Ветка Шалфея задумчиво улыбнулась:
— Я помню. Зато мой сын родился сильным.
Но когда Танцующая Олениха, кивнув, закрыла глаза, выражение лица у Ветки Шалфея стало еще тревожнее. Напряжение висело в воздухе, будто зимний туман. Оно отражалось в застывших чертах лица его матери и в горящих глазах Терпкой Вишни. Оно выплывало сквозь щель в стенке вигвама и окутывало мальчика, будто тяжелая зеленая шкура. Терпкая Вишня снова принялась напевать вполголоса. Достав из мешка еще одну пригоршню листьев шалфея, она высыпала их в костер, и вигвам опять наполнился пронзительным ароматным паром.
Танцующая Олениха закричала в муке и тоске. Ее живот напрягся и вздулся.
— Может быть, стоит позвать Тяжкого Бобра? — спросила Ветка Шалфея, тревожно заглядывая в глаза старухи.
Лицо мальчика сморщилось в темноте. Это была реакция на имя Тяжкого Бобра. Среди Племени он был Зрящим Видения Духа. В голове мальчика тихий голос прошептал: «Нет».
Будто ночная тень, он неслышно стал красться прочь, раздвигая ловкими пальцами густые кусты шалфея. Выбравшись из зарослей, он стремглав побежал по селению, не обращая внимания на лай собак. Перед ним простиралась на утоптанной глине россыпь приземистых вигвамов. Покрывавшие их шкуры были приподняты, чтобы ночной ветер продувал насквозь и освежал тех, кто спал внутри на набитых травой постелях. Там и сям виднелись догоравшие уголья костров, будто налитые красной кровью глаза. Над ними с треног свисали кожаные мешки, в которых варилась пища. Черные круглые камни очагов казались дырами в огненном мерцании угольев.
Заросли хлопкового дерева вздымались на фоне ночного неба. Между редкими просветами, в которых светились звезды, глаз неясно различал зловещие очертания облаков. Послышалось осторожное уханье совы.
«Волчья Котомка», — прошептал голос в голове у мальчика.
Он не дошел еще до своего вигвама, когда заметил Два Дыма, хромавшего по селению. Походку Два Дыма было невозможно спутать с чьей-то еще.
— Два Дыма!
Он свернул и подбежал к нему.
— Вот ты где! Я так из-за тебя беспокоился! Твой отец отправился на охоту, мать…
— Ты мне нужен. Я думаю, что нам нужна Волчья Котомка.
— Волчья Котомка? — Два Дыма приподнял голову. Такое знакомое странное выражение его лица было неразличимо в ночной тьме. Уже более мягко, негромко и сдержанно, он спросил у мальчика голосом, в котором явственно слышался акцент анит-а:
— Почему же это нам нужна Волчья Котомка, Маленький Танцор?
— Дело в том… — он замялся. — Ну, мне голос сказал.
— Голос? Тот, что слышится у тебя в голове?
— Да. Пожалуйста, принеси Котомку, — умоляюще произнес мальчик. — У Танцующей Оленихи младенец никак не выйдет. Мать и Терпкая Вишня беспокоятся. Танцующая Олениха боится умереть. А Терпкая Вишня ничего не сказала такого, но я почувствовал. То, чего она не сказала. У нее такие глаза. Я подумал, что Волчья Котомка…
— Ты правильно подумал. Пошли. Посмотрим, что мы можем сделать.
Два Дыма круто повернулся на здоровой ноге и хромающей походкой зашагал к вигваму. Бахрома на его платье покачивалась в такт неровным шагам.
Бердаче всегда был загадкой для Маленького Танцора. Ни один мужчина Племени, кроме него, не носил платья. Отвечая на его детские расспросы, Два Дыма только задумчиво улыбался и говорил, что он бердаче — существо меж двух миров. Женщина в теле мужчины.
Бердаче, сколько помнил Маленький Танцор, всегда жил среди Племени. Вигвам родителей мальчика был и его домом. Два Дыма был странный молчаливый человек, перебежавший к Племени от анит-а. Он терпеливо переносил подшучивания, насмешки и даже откровенное издевательство Племени. Держался он всегда одиноко и независимо. Два Дыма помогал матери Маленького Танцора вести хозяйство: выскребал шкуры, варил похлебку — словом, принял на себя обязанности второй жены.
Отец Маленького Танцора, Голодный Бык, был вежлив и сдержан с бердаче. Тайное неодобрение, с которым он к нему относился, умерялось каким-то другим глубоким чувством, которое мальчик никак не мог понять. Два Дыма был окутан тайной, будто клубами дыма от увлажненного дождем костра.
Впрочем, Маленького Танцора все это нисколько не заботило. Хотя ему исполнилось уже восемь лет, Два Дыма по-прежнему оставался его лучшим другом. Он внимательно выслушивал рассказы о голосах, которые часто слышал мальчик. Когда мать или отец ругали его, он убегал к бердаче, как другие дети убегают к бабушке или дедушке.
— Значит, ты прятался у родильного вигвама?
Маленький Танцор напрягся:
— Я…
— Ты знаешь, мужчины никогда не должны и близко подходить к родильному вигваму. Там могут находиться только одни женщины. Что, если ты изменишь Силу?
Устыдившись, Маленький Танцор опустил глаза. Сердце упало у него в груди.
— Я не мужчина. Я просто мальчик. Пока меня не назвали взрослым именем и я не показал себя, я не мужчина.
— А ты не думаешь, что даже мальчик может изменить Силу?
— Голос мне не сказал, что я что-то изменю. Когда я оказываюсь рядом с Силой, я знаю об этом.
— В самом деле?
После затянувшегося молчания Маленький Танцор добавил:
— Это такое чувство… Ну… как будто… тишина перед грозой. Только длится дольше. Просто такое чувство, вот и все. А иногда еще голос.
У семейного вигвама мальчик остановился, ожидая, пока Два Дыма достанет Волчью Котомку. Бердаче поднырнул под полог, и из вигвама послышалось шуршание: это он разворачивал тяжелый мешок, в котором сберегался фетиш. Пригнувшись еще раз под пологом у входа, Два Дыма вышел наружу, прижимая к груди Котомку, тщательно завернутую в красиво выдубленную волчью шкуру. При слабом мерцании звезд мех испускал Приглушенное серое сияние.
— Если ты не веришь мне, то зачем пошел за Котомкой? — Мальчик указал пальцем на мохнатый серый сверток, который Два Дыма прижимал к сердцу. Не ответив ни слова, бердаче быстро зашагал по направлению к родильному вигваму. — Ну скажи, зачем?
Два Дыма протяжно вздохнул:
— Когда-нибудь я тебе отвечу, Маленький Танцор.
— Но я хочу сейчас узнать! Я не понимаю, зачем…
— Ты же видел, как орлы устраивают гнезда на высоких скалах. Ты ведь забирался туда, чтобы взглянуть на только что вылупившихся птенцов.
— Ага, а ведь орел — Птица Силы. Я это почувствовал. Я знаю, как выглядят только что вылупившиеся птенцы — растрепанные, взъерошенные, и…
— А ты вытолкнул бы одного из этих взъерошенных птенцов из гнезда? Неужели только потому, что это орел, ты решил бы, что он способен летать? Потому что в нем Сила?
— Я… Нет, конечно нет.