Читать интересную книгу Комедии - Дмитрий Борисович Угрюмов

в дирекцию и скажем, что мы протестуем! Что тетя Капа — это самый… самый дорогой, самый уважаемый человек… да это душа театра!

Б е р е ж к о в а. А они тебе скажут: «У нас штатным расписанием душа не предусмотрена». Нет уж, я решила: не выгонят — сама уйду.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Куда, куда пойдешь-то? Ты и дня не проживешь без театра.

Б е р е ж к о в а. Все равно. Последний акт, Егорыч. Скоро… занавес.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Вот и… дура. Старуха, а дура. Гм! Занавес! Тебе еще до занавеса столько выходов да монологов, что…

Б е р е ж к о в а. Нет, вымарали, голубчик. Давно вымарали.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Молчи, говорю. Лежать спокойно!

Ю л я (передавая лекарство). Вот примите, тетя Капа.

Б е р е ж к о в а. Спасибо, Юленька. Ты не возись со мной. Тебе играть вечером, ты… ступай в театр.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Заладила про свой театр, будто ни о чем другом и толковать не стоит. А я вот не хочу про театр! Надоело мне — про театр. Я и помолчать могу. (Пауза.) И радио послушать!

Все молчат.

А ну, Юля, включи!

Юля включает приемник. Доносится четкий голос диктора: «В восемнадцать часов двадцать минут передача «Театр у микрофона».

Выключи! И что за наваждение, этот театр! Как встрянешь в него, так он ни днем, ни ночью, ни в гостях, ни дома покою тебе не даст. Заест он тебя, жизнь твою заест. Ты ему свой труд, а он тебе говорит: «Э-э-э, мало!» Ты ему — думы свои, мало ему… А он тебе что? Что он тебе за это?

Ю л я (тихо). Счастье.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Чего говоришь — счастье? Вот (показывает на Бережкову) видала счастливицу?

Ю л я. И это говорите вы? Корней Бутафорыч, миленький вы мой, ведь все же знают, что вам шестьдесят семь лет, что у вас одышка, у вас ревматизм, а вы же не оставляете театр, вы…

К о р н е й  Е г о р ы ч. Брось! Брось, говорю!

Ю л я. Не брошу! Все знают, что, как в театре премьера, вы, как школьник, бегаете по десять раз с чердака бутафорской вниз, на сцену, чтоб только посмотреть в глазок занавеса, узнать, кто в зале, что говорят, как слушают…

К о р н е й  Е г о р ы ч. Брось, говорю тебе, перестань.

Ю л я. Что, скажете, неправда?

К о р н е й  Е г о р ы ч. Да надоел он мне! Не люблю.

Ю л я. Любите! И вы и тетя Капа, вы… любите театр! Да-да! Со всеми его муками, сомнениями, болью, обидой — любите! И от этого вы в тысячу раз счастливее всех тех, кто любит в театре только себя, кто не умеет любить.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Ну вот, теперь молодая разбушевалась. Наваж-дение! Ну, чистое наваждение.

Ю л я (мечтательно). Наваждение? Может быть. Но какое чудесное наваждение — театр! Когда я в первый раз сыграла Виолу в «Двенадцатой ночи», я была так счастлива, Егорыч, как никогда в жизни. Помню, я вышла с ребятами из театра… Было уже поздно, лил злющий косой дождь… Люди раскрывали зонтики, прятались под навесы домов, а я… я не чувствовала ни дождя, ни холода, я была счастлива! Я думала: Юлька, с сегодняшнего дня ты, кажется, становишься настоящей актрисой! Я сотни раз повторяла это дорогое, это… гордое слово — актриса! Да что говорить! Я шла под дождем и… читала Петефи:

«Апостолами правды обходим мы страну

И славим, добродетель, тебя, тебя одну!

Высокую задачу мы на себя берем, —

Так будем же гордиться актерским ремеслом!

Но если слово правды даря тебе, народ,

Мы сами поступаем совсем наоборот, —

Тогда мы не актеры, провал нам поделом,

И нечего гордиться актерским ремеслом!»

К о р н е й  Е г о р ы ч. Браво! Браво, Трепетова. А ну-ка, поди сюда… актриса. Посмотри, это что такое? (Показывает часы.)

Ю л я (посмотрев). Ой, что будет! Лечу, тетя Капа! (Целует ее.) Вы не волнуйтесь, мы это так не оставим, мы будем бороться, тетя Капа! Бутафорыч, не сердитесь, честное слово, я… Я люблю вас! (Убегает.)

К о р н е й  Е г о р ы ч (ей вслед). Иди-иди, борец! (Бережковой.) Ну чего? Что опять раскисла? Чего задумалась?

Б е р е ж к о в а (задумчиво). «И нечего гордиться актерским ремеслом». Я уйду… Уеду отсюда. Не могу больше. Далеко уеду, в Сибирь!

К о р н е й  Е г о р ы ч. А может, лучше на Курильские острова?

Б е р е ж к о в а. А ты не смейся. У меня на Алтае племянник есть, покойной сестры Дарьи сын. Вот он — видал? (Показывает на портрет мальчика, висящий на стене.) Я его еще таким знала, а он меня помнит. Письма пишет, к себе в гости зовет.

К о р н е й  Е г о р ы ч (разглядывая фотографию). Вот этот… пистолет? Ух ты, какой!

Б е р е ж к о в а. Он у нас удачливый. Единственный в нашем роду, кто, слава тебе господи, не пошел по искусству. Никакого к театру касательства. Он зоотехником стал. Теперь птицефермой в колхозе заведует.

К о р н е й  Е г о р ы ч. Вот как! Да-а-а. Видать по глазенкам — растет герой положительный. Вот и съездила бы к нему. Отдохнула бы от всей этой мельтешни закулисной, в себя бы пришла.

Б е р е ж к о в а. Хотела я, да потом стыдно стало. Он-то небось думает, что тетка у него актриса, в столичном театре работает, у людей в почете… И вдруг ввалится к нему этакий колобок с узелком: «Приюти ты меня, Пашенька, пригрей старую тетку». Нет-нет, не смогу! Сбегу! На второй день сбегу! В чужом городе афиши расклеивать стану! Не могу!

К о р н е й  Е г о р ы ч. А не можешь, так не бунтуй. Сиди тихо! Не твое дело выгонять авторов из театра. Нашла с кем заводиться. Пузырев — фигура известная, не с улицы пришел.

Б е р е ж к о в а. А что толку-то в его известности? Пустой, раздутый пузырь. Да если б явился хоть безвестный какой и принес бы в театр живое, человечье тепло, слезу, улыбку, так разве я первая не выбежала бы к нему навстречу, не протянула бы обе руки и не сказала бы: наконец-то. Пожалуйте!

Стук в дверь.

(Не расслышав, продолжает.) Входите, дорогой! Ждем… ждем вас!

Открылась дверь. На пороге комнаты молодой человек, загорелый, белесый, в брезентовом пальто, без шляпы, с большим рюкзаком за спиной. В руках у него чемоданчик, портфель, кошелка, плетеная корзиночка и стопка книг, аккуратно перевязанная бечевкой. Это — П а ш а  С а м о ц в е т о в.

П а ш а. Простите… Здесь проживает артистка Бережкова, Капитолина Максимовна?

Б е р е ж к о в а (растерянно). Здесь… Присаживайтесь.

П а ш а. Спасибо. Можно я, с вашего позволения, чемоданчик вот сюда, в уголок, поставлю, а вот эту корзиночку вы, пожалуйста, Капитолине Максимовне на окно…

Б е р е ж к о в а (нерешительно беря из его рук корзинку). А вы… позвольте спросить, по какому делу?

П а ш а. Я-то? По родственному… Осторожно, здесь яички. Ну и Москва! Городище! Наши-то все с вокзала прямо на метро да в гостиницу, а я нет. Я на двух автобусах по всему