Читать интересную книгу Великий чабан - Булат Ширибазаров

Всю войну он прошел кавалеристом и уже к окончанию, в одном из боев лишился глаза и, так и не дойдя до Берлина, вернулся в родной бурятский улус. На широкой, молодой груди Бадмы сияла медаль “За отвагу”, а возмужавшее лицо пересекала черная лента, скрывавшая поврежденный глаз и шрам поперек лба.

Но родители Лхамы, отец которой был председателем совхоза, все так же отказывались принимать молодого героя. Позже Бадма узнал, что Лхаму хотели выдать замуж за парня из соседнего улуса, который учился в городе и в войну служил летчиком. Но Лхама не захотела выходить замуж за летчика и однажды сама сбежала к Бадме.

Отец попытался вернуть беглянку, но на этот раз встретил жесткий отпор и, взглянув в единственный глаз Бадмы, молча удалился из их жизни и больше никогда их не беспокоил. Прирожденный охотник и лошадник, Бадма не мог жить без природы, после смерти дяди принял его хозяйство и начал тревожную, рутинную жизнь чабана. С годами, некогда дерзкая, острая на язык красавица Лхама, полнея от однообразия, не раз задавала себе вопрос: “А стоило ли тогда уходить к Бадме?”.

Но однообразной жизнь была только внешне. Бадма, словно магнит, притягивал к себе невероятнейшие истории, и даже жизнь на чабанской стоянке рядом с ним наполнялась непонятною остротой, живостью, яркостью и вместе с тем контрастной всему этому трагичностью.

Порою на старика невозможно было смотреть без слез. Как-то раз в порыве отчаяния Лхама бросила ему: “Ты сам создаешь эти беды. У всех мужья как мужья, а у меня Дон-Кихот какой-то!” (когда-то Лхама мечтала поступить в театральное училище). Бадма лишь молча взглянул на нее и в тот же день перестал курить у печки. Обедая, он перестал просить добавки и свободное время проводил не у черно-белого телевизора, как обычно, а в кошаре, общаясь с лошадьми. Лхама поняла, что сгоряча сказала лишнее, и уже не подходила к мужу в тот день, ибо Бадма очень не любил, когда перед ним извинялись, и даже не обижался, а скорее замыкался в себе. Он никогда не винил кого-то, твердо зная, что во всех бедах и неудачах виноват, прежде всего, он сам.

Переживая что-либо, он всегда уходил к лошадям и порою до полуночи беседовал с ними, и конь Сивка никогда не отходил от перегородки до тех пор, пока хозяин не уходил сам.

Дети Бадмы очень рано покинули родной дом. Старший сын, отслужив в армии, поступил в Ленинградский архитектурный институт и там же утонул в глазах темноокой киргизской красавицы Фатимы. Один раз в год из Бишкека прилетали незначительные весточки с фото сына и снохи, в окружении трех дочерей, внучек Бадмы, которых он ни разу не видел. Но отец был рад за сына, несмотря ни на что. Дочь, как когда-то мечтала мать, поступила в Иркутское театральное училище, и также упорхнула в мир крылатых взлетов и звездных падений. Порою, словно легкий, пахучий ветерок, появлялась она в родительском доме. Неохотно ела мясо, умеренно пила молоко и бесконечно нежила сына Гэсэра, спрашивая по нескольку раз об отметках. Красивая, холеная, как-то по-особенному, как казалось Бадме, не по-настоящему, курила дорогие сигареты. И, как правило, на третий день так же легко вспархивала с родимого гнезда и снова улетала в свой яркий мир, без которого не могла жить, оставив после себя легкий запах духов и дорогой косметики.

Отец Гэсэра оставил семью, когда тому не исполнилось и года. Бравый курсант военного училища быстро завоевал сердце молодой красотки-театралки. В быту все оказалось сложнее и банальнее… Отца Гэсэр не помнил и с раннего детства рос и воспитывался любящими его бабушкой и дедушкой. Бадма не осуждал зятя, он не умел этого делать, но и понять тоже не пытался. Знал лишь, признавался себе, что воспитал очень впечатлительную дочь. Чувство прекрасного, вкус к природе и любовь к простому и честному миру животных обратились в ней в то, что позже захлестнуло ее, унесло, затянуло, обернулось совсем другим боком…

С каждым годом Лхама с тревогой и одновременно с умилением замечала во внуке те же замашки и привычки, что и у деда. Она долго училась понимать мужа. Некогда, как ее дочь, натура тонкая и впечатлительная, она была избита и изломана утомительным трудом войны, но тайные мечты она все же сохранила и привила их дочери. Когда-то, уходя к Бадме, она надеялась, что он поможет ей их осуществить. Но Бадма не относился к категории романтиков, скорее он был искателем того, что неизбежно рушило любую романтику.

Даже после войны он продолжал бороться, порою не совсем понимая, за что именно. Мир людей тяготил его своими неправдами и надуманностью. Лхама же не могла жить без людей. Порою лошади понимали Бадму лучше, чем Лхама. И все эти годы муж не прекращал быть для нее загадкой, ненамеренно, порою удивленно косясь на нее, не понимая, чего хочет от него жена. И лишь воспитывая Гэсэра, наблюдая за ним, Лхама вдруг начала понимать, что годы, которые она провела рядом с Бадмой, не прожиты напрасно. Глядя на внука, она всякий раз поражалась тому, что такой огромный мир свободно умещается в этой маленькой вихрастой головке.

Бадма всегда общался с ним на равных, они понимали друг друга с полуслова и не придавали этому никакого значения. Гэсэр никогда не тяготился одиночеством, в его мире одиночества не было, и краски для этого мира он черпал в суровой обыденности, не воспринимая ее таковой. Впервые за долгую суровую жизнь в мире Бадмы появился еще один житель. Даже чуткий взгляд жены не мог разглядеть этот мир, а внук словно родился в нем.

В мире Гэсэра и Бадмы не было холодных зим, и мальчик постоянно выбегал на улицу раздетым, а Бадма никогда не носил много одежды. В их мире не было места злу, и мальчик кувыркался на боку суровой и молчаливой Хоччи, спокойно лежавшей, словно вся эта возня доставляла ей удовольствие. В их мире не было место жестокости и смерти, и мальчик так и не смог смириться со смертью отважного и доброго Бургута. Благородный пес продолжал жить и общаться с Хоччей, и, быть может, именно поэтому Хочча так быстро привязалась к мальчику, признав в нем второго хозяина.

Видя это, Лхама вдруг начала понимать смысл слов, когда-то сказанных ей Бадмой: “Ты еще поблагодаришь Бурхана за то, что он дал нам ее…”. Этот мир, столь прекрасный и огромный, был одновременно воздушным и хрупким, ибо теперь зависел не только от Бадмы, старого и опытного фронтовика и охотника, но и от крохотного, почти беззащитного мальчика Гэсэра. И этот богатый, бесценный мир нуждался в надежной защите.

* * *

Очередная зима подходила к концу. Наступил брачный сезон, и стая постепенно начала рассеиваться, редеть. Рыжая выжила из стаи большинство волчиц, и на каждую оставшуюся приходилось по три-четыре волка-самца. Для Облезлого наступил самый тревожный момент, тот самый, которого так ждала Рыжая. Он отличался хитростью и коварством, но не смелостью и силой. Взбешенные природой самцы каждый день грызлись между собой, и Облезлый постепенно терял свою власть.

Все менялось именно так, как хотела Рыжая. Она не спешила. Среди всей стаи было очень мало достойных ее внимания, ибо всех сильных волков она выжила раньше, и теперь приходилось терпеливо ждать, пока кто-нибудь из стаи не бросит вызов Облезлому.

Но Облезлый оказался хитрее себя. Из страха перед Рыжей стая относилась к ней нейтрально, и, пользуясь этим, подстегиваемый собственным страхом и ненавистью, Облезлый сумел вывести стаю с привычного места. Постоянно ссорясь между собой, волки снова направились туда, где в открытых, бескрайних степях вожаку было проще держать всех под контролем.

Впервые Рыжая столкнулась с более хитрым волком, чем она сама. Облезлый, добиваясь своего, шел против всех законов природы. Хаос стаи усиливался. Постоянное передвижение мешало волкам объединиться в пары, чем и пользовался Облезлый. Замешательством и голодной яростью молодых, глупых и сильных волков он успешно убирал тех, кто мог ему помешать.

После жестокого ветреного февраля степь была бесснежна. Уцелевшая дичь пряталась умело, так как выживали самые хитрые. Той дичи, что попадалась стае, было настолько мало, что мучительное чувство голода с голодом природы — размножением — переплелись в дьявольский клубок. Именно голод сплачивает волков в стаи. Он же заставляет слушаться более хитрого и умного, того, кто может утолить этот голод.

С каждым днем Облезлый становился все злее и коварнее. Его подстегивал страх, и он умело сеял раздор в стае. Но однажды несколько волчиц незаметно ушли к другим волкам, и раздор усилился. Облезлый перестарался. Большинство волков потянулись к Рыжей, и она снова почувствовала себя хозяйкой положения.

Власть Облезлого пала. Но, поняв это, он не смирился, люто возненавидел всех и стал терпеливо выжидать, томимый глухой и жестокой жаждой мщения. Голод и голос крови, вплетаясь в эту жажду, будили в нем нечто ужасное, что подавило в волчьей сути все врожденные законы и инстинкты.