Читать интересную книгу Дэниел Мартин - Джон Фаулз

У его уха — шорох немыслимых расстояний.

Потом он слышит голос; и происходит невероятное, как в романе: отворяется калитка в стене.

Женщина в камышах

Ветер раскачивает из стороны в сторону обвисшие ветви плакучих ив и морщит поверхность длинного плёса. Лесистые холмы далеко на западе и отделившие их от реки заливные луга испещрены тенями плывущих по летнему небу облаков. У того берега Черуэлла молодой человек, студент последнего курса, орудуя шестом, ведёт вверх по течению лодку-плоскодонку. На носу лодки, лицом к нему, удобно откинулась на спинку сиденья девушка в тёмных очках. Она опустила правую руку за борт, вода журча обегает её пальцы. Студенту двадцать три года, он филолог, его специальность — английский язык; девушка двумя годами моложе и изучает французский. На нём хлопчатобумажные армейские брюки и синяя трикотажная водолазка; на ней широкая юбка в сборку — «под крестьянку», тёмно-зелёная, с плотной красно-белой вышивкой; белая блузка; волосы повязаны красным узорчатым платком. У босых ног небрежно брошены сандалии, плетённая из тростника корзинка и несколько книг.

Вид у молодого человека вполне современный, даже для сегодняшнего дня: сегодня не прошла бы только короткая стрижка. А вот её длинная — по щиколотку — сборчатая юбка и блузка с короткими рукавами-буфф старомодны даже для того времени; цвета слишком кричащие, стремление не казаться «синим чулком» слишком явное… чуть-чуть раздражает, потому что необходимости в этом вовсе нет. Она, если использовать студенческий жаргон того времени, «готова к употреблению»: есть в ней и физическая привлекательность, и утончённость, и некая лишённая холодности элегантность; она это знает и потому держится свободно, даже несколько равнодушно. Зато её младшая сестра одевается куда лучше: хоть умри, ни за что не наденет на себя допотопное деревенское тряпьё. Но девушка в лодке охотно идёт на риск, может, потому, что уже помолвлена (хотя и не со своим нынешним гондольером), а может, просто уверена — положение и репутация не позволят заподозрить её в вульгарности, отсутствии вкуса или в аффектации. Прошлой зимой, например, она появилась на сцене студенческого театра в сетчатых колготках, длинноволосом золотисто-каштановом парике и университетской мантии, вызвав бурный восторг всего зала. «Если б Рита классиков читала…» Имелось в виду, что фамилия Риты — Хейуорт.19 Но успех был вызван не фривольными шуточками об Аспасии20 и гетерах и не коронной песенкой «В тёплой атмосфере шёл симпозиум, когда я являлась в неглиже» (сочинённой, кстати говоря, именно нынешним гондольером), но несомненным очарованием и пикантностью мимесиса.21

У неё тёмные, чётко очерченные брови, прямой взгляд очень ясных карих глаз и тёмные волосы — настолько тёмные, что иногда, при определённом освещении, они кажутся чёрными; классической формы нос; крупный рот чуть улыбается — всегда, даже когда она задумчива; даже сейчас, когда она вглядывается в собственные пальцы, омываемые бегущей водой; она всегда словно вспоминает забавную шутку, услышанную всего час назад. В мужских колледжах за сёстрами закрепилось прозвище Божественные близняшки. Иначе их никто за глаза и не называет, хотя они вовсе не близнецы: одна старше другой на год, и этот год разделяет их не только в учёбе, но и во многом другом. Когда одна была на первом курсе, а вторая соответственно на втором, они порой одевались одинаково, что и породило прилипшее к ним прозвище. Но теперь, когда их заметили, каждая могла позволить себе быть самой собой.

Божественные близняшки, «снизошедшие» на оксфордскую землю, отличались от остальных и ещё кое в чём. Они долго жили за границей, так как отец их был послом. Он умер в тот год, когда началась война, а годом позже их мать снова вышла замуж, и снова — за дипломата, только на этот раз — американского. Всю войну девушки провели в Соединённых Штатах, и аура иной культуры всё ещё витала над ними… они были более открыты, в их речи всё ещё слышался слабый акцент (несколько позже он исчезнет); в них чувствовалась некая раскованность, которой недоставало студенткам-англичанкам, выросшим при карточной системе, под вой сирен. И помимо всего прочего, они были богаты, хоть и не выставляли этого напоказ. Их английские родители не испытывали особой нужды в деньгах, а американский отчим (правда, у него были ещё дети от первого брака) вообще оказался человеком далеко не бедным. Им было и так многое дано, а тут ещё и ум, и привлекательная внешность… это могло показаться уже не вполне справедливым. Близких подруг у сестёр в университете не завелось.

Девушка поднимает глаза на работающего шестом спутника:

— Моё предложение остаётся в силе.

— Да я с удовольствием. Правда. Мне нужно размяться. Зубрил последние три дня как оглашённый.

Он отталкивается шестом, поднимает его над водой, перекидывает вперёд, пока не ощутит беззвучный толчок о дно реки, ждёт, чтобы поступательное движение лодки поставило шест вертикально, отталкивается снова, теперь используя волочащийся сзади шест в качестве руля, корректирует направление и снова переносит шест вперёд. Лицо его складывается в гримасу.

— Провалюсь как пить дать. Кожей чувствую.

— Кто бы говорил! Спорим, сдашь лучше всех.

— Уступаю пальму первенства Энтони.

— Он больше всего боится древней истории. Думает, на степень первого класса ему не потянуть.

Она смотрит поверх очков, словно старый профессор; произносит притворно-мрачным тоном: «Фукидид22 — самое слабое моё место».

Он усмехается. Она оборачивается, смотрит вперёд, на реку. Вниз по течению движется другая плоскодонка, в ней четверо второкурсников — девушка и трое ребят. Замечают идущую против течения лодку. Один из студентов оборачивается к девушке, что-то говорит ей; теперь все четверо вглядываются в гондольера и его спутницу — лениво, притворно-равнодушно, как смотрят умудрённые жизнью прохожие на местных звёзд первой величины: Зулеек23 и прекрасных принцев-старшекурсников. «Звёзды» не обращают внимания; они привыкли.

Ещё несколько сотен ярдов, и молодой человек оставляет шест волочиться за лодкой подольше; тыльной стороной ладони отирает пот со лба.

— Слушай, Джейн, я что-то совсем дошёл. И чертовски проголодался. И мне кажется, «Виктория» сегодня закрыта.

Девушка выпрямляется на сиденье, улыбается сочувственно:

— Так давай пристанем где-нибудь здесь. Я не против.

— Впереди как раз должен быть канал. Можно войти туда. От ветра укрыться.

— Прекрасно.

Через минуту обнаруживается канал — старый дренажный ров, идущий под прямым углом от берега реки на восток; по обеим сторонам рва — обсаженные ивами заливные луга. Прогулочная дорожка — на другом берегу реки. Устье канала украшает облезлая доска: «Частное владение. Высадка на берег строго запрещается». Но, войдя в канал, они обнаруживают там ещё одну лодку. В ней двое старшекурсников, один растянулся на носу, другой — на корме: читают; между ними — открытая бутылка шампанского. Обёрнутое золотой фольгой горлышко привязанной за кормой второй бутылки покачивается в зеленоватой прохладной воде. Тот студент, что повыше, с копной светлых волос и раскрасневшимся лицом, поднимает голову и вглядывается в нарушителей покоя. У него странные, чуть водянистые серо-зелёные глаза, лишённый всякого выражения взгляд.

— Бог ты мой! Джейн, милочка! Дэниел! Неужели от друзей в этом мире нигде не укрыться?

Дэниел замедляет ход лодки, усмехается, глядя сверху вниз на обладателя пышной шевелюры, на учебник в его руке:

— Ну и притворщик же ты, Эндрю! Зубришь! А мы-то верили в тебя.

— Ты не так уж прав, мой милый. Это всё из-за моего престарелого родителя. Представляешь, поставил сотню фунтов, что я провалюсь.

Джейн находит всё это весьма забавным. Улыбается:

— Ужасная подлость с его стороны. Бедный ты, бедный!

— Оказывается, тут даже кое-что увлекательное можно найти, правда, Марк?

Второй студент, постарше Эндрю, бурчит что-то, не соглашаясь.

— Слушайте, — предлагает он, — может, глотнёте шипучки?

Джейн снова одаряет их улыбкой:

— В отличие от вас мы и в самом деле собираемся поработать.

— У вас обоих отвратительно плебейские наклонности.

Все смеются. Дэниел машет им рукой и берётся за шест. Они отплывают на несколько ярдов. Джейн закусывает губу:

— Ну, теперь весь Оксфорд будет сплетничать, что у нас роман.

— Держу пари, что не будет. Эндрю сам до смерти боится, что все в Буллингдоне24 узнают про его зубрёжку.

— Бедненький Эндрю.

— Богатенький Эндрю.

— Интересно бы узнать, что на самом деле скрывается за этим низеньким лобиком.

— Он вовсе не такой дурак, каким представляется.

— Не слишком ли безупречно это представление?