Читать интересную книгу Валерий - Линор Горалик

Оно теперь дышало совсем тихо. Его выпирающие ребра поднимались и опускались. При свете ночника чудище выглядело довольно плохо. Из круглых ранок, где я тыкал ручкой, текла кровь. Я развернул конфету и понемножку скормил ее чудищу. Оно глотало с трудом, но все-таки ело. Футболка, которую я ему постелил, была теперь ужасно грязной. Я завернул чудище в эту футболку, прижал к себе и немножко с ним так посидел. Потом я встал, положил чудище на подоконник, надел кроссовки прямо на босу ногу, взял чудище на руки и перелез с ним через окно во двор. Я был в одной пижаме, на меня летел снег, но я все равно был весь мокрый, как от жары. Чудище у меня на руках тихонько стонало, но я шептал ему: «Терпи, терпи». Я пошел в сторону парка, потом повернул во второй переулок и по пожарной лестнице долез до второго этажа, прижимая чудище к себе одной рукой. Ладонь этой руки опять стала у меня вся красная. Я заглянул в окно. Дура Вера спала, на животе, попой вверх, на ней была ночная рубашка до самых пят. Я перелез через подоконник. Чудище едва слышно стонало у меня на руках. Я осторожно встал на колени возле кровати и положил чудище на пол. Я убедился, что оно целиком лежит на футболке, прикрыл его свободным краем и рукавом, а потом тихо-тихо задвинул его под кровать дуры Веры. Под кроватью что-то грюкнуло, там лежали какие-то кастрюли или сковородки. Я замер, но дура Вера даже не шелохнулась.

Тогда я вылез из окна обратно, спустился по пожарной лестнице вниз и пошел прямо домой. Я решил, что сначала дойду до дома, залезу к себе в комнату и лягу в кровать, а уже потом буду плакать. За это мне будут положены пять зеленых карточек.

Рыбки

Мясников моя мама не любит, – она говорит, что в привычке к виду крови ничего хорошего нет. Поэтому к нашему мяснику я обычно хожу один, – я не боюсь крови. Я вообще ничего не боюсь, потому что я очень высокий, здоровый и сильный, я думаю, что я даже посильнее мясника. Мясник хорошо ко мне относится, он разрешает мне задавать много вопросов и отвечает, если у него находится время, а если не находится, то я не обижаюсь, потому что когда он занят с другими покупателями, я могу смотреть на рыбок.

От рыбок мне делается так хорошо, что я не могу уйти домой, все стою и стою. Они просто маленькие серые рыбки с черными полосочками, но если смотреть на них долго, то они становятся невыносимо красивые. Они совсем на меня не смотрят, даже если я пытаюсь топать или кричать. Я стараюсь так не делать, потому что мясник сразу говорит мне: «Пошел вон!» – а я знаю, что если тебе велят уходить, то сразу надо уходить, и мне приходится уйти от рыбок. Но мне очень хочется, чтобы рыбки на меня посмотрели. Дома мне нельзя завести рыбок, потому что мой кот – невменяемый. Один раз мне даже пришлось спуститься за ним в ад и просить, чтобы его выпустили наружу, потому что в его плохом поведении тогда был виноват не он, а я, потому что я его плохо воспитывал. Вернее, я его совсем не воспитывал, потому что мне нравилось, что кот может творить, что вздумается. Мне самому нельзя творить, что вздумается: я не умею остановиться и могу покалечить кого-нибудь или даже убить, особенно если я злюсь, а злюсь я часто. Когда кота отпустили из ада, я занялся его воспитанием, чтобы он, когда умрет в следующий раз, уже мог сам отвечать за свои поступки. Когда я занимаюсь воспитанием кота, я очень часто ужасно на него злюсь, просто до белых глаз (это когда я перестаю даже видеть, что делаю). Я знаю, что в такие моменты мне главное успеть заложить руки за спину. Этому меня научила Дина. Это было первое, чему она меня научила. Еще Дина учила меня никогда ни на кого не орать, но не орать на кота я не могу. Я ору на кота и изо всех сил топаю ногами, а мама сидит в соседней комнате и боится, что я убью кота, поэтому мне делается потом очень стыдно. Но кот – он совершенно невменяемый, так что его ничем не испугаешь. Поэтому мне очень трудно его воспитывать, чтобы он не ел всех подряд. Кот ест тараканов, муравьев, червяков, одним большим жуком он так подавился, что нам пришлось везти его к врачу. Я всю дорогу плакал, потому что кот дышал очень страшно и громко, и я боялся, что он умрет неперевоспитанным и опять попадет в ад, но все обошлось, а кот научился сначала убивать жука и раздирать его на части, а уже потом есть. Я думаю, что это заслуги моего воспитания. Я стараюсь учить кота всему, чему меня учила Дина, пока не уехала, но я не могу ему сказать, чтобы он убирал лапы за спину, когда ему хочется кого-то убить, потому что тогда кот упадет. Из-за кота я не могу завести рыбок, поэтому я так люблю ходить к мяснику. Раньше я мог сколько угодно смотреть на рыбок в комнате у Дины, но Дина уехала.

Я хожу к мяснику каждый вторник. В этот вторник я тоже ходил к мяснику, и у него кроме меня не было никаких посетителей. Я очень обрадовался и сказал, – я очень рад, что у мясника в последнее время стало гораздо меньше посетителей, потому что теперь он может со мной разговаривать и отвечать на мои вопросы, и еще я сказал, что благодарен ему за то, что он отвечает на мои вопросы. Дина всегда говорила мне, что если ты думаешь про человека хорошее, ему это надо обязательно сразу говорить, только при этом не надо его обнимать или поднимать в воздух, потому что не всем людям это нравится. Когда мне кто-то нравится, я сразу хочу схватить его руками и обнимать и кружить, но Дина говорит, что так можно делать только с котом, а всем остальным людям достаточно слов, чтобы понять, что они мне нравятся. Даже мама не очень любит, чтобы я поднимал ее и кружил. Дину я попытался обнять в первый же раз, когда пришел к ней в комнату. К ней я тоже ходил каждую неделю, как к мяснику, пока она не уехала. Дина разговаривала со мной и тоже отвечала на мои вопросы, но мы договорились, что у нас будет игра: сначала она задает мне вопросы, и я на них отвечаю, зато перед уходом я могу спросить про что-нибудь у нее. Я не очень люблю, когда мне задают вопросы, а вопросы Дины иногда были совсем неприятными, и мне хотелось от них орать и топать, но Дина научила меня не топать и не орать, а смотреть на рыбок, пока я не перестану сердиться, а уже потом отвечать. Иногда я даже забывал задать ей свой вопрос в конце, а иногда не знал, что спросить, и спрашивал, что она ела на завтрак или есть ли у нее кот. Мы часто говорили про моего кота, но у Дины не было своего кота, так что ей было интересно слушать, как я воспитываю моего. А иногда я очень хотел задать вопрос и еле мог дотерпеть до конца нашей встречи, и, когда часы показывали без трех минут шесть, наступала моя очередь. Один раз я спросил, кого она любит больше всего. Она сказала – маму и папу. От этого я стал любить Дину еще больше.

Иногда мне приходилось пять или даже десять минут смотреть на рыбок, как только я входил в ее комнату, потому что случалось так, что мама привозила меня вовремя, я проходил по коридору мимо других дверей к Дининой комнате и стучался, как положено, но Дина говорила через дверь: «Подождите, пожалуйста», и тогда я знал, что у нее сидит лысый и не хочет уходить. Я ненавижу лысого, и если он приходит к Дине в тот же день, что и я, я думаю, что он делает это специально. Я представляю себе, что Дина улыбается ему, как мне, и тоже учит его смотреть на рыбок, и тоже говорит ему, что он хороший человек, как она говорит мне. Иногда я слышу, как он плачет у нее в комнате, хотя подслушивать мне нельзя, но я не могу удержаться, а Дина успокаивает его и говорит с ним, как друг, и от этого мне делается очень плохо, потому что Дина мой друг. Я знаю, что друзьями надо делиться, – например, я не переживаю, что у нас в группе, куда я хожу заниматься творчеством, Верка-дура не только мой друг, а Алеша не переживает, что я не только его друг, хотя Алеша, может быть, не понимает ничего. Но Дина – совсем другое дело. Один раз я даже вскрикнул и попробовал схватить лысого, но Дина начала кричать на меня в ответ и очень сердилась, и сказала, что она нужна не только мне, но и другим своим пациентам, и что она постарается, чтобы я больше не встречался с лысым. Но иногда лысый плакал, и я знал, что Дина не может его выгнать, а я должен ждать. Лысый выходил, весь заплаканный, и быстро пробегал мимо меня, я знал, что он меня боится, и так ему и надо. В такие дни я сразу проходил в комнату и начинал смотреть на рыбок, пока Дина завязывала косынку, а уже потом мы с ней начинали играть в вопросы. В такие дни мне было гораздо труднее играть, но я старался.

Я не стал обнимать мясника, а только сказал ему, что буду очень даже рад, если останусь его единственным покупателем, потому что тогда мы сможем день-деньской разговаривать и смотреть на рыбок. Мясник сказал мне, что я хороший человек. Это правда, я очень хороший человек, потому что я сам себя все время воспитываю и очень стараюсь. Я надеюсь, что мой кот когда-нибудь тоже станет хорошим человеком. Я сказал это мяснику, но тут в лавку вошел какой-то мужчина в костюме и с портфелем и стал осматриваться. Мясник как будто испугался и пошел из-за прилавка ему навстречу. Я увидел, что мясник испугался, и специально очень громко спросил у этого мужчины, не бандит ли он. Он был совсем небольшой, этот мужчина, особенно по сравнению со мной, я бы легко его побил, но мясник быстро сказал, что это не бандит, и извинился перед мужчиной. Они ушли куда-то внутрь лавки, а я стал смотреть на рыбок. Одна из них сегодня плавала очень медленно и почти все время лежала на дне. Я не удержался и пару раз крикнул: «Эй! Эй!», но сразу мысленно поругал себя. От рыбок мне делалось ужасно хорошо, так хорошо, что я даже не могу про это разговаривать. Может, это было потому, что они так медленно плавали и были такие равнодушные, или потому, что они совсем меня не боялись, или потому, что они начинали светиться, когда на аквариум попадало солнце, и мне становились видны их косточки, такие тоненькие-тоненькие и мягонькие, как волосинки. Когда Дине на волосы попадало солнце, они тоже начинали светиться и тоже были тоненькие-тоненькие, как косточки у рыбок, но не серые, а яркие, оранжевые. Мои волосы совсем седые и очень гладкие, а у Дины они растут кудряшками и светятся над головой. От вида ее волос я всегда начинал нервничать, и после того, как я пришел к ней в гости второй раз и попросил перед уходом потрогать ее волосы и сказал ей, что от них я нервничаю, она стала надевать косынку перед моим приходом. Дина всегда знала, как сделать так, чтобы я перестал нервничать.