчаком представительстве Российской военной миссии. В эмиграции жил в Харбине, где работал в юридическом бюро, затем в Ницце, позднее в Париже, публиковал стихи и очерки о России. После Второй мировой войны сотрудничал с журналом «Возрождение» и бюллетенем Союза дворян, где печатались его воспоминания. Скончался в 1975 году.
- Я оставался в Петрограде до сентября 1916 года, когда повел маршевую роту на фронт после очень тяжелых боев, в которых наш полк понес значительные потери.
- То есть в течение 1916 года вы были как бы в запасных частях вашего полка?
- Да. Маршевая рота, которую я вел, и другие маршевые роты, которые шли вместе с нами, дошли в блестящем порядке. Никакого дезертирства не было. Даже самовольные отлучки были очень редким явлением. Но в запасном батальоне до моего отъезда я два раза обнаруживал у нижних чинов литературу пропагандистского и агитационного характера - о чем, конечно, сообщал адъютанту батальона. Но мне кажется, что никаких серьезных мер не последовало.
Это время было совершенно спокойное. Больших боев не было, мы сидели в окопах, производили смены учений. Моим батальонным командиром был полковник Кутепов, который очень строго проводил мысль о том, что нужно как можно больше заниматься с нижними чинами, даже во время стояния в резерве, и много заниматься так называемой словесностью. Поэтому мне много приходилось говорить с унтер-офицерами и нижними чинами роты. Я никогда не замечал никаких не только революционных, но даже оппозиционных настроений.
- А на каком участке фронта стоял ваш полк?
- За Луцком, на линии, которая проходила от деревни Садовой до другой, уже разрушенной деревни Скурчи.
- Командир вашего батальона полковник Кутепов - это тот, который впоследствии был одним из руководителей Добровольческой армии?
- Да. Наши части, находившиеся дальше от Луцка, должны были проделать трудный переход, уже началась весенняя распутица. Не доходя несколько верст до Луцка мы были остановлены, было сказано, что отправка замедляется. Прошли еще сутки, и тогда, уже 2 марта, мы все были вызваны в штаб полка. Наш командир генерал Дрентель сообщил нам, что в Петербурге произошли очень крупные беспорядки, из Ставки пришло известие, что наши полки остановлены и никакой отправки не будет.