Когда мы собирались уходить, к нам протиснулся Толик и я его впустил к нам за спины нашей охраны.
— Здравствуйте, Андрей, — поздоровался главный из «жучков»-перекупщиков.
— Привет, — ответил я и отдал команду возвращаться за ворота, хотя толпа нас не хотела отпускать. — Что-то случилось?
— Сегодня творится жуткий ажиотаж. Все узнали, что в мае ваших концертов больше не будет, поэтому за билеты платят не глядя. Мы ещё подняли цену и если и дальше так пойдёт, то мы тысяч восемнадцать сможем вам вечером отдать.
— Отлично. Рад, что ты понял, что с нами лучше быть честным.
— Я хотел спросить, когда и где будут следующие ваши концерты?
— Четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого июля в «Лужниках» точно. В августе — на Красной площади, а остальное ещё не расписано.
— Вот это да. Целый стадион «Лужников» соберёте? А можно мы там тоже поработаем?
— Работайте. Только там ведь другие эту территорию держат?
— Белый за такой куш постарается решить этот вопрос.
— Там ещё англичане спонсорами выступят. Импортные продукты, напитки и сувениры будут на всей прилегающей территории продаваться.
— Ничего себе размах. Ну с вашим нынешним положением это не проблема. Да, там можно будет очень хорошо заработать.
— Дерзай. После концерта жду.
Солнышко смотрела на меня восхищёнными глазами. Чертовски приятно, когда на тебя так смотрит женщина, особенно, любимая тобой. Она ведь не видела, как я быстро всё на холу решаю и впервые побывала внутри «коробочки». Я поцеловал её в нос и она забавно его сморщила. Это была одна из моих любимых забав и Солнышко это знала. Мы организованно прошли во внутренний двор «России» и дальше направились в само здание через служебный вход. По дороге я обратил внимание, что «шестёрка» Вольфсона и автобус наших светоинженеров уже стояли на месте. Значит, все в сборе и можно начинать готовится к выступлению.
Вольфсон с нашей секретаршей Леной ждал нас в коридоре. Я ему сказал, что мы улетаем и он остаётся за старшего в Центре. Я после концерта всё постараюсь с ним обсудить, а что не успею, то обсудим завтра на Калужской, куда я обязательно постараюсь заехать. Вольфсон попросил разрешения использовать последние контрамарки на себя и на Лену, на что я дал добро. После чего они вдвоём ушли, а я подумал, что Александр Самуилович ещё тот ходок. Да и я не лучше, но так уж получилось.
Внутри гримерки нас ждала Маша и Серега. Было видно по машинному гневному виду, что пока он нас ждал, она ему высказала всё, что она думает о нем и об его Ирке.
— Я пришёл извиниться за последний наш разговор, — сказал понурившись Серёга. — Я был не прав.
— Проехали. Главное, что ты понял, что деньги мы ещё заработаем, но друзей на них не купишь. Пошли на сцену, надо со всеми поздороваться и внести Машу в наш график выступлений.
Димка пошёл с нами, оставив двоих своих у гримерки. Надо будет в Париже договориться, чтобы тоже около нашей гримерки дежурили двое полицейских. У них там террористы совершают в год по несколько сотен взрывов и убивают кучу людей. А себе я в оружейном магазине сразу, как только приметим, куплю девяносто вторую «Беретту». Она уже демонстрировалась два года назад на различных оружейных выставках и её уже можно купить. А то без «макара» я буду чувствовать себя в Париже голым.
Мы прошли на сену, где устанавливали наше световое оборудование с дискошаром на арочной конструкции, дымогенераторы и лазеры. Видеопроектор уже установили и Димка занялся его подключением. Серега, успокоенный, стал настраивать аппаратуру и я тоже занялся своей гитарой. В сторонке уже лежали барабаны Бонго и стояла на подставке моя испанская красавица. Ирка не показывалась, поэтому я послал одного их наших фанатов-охранников за Солнышком и Машей. А потом мы устроили маленький прогон песен для распевки.
Я ничего менять не стал с прошлого нашего здесь концерта, только добавил Машину «Осень» и доверил ей открывать второе отделение, как в пятницу. Распевка прошла хорошо, поэтому мы вернулись в наши гримерки. В машином выступлении никаких пусканий дыма я устраивать не собирался, поэтому двмогенераторы должны были работать по старому графику с поправкой плюс один на её «Осень».
В гримерке я опять превратился в доблестного рыцаря Айвенго, а Солнышко в леди Ровену. Когда нас зрители такими увидели на сцене, то грянули аплодисменты. И началось представление. Мне оно показалось генеральной репетицией к Парижу. Мы оттачивали с Солнышком синхронность наших движений, выходов на авансцену, моих частых перемещений по центральному проходу зала. Публика неистовствовала. Песня «Maniac» завела весь зал и явилась спусковым крючком для танцующей молодёжи. Я хотел закрыть первое отделение нашим английским гимном «We are the world», но женщины в зале требовали «Belle». Ладно, после гимна я объявил, то, что хотела публика.
Сами напросились. И я спел, да так, что наша охрана едва смогла удержать рвущихся на сцену женщин. Если раньше это было похоже на легкое умопомешательство, то сегодня это напоминало настоящее буйство. И судя по толпе, которую сдерживали наши ребята, процентов на семьдесят публика в зале состояла именно из женщин. Просто цветами дело не ограничилось. В каждый букет была вложена или записка, или маленькая открытка со словами любви. На Западе уже вовсю вместо цветов женщины начали бросать в музыкантов своё нижнее бельё, снимаемое ими прямо во время концертов. Вот так. Глядя на толпу счастливых женщин перед сценой в том месте, где я стоял, хотелось спросить словами Балу из мультфильма «Маугли»: «Как это они не разорвали меня на сотню маленьких медвежат?!» Ну да, даже Солнышко была в шоке. Она сама была немного не в адеквате после моей песни, но это должно было у неё скоро пройти.
А потом под шквал аплодисментов и пробираясь через море цветов, мы выбрались со сцены. Я как знал и посадил всех наших ребят на пол зала перед сценой. Пришлось даже Димке поучаствовать в сдерживании разгоряченных представительниц прекрасного пола. Я не знаю, что я буду делать в Париже, там моих ребят со мной не будет. Поэтому придётся отдельно договариваться с охраной тех концертных залов, где мы будем выступать.
Маша после первой песни, когда мы переодевались в кожаные костюмы, ушла с нашими вещами в гримерку и там нас ждала до конца первого отделения. Это хорошо, что она не видела, что творилось в зале. Её бы это точно напугало. Ей ребята потом всё расскажут, но это будет после концерта и только на словах. Вид бегущей к сцене толпы женщин и потом пытающихся взобраться на неё не всякий выдержит и не испугается. Солнышко уже привычная, а вот Маша нет.
— Что там был за шум? — спросила моя школьница-любовница.
— Андрей свою «Belle» исполнял, — ответила Солнышко уже более-мене нормальным голосом. — Женщины ошалевают от его голоса и я вместе с ними. Правильно, что мы её исполняем последней. После неё выступать просто невозможно.
Тут постучался и вошёл Димка, сказав, что цветов опять завал и они уносят их все в ту же гримерку.
— Что будем делать с цветами? — спросил я своих женщин.
— А давайте по пути я позвоню нашей старосте и она соберёт наш класс, кто в это время не будет спать, у моего подъезда. И мы их им раздадим.
— Тут есть телефон где-то в коридоре, я видел. Ты после своей песни позвони Ольге и предупреди её заранее. А мы из машины потом позвоним и скажем точное время, когда вы будете на месте.
Хотел же прошлый раз решить этот вопрос. В «Икарус» то они все влезут, а вот потом что с ними делать. Правильно Маша предложила. И наши одноклассницы обрадуются, и нам с ними меньше возни. Я имею в виду с цветами, а не с одноклассницами. Так, пока решали бытовые проблемы, антракт закончился. Мы опять вышли без Маши, чтобы получилось затянуть интригу. Я ближе к концу первого отделения объявил о нашей новой солистке. Большинство в зале уже слышали по радио песню «Осень» и то, что её поёт Мария Колесова. Поэтому моё объявление было для них сюрпризом. Слышать — это одно, а ещё и увидеть вживую будущую звезду эстрады — это совсем другое.