Читать интересную книгу Необитаемое сердце Северины - Нина Васина

Пришлось позавтракать – в желудке начались странные спазмы, и голова сильно кружилась. Феликс решил, что это от недосыпания. Сделал гренки, порезал сыр, сварил кофе. Потом, удивляясь самому себе, достал еще яйца и вчерашнюю колбасу. Яичницу съел со сковороды, еще и куском булки вытер ее напоследок. Осмотрев стол с грязной посудой, Феликс решительно направился в ванную. Внимательно – сантиметр за сантиметром изучил свое лицо. По утрам он всегда ограничивался только чашкой кофе. Непонятный приступ голода навел его на размышления о переменах в организме. О грядущей полноте – его знакомые одногодки почти все сильно увеличились в объеме. Феликс гордился подтянутой стройной фигурой и как минимум раз в неделю созерцал себя голым в большом зеркале. Зеркало его пока не огорчало.

Пошатываясь, в коридор вышла болонка. Феликс увидел ее из ванной. Болонка прислонилась боком к стене и странно дергала ногой. Феликс вдруг понял, что она ужасно старая, но, как ни напрягался, не мог вспомнить, сколько ей лет. А если она сейчас умрет?.. Болонка, потоптавшись, направилась в спальню, оставив после себя на паркете темно-желтую лужу. Феликс схватил на тумбочке в коридоре газету, накрыл лужу и проследил за собачонкой. Болонка подошла к резной маленькой табуретке и вскарабкалась на нее. С табуретки – на пуфик в ногах кровати, с пуфика – на кровать, на фиолетовый шелк покрывала. Феликс подошел и наклонился, рассматривая болонку. От нее пахло духами и мочой.

Одеваясь, Феликс задержал дыхание и прислушался. Где-то внутри его тела двигалась кровь, пульсируя толчками в висках. Еще шумело в ушах, бурчало в животе, непривычном к утреннему наполнению. Феликс выдохнул и решительно подошел к кровати. Он не услышал дыхания болонки. Сел рядом в отчаянии от предчувствия смерти, и необходимости прикоснуться к собачонке, и вообще что-то делать с ее тушкой.

Зазвонил телефон. Феликс выждал восемь звонков, не двигаясь. Тишина, потом – все заново. Пришлось встать и взять трубку. Огаров, напарник Феликса по бизнесу, заикаясь, пытался объяснить, как их подставил «Уникум», с которым год назад был заключен договор о поставках.

– Мне по барабану, – сказал странно спокойный Феликс, – если ты меня сдал и скинул им информацию по сделкам. И если не сдал – тоже по барабану. Я через полчаса буду, попробуй успокоиться и придумать варианты выхода из ситуации. Для тебя и для меня.

Феликс сделал пару звонков и узнал, что он банкрот. Ничего не надо придумывать. В этот момент его больше всего волновал вопрос, что делать с болонкой. Странно, но ему казалось, что это гораздо важнее всего остального. Он подошел к кровати и убедился, что собачонка мертва. Она не дышала, из посмертного оскала сбоку рта свешивался кончик языка. Феликс взял болонку за лапы и вынес на балкон. Закрыл дверь, задернул занавеску. Уже сев за руль, он подумал, что похоронить болонку можно вместе с голубем, и даже улыбнулся, представив эту парочку на том свете – птица, летящая над семенящей с подскоками собачонкой.

В офисе его ждал уже изрядно выпивший Огаров. Поговорить толком не удалось. Феликс отобрал несколько папок с документами, остальные бумаги заложил в бумагорезку. Потом они с Огаровым выпили по рюмочке, пригласили Светлану – бухгалтера, юриста и секретаря в одном лице – и выпили еще по одной. Пытались объяснить друг другу, как все случилось, но, в общем, просто по-русски бестолково мусолили два основных вопроса. Кто виноват, Феликса совсем не интересовало. Что делать дальше никто из троицы пока определиться не мог. Кооператив был зарегистрирован на группу товарищей из пяти человек – двое подставных. У присутствующей троицы потери были приблизительно одинаковы. Феликс присмотрелся к напарникам и не нашел в себе никакой обиды на их бестолковость, если все сорвалось из-за их глупости. Не нашел он и злости, если это было подстроено, и желания раскопать все и выяснить, как так получилось, тоже не было.

Зато было сильное желание позвонить отцу и узнать, сколько раз они переезжали. Огаров со Светкой ударились в воспоминания «как все начиналось», Феликс набрал номер отца.

Ему ответил тихий женский голос. Отец в больнице – адрес, номер отделения. Феликс заторопился. Попросил Огарова закрыть аренду помещения, он берет на себя склад. Огаров пьяно предлагал дружбу и сотрудничество, чтобы завертеть еще чего-нибудь. Светлана на прощание молча обслюнявила его щеку. Феликс автоматически отметил, что одной рюмки не хватило, чтобы окружавший его мир совсем обесцветился. Местами все посерело до состояния старой кинопленки, но кое-где просвечивали краски: цвет помады на его щеке в зеркале автомобиля был свекольный.

* * *

В больнице он с удивлением осмотрелся в огромной дурно пахнущей палате. Насчитал двенадцать коек, потом увидел отца и пошел к нему. Странно, но его организм затаился, как недавно возле мертвой собачонки – никаких эмоций. Отец заметил его и слегка растянул рот в вынужденной улыбке, показывая на стул у кровати. Феликс сел и взял отца за руку.

– Что случилось?

– Сердце, – пожал тот плечами. – Печень, почки, суставы, сосуды... Одним словом, старость.

– А что врачи говорят?

– Пока ничего. Изучают анализы.

– Тебя сюда по «Скорой» привезли?

– Нет, я сам... Меня Феофания привезла на такси. И фамилия здесь у меня Скворцов, не удивляйся. У меня по жизни всегда было несколько паспортов.

– Можно тебя перевезти в нормальную больницу?

– Нельзя, – категорично ответил Мамонтов-старший. – Здесь у Феофании знакомая работает, она все сделает правильно. Сиди, не дергайся! – отец цепко захватил руку Феликса, не давая ему встать. – Куда собрался? С доктором беседовать? Что он тебе скажет? Если честный попадется, скажет, что мое тело больше не хочет жить. Если умный и голодный, назначит сумму, за которую меня перетащат в отдельную палату и прицепят к капельнице. Тебе, конечно... удобней изобразить заботу, деньги давать... А мне главное – умереть незаметно. Чтобы не попасть на разделочный стол для последующего изучения. Не дергайся. Завтра похоронишь меня по-тихому, Феофания все подготовит. Она тебе и место на кладбище покажет. Главное, чтобы девять дней мое тело не трогали. Потом все равно, потом – можно, потом – памятник, мое имя на нем... Да! Никаких поминок, я этого не люблю.

Феликс отнял свою руку, откинулся на спинку стула и уставился на отца с любопытством. Ему стало интересно, каким способом тот собирается уйти из жизни.

– Что смотришь? Умру естественной смертью в пятнадцать тридцать, – раздраженно подгадал его мысли отец.

– Почему не позвонил? – помимо воли улыбнулся Феликс.

– Феофания должна была тебе позвонить, как только...

– А попрощаться? – удивился Феликс. – Последнее слово... Напутствие какое-нибудь.

– Вчера в музее попрощались. Ты не заметил?

– Нет, – еще больше удивился Феликс. – Я как раз утром тебе позвонил, чтобы узнать, сколько раз мы переезжали.

– Три, – сразу же ответил Мамонтов-старший. – Ты что, не помнишь?

– Я помню, что переезжали. Я хотел узнать, это из-за меня или... – Феликс замялся.

– Из-за тебя, можешь не сомневаться.

Они замолчали. Феликс покосился на соседнюю кровать. Там совершенно неподвижно лежал старик с закрытыми глазами.

– Не смотри, он мертвый, – спокойно заметил отец. – Я уже нажал на эту кнопочку, должен врач прийти. Здесь то и дело кто-то умирает.

– Папа, почему я не могу провести твои последние часы рядом с тобой и в более приличном помещении? Зачем это показное убожество?

– Сиди тут, сколько хочешь. Только разговаривать нам особо не о чем. Рассказывать тебе в подробностях, после чего мы устраивали переезды, я не собираюсь. Все, что нужно, ты обо мне знаешь. Если хочешь, сам что-нибудь о себе расскажи.

Феликс задумался.

– Наш кооператив рухнул. Нужно искать работу...

– Ерунда, – перебил его отец. – Ерунда то, что ты говоришь. Это все несущественно. Ты даже не представляешь, насколько несущественно. Я тебе назвал точное время смерти, а ты собираешься потратить мои последние часы на обсуждение твоих мелочных проблем. Теперь понимаешь, почему я ничего заранее не сказал?

– А на что ты собирался потратить свои последние часы? – спросил опешивший Феликс.

– На разговоры с Феофанией, конечно, – уверенно ответил Мамонтов-старший. – Ее сейчас нет, потому что она поехала в квартиру за моими вещами.

– Ты что, вообще не собирался мне ничего сказать? Завещание, последняя воля... я не знаю... в конце концов, это дико! – рассердился Феликс.

– Завещание мое найдешь в квартире или узнаешь у нотариуса, воли у меня больше никакой нет, потому и умираю. Напутствий тебе я давать не имею права, если доживешь обычным человеком, буду рад, если нет... Уж чему быть, того, как видно, не миновать. На этот счет я тебе записочку оставил.

– Записочку? И где она? – разошелся Феликс.

– Тут, – отец открыл ящик тумбочки и достал свернутую бумажку.