Читать интересную книгу Монголы и меркиты в XII в. - Лев Гумилев

Эти события показывают на крайнюю напряженность отношений в ставке кераитского хана. Дважды пленить царевича враги могли лишь при пособничестве ханских родственников и вельмож. И неудивительно, что, вступив на престол, Тогрул казнил нескольких своих дядей. Но уцелевший дядя, носивший титул «гурхан», возмутил народ и свергнул Тогрула.

Вспомним, что в ставке этого самого «гурхана» был отравлен Хадан-тайджи. Пусть даже сам «гурхан» был в этом неповинен, но ведь он не принял мер к охране особы союзника и гостя. Поэтому симпатии монголов сказались на стороне Тогрула. В 1170 или 1171 г. с берегов Онона, пришел с верным войском на берега Толы Есугей-багатур и вынудил «гурхана», бежать за Гоби, к тагутам, а Тогрул снова сел на престол.

После такого подвига, Есугей вернулся к личным делам: он помолвил своего девятилетнего сына Темуджина с десятилетней Борте из племени Хонхират. Искренний и добродушный Дай-Сечен, отец невесты, очень хорошо принял будущего зятя. Есугей, оставляя сына в кочевье хонхиратов, только об одном просил свата: «Побереги моего мальчика от собак. Он их очень боится». Это последнее было несколько необычно. Страшные волкодавы, охраняющие овец, никогда не трогают детей. Монгольский мальчишка одним взмахом широкого рукава, запросто, разгоняет лающую свору псов. Предупреждение Есугея говорит о повышенной нервности Темуджина, часто сопутствующей развитому воображению и предприимчивости. С годами такая нервозность подавляется волей и рассудком, благодаря чему не приносит ущерба.

Возвращаясь домой, Есугей заметил группу людей, пировавших среди степи. Так как он устал и томился жаждой, то подъехал к ним и ... увидел, что это татары. Те его тоже узнали, но пригласили на пир, как гостя. Есугей поел и выпил, но, уезжая, почувствовал себя плохо. С трудом добрался он до дому, будучи уверен, что его отравили за старые обиды. С этой уверенностью он и умер.

Трудно утверждать, что Есугей поставил себе правильный диагноз. Все-таки после пира он провел в седле три дня, хотя и очень плохо себя чувствовал. Болезнь обострилась лишь на четвертые сутки, когда он был дома. Тут возможна любая инфекция. Важно другое: его уверенность, что степные обычаи гостеприимства могут быть попраны и забыты. Твердый стереотип поведения монголов ломался на глазах.

Перед смертью Есугей-багатур позвал к себе одного из своих нухуров (дружинников), Мунлика, поручил ему заботу о семье и просил скорее вернуть домой Тэмуджина. Мунлик оказался достойным оказанного ему доверия. Немедленно поехал к хонхиратам, сказал, что отец скучает о сыне, и привез мальчика домой. Узнав о потере, Тэмуджин упал от горя на землю и бился в судорогах. Отец Мунлика, старый Чарха сказал ему: «Что ты, бедняга, бьешься как пойманный таймень? Позови своих турхаудов (стражу). Превозмоги горе!». Совет был мудр, но неисполним. Тэмуджин был сыном не царя или феодального сеньора, а богатыря, все богатство которого заключалось в его энергии и организаторских способностях.

Соплеменники Есугея эти способности ценили, ибо им было удобно переложить ответственность за военные действия, которые производились ежегодно, на плечи человека не чужого и не очень близкого. Но, как часто бывает, они не испытывали к своему вождю ни любви, ни привязанности, а уважение – не гарантия верности, особенно в случае внезапной беды. Юный наследник погибшего богатыря был никому не нужен и не интересен.

Однако среди монгольских знатных родовичей нашлись люди добросердечные. Таким оказался глава племени тайджиутов – Таргутай Кирилтух. Он посетил кочевье Есугея и привел к себе юного Тэмуджина, чтобы «учить его, как учат трехлетнего жеребенка». Таргутай Кирилтух первым отметил, что у этого мальчика «во взгляде огонь, а лицо как заря», и помог ему перенести горечь потери, не помышляя о том, что это через много лет избавит его от мучительной смерти (Сокровенное сказание. 149). Но Таргутай Кирилтух был лишь нойоном в своем племени, а общественное мнение направляется не политическими расчетами старейшин или вождей. Подчас решающее значение имеют капризы женщин и их слуг. Прошла зима, память о заслугах Есугея померкла.

Горечь сиротства

Прошел год, или два – хронология этих событий авторами источников опущена. Весной 1272 или 1273 г. супруги Амбагай-хагана, Орбай и Сохотай, согласно обычаю поехали на кладбище – «в Землю Предков», чтобы совершить традиционную тризну. Оэлун поехала тоже, не случайно запоздала и крайне огорчилась, увидев, что ее не подождали. Она обратилась к вдовам Амбагая с упреками: те ответили, что она не заслуживает приглашения и что они не желают иметь с нею никаких отношений. Казалось бы, что это пустяк, но, как ни странно, именно женская ссора оказалась выражением настроений масс, которые не замедлили воспользоваться случаем. Люди откочевали вниз по реке Онон, кинув семью Есугея на произвол судьбы.

По сути дела, поступок монголов-тайджиутов был не только гнусной неблагодарностью, но и преступлением. Остаться в степи без помощи и защиты – это перспектива медленной смерти, с ничтожными шансами на спасение. Друг Есугея, старик Чарха попытался уговорить уходивших людей ... и получил удар копьем в спину. Оэлун подняла бунчук Есугея и призвала народ не покидать знамя. Многие усовестились и вернулись, но ненадолго. Вскоре они опять ушли вслед за остальными.

Что руководило поступком ушедших? «Ключ иссяк, бел-камень треснул», – сказал Тодоен-Гертай, ударивший копьем верного Чарху. Эта монгольская пословица означала крах чего-либо. А поддерживать ослабевшего и нуждающегося в помощи обывателю противопоказано. Обыватель, степной или городской, будет ползать на животе перед богатырем, но он расплатится за свое унижение с его вдовами и сиротами. Так, семья Борджигинов превратилась в людей «длинной воли», хотя и вопреки своей воле.

То, что дети Есугея остались живы – заслуга Оэлун. Ведь старшему ее сыну в это время было только одиннадцать, а последней дочке – один год. Скот Есугея тайджиуты угнали для себя, и единственной пищей, которой Оэлун и вторая жена Есугея – Сочихэл кормили своих сыновей, были мучнистые клубни саранки и острые, похожие на чеснок, корни черемши. Когда дети подросли, они стали ловить рыбу в Ононе и из детских луков стрелять дроф и сурков. Но для того, чтобы прокормиться таким образом, приходилось забывать слово «отдых», потому что на зиму надо сделать запас. И это кошмарное детство продолжалось пять или шесть лет: точная хронология отсутствует.

Можно только приблизительно вычислить, что около 1178 г. ± два года, когда Тэмуджину было 16 лет, а его брату Хасару – 14 лет, у семьи Борджигинов уже было девять соловых меринов, луки и достаточное количество стрел. К этому времени подросли и дети Сочихэл: Бектер и Бельгутай, ровесники Тэмуджина и Хасара.

Источники не сообщают об отношениях семьи Борджигинов с другими монгольскими племенами. Но ведь долина Онона не планета в космосе и, следовательно, дети Есугея были не совсем одиноки. Так, в 1173 г. одиннадцатилетний Тэмуджин играл в альчики (бабки) на льду Онона с Чжамухой, членом знатного рода племени джаджиратов (Сокровенное сказание. § 116). Весной того же года они обменялись стрелами и поклялись друг другу в верности, как анды – побратимы. Трогательный обычай побратимства, унаследованный монголами от далеких предков и ставший в XII в. почти анахронизмом заключался в крепкой и постоянной взаимовыручки от опасностей: «Анды – как одна душа» – эти слова были ими услышаны от стариков (Алтан-Тобчи, стр. 64), но они их запомнили на всю жизнь.

Братоубийство

И вот начинается пора загадок. В 1178 или 1179 г. Тэмуджин и Хасар убили своего сводного брата Бектера. И, главное, из-за чего? Из-за пустяков! Вот на это-то и следует обратить внимание. Бектер был самым сильным из братьев и, пользуясь своим влиянием на Бельгутая, обращался с Тэмуджином и Хасаром безобразно. Он отнимал у них то пойманную рыбу, то подстреленную птицу, а когда братья жаловались матери, та ханжески укоряла их за то, что они не могут жить в мире с обидчиком. Оскорбленные Тэмуджин и Хасар подкрались к Бектеру, сторожившему табун, с луками наготове. Бектер, будто бы, сказал: «Думаете ли вы о том, с чьей помощью можно исполнить непосильную для вас месть за обиды, нанесенные тайджиутскими братьями? Зачем вы смотрите на меня будто я у вас ресница в глазу или заноза в зубах… когда у нас нет друзей, кроме своих теней, нет плети кроме бычьего хвоста. Не разоряйте моего очага, не губите Бельгутая» (Сокровенное сказание. § 77), и сев на корточки дал себя застрелить.

Речь эта тем более удивительна, что в ней даже не упомянута причина ссоры – отнятая рыба. Перед лицом смерти обычно говорят то, что думают, и то, что может спасти. Бектер о рыбе и птице забыл, но вспомнил о «тайджиутских братьях», месть которым «непосильна». И вряд ли здесь можно видеть «факт, свидетельствующий о мстительности и жестокости характера будущего Чингиса», который будто бы видел в Бектере соперника[48]. Эту концепцию старательно и навязывал читателям автор «Тайной истории», тенденциозность которой несомненна[49]. О каком соперничестве можно говорить, когда речь идет о четырех мальчиках, против которых настроено могучее племя. Нет, тут что-то иное, гораздо более страшное.