женщины. Напоминают фигурами профессиональных пловчих и теннисисток. Эльфы более субтильные. А эльфийки еще и низкорослые, миниатюрные, тоненькие как куклы. Оборотней от людей можно отличить, только присмотревшись к глазам. Встречаются здесь и дриады с друидами, наги, грифоны, гномы и много других существ. Но и они человекоподобны, как мне говорили. Сама я пока видела далеко не всех.
Вообще все существа здесь удивительно красивы. Не шаблонной красотой с экрана телевизора, а своей гармоничностью. Мне как человеку с художественным образованием всегда интересны лица отличающиеся индивидуальностью черт. Здесь внешность гораздо сильнее несет отпечаток личности, чем у нас, где представление о красоте меняется в угоду моде. Исключение составляют эльфийки и человеческие молодые девушки. Их как раз можно назвать пригламуренными и какими-то пресными в своей одинаковости.
Странную шутку сыграла со мной смена тела. Разум вроде бы взрослой женщины, память другого мира и полное отсутствие знаний о мире этом. Хотя язык и письменность я стала понимать сразу. А вот эмоции и реакции на происходящее частенько не мои. Харуса сказала на это: «А ты, что хотела, тело то молодое, энергия еще бродит. Вот и искришь. Что, такая старая в своем мире была, забыла как недоросткам жить трудно?»
Но дело не только в возрасте, это я позже поняла. Поначалу я, например, при громком смехе рядом с собой голову в плечи втягивала и старалась слиться с пейзажем. Непроизвольно. Или при виде эльфиек испытывала иррациональное восхищение.
Такие странности прояснил Гуиллом — девятнадцатилетний парень, подопечный Оюна. Пока я несколько дней валялась без сознания, его отправили в приют, где росла настоящая Этери. Он выяснил, что девочке там жилось не сладко. Таких как она по негласным законам этого мира вообще существовать не должно. Эльфы — снобы, считают другие расы отбросами. Не все конечно. Браки они заключают только со своими, что не мешает им плодить бастардов, с людьми например. Но ребенок эльфа с орком, это почти экспонат цирка уродов. Девочку было жалко до слез. Меня саму это не волновало, шкура к насмешкам у меня как у носорога, а она с младенчества всякие пакости слушала и самооценку имела соответствующую. Прозвище «недоэльф» закрепилось за ней прочно. Тем страннее ее восхищение эльфийкам. Она мечтала быть на них похожей, но орочьи черты гораздо больше в глаза бросались. Эта дуреха себя чуть голодом не заморила, чтобы выглядеть эфемерно как эльфийки. Поэтому я такой немочью себя чувствовала после пробуждения.
Кошмар с прической тоже оттуда. Орчанки носят длинные толстенные косы, я о таких на Земле только мечтать могла, а она это богатство отчикрыжила по эльфийской моде. Только не учла разницу в структуре волос. Все ее попытки навести красоту, привели к результату сопоставимому с тем, как мои малышки, лет в пять дорвались до моей косметички и превратили себя в подобие ведьм из сказки.
Ее ненависть к собственной внешности отразилась и на моем первом впечатлении от себя. При здравом же взгляде становилось понятно, что мое новое вместилище вполне себе симпатичное. Просто не нужно ломать свою природу. Невысокая, но пропорциональная фигурка. Слегка курносый немного широковатый носик, пухлые губы, и совершенно невероятные глаза. Зеленые как трава с искрами в глубине зрачка, огромные, в них хочется смотреться. Как можно было не замечать такую выразительную черту своего лица?! Меня даже захватил азарт сделать из себя красотку, всем на зависть. Долго ли умеючи. Но более важных забот навалилось столько, что я об этом забыла. Только прическу стала отращивать, да зарядку по утрам делать. А то физическая форма этого тела была печальна. Я-то привыкла дома к регулярным физическим нагрузкам. А с новым телом пришлось некоторое время притираться, избавляясь от неуклюжести и сутулости. Спорт здорово помогал.
Знания о мире тоже постепенно собирались. На нынешний момент я уже чувствовала себя его частью.
Сегодня большой Зимний праздник трех светил. Его еще называют Ночью Трех Всадников. Всего две ночи в году в небе одновременно восходят три луны этого мира. Один раз зимой и один летом. Их называют всадниками. На циклах восхода каждого из них основан местный календарь. Когда я впервые слушала легенду на ум почему то приходили белый, красный и черный всадник из сказок о Бабе Яге в иллюстрациях Билибина. По масштабу празднования и любви местных этот праздник сродни нашему Новому году. Все семейство Бат собралось в поместье расположенном недалеко от нашего городка.
С наступлением сумерек все отправились к ритуальному костровищу. Место для проведения таинства представляло прямоугольную площадку с костровой ямой в центре и сидениями по краям. Сидения были сформированы тремя ступенями напоминающими габионы, только без металлической сетки. Как камни удерживались вместе, было не понятно. Камни эти привозились разными орками из Великой Степи и обозначали надежную защиту земли предков. Каждый член семьи нес с собой плоскую подушку набитую степными травами. Подушка эта имела особое значение. Она символизировала бескрайний ковер из трав, что смягчает любые удары судьбы. Ее женщины делали вручную для себя, мужей и детей. А потом каждый украшал ее как хотел и умел, кто вышивкой, кто рисунками, кто подвесками с чеканкой. Свою я украсила вязаной крючком ажурной наволочкой, чем вызвала фурор среди местных мастериц. Здесь такой техники не знали.
Все расселись. К этому времени окончательно стемнело. В наступившей тишине в центр площадки вышла Харуса в ритуальном облачении. Она полезла под одеяние напоминающее хитон и достала мешочек, из кожи ярага. Шаманка зашептала, открыла мешочек, и подкинула содержимое в воздух. Порошок взвился подхваченный ветром, а затем ровным слоем укрыл землю. Запахло степью. Вокруг нас произошли незаметные глазу изменения. Место реагировало на магию шамана, как будто домашнее животное узнавшее свою хозяйку. Харуса запела на непонятном языке и ее слова вместе с ветром облетали нас, заставляя повторять незнакомые фразы.
На краю площадки забили в барабаны близнецы Грык и Грок, задавая напряженный ритм. А их старший брат Гуиллом задул в невиданный на Земле духовой инструмент, выплетая удивительную мелодию. Ритм убыстрялся, мелодия то нарастала, то затухала, подобно приливу. Дыхание перехватило, взгляд сосредоточился на центре площадки, где взвился костер, в центре которого стоял Оюн. Я в ужасе дернулась, но не смогла сдвинуться с места. И не сразу поняла, что огонь не причиняет ему боли. Он поднял руки с двумя клинками, закрутился, сливаясь со стихией. Он танцевал, крутился и извивался. Мускулистое красивое тело было напряжено как у фигуриста перед сложным прыжком. Не знаю, сколько продолжался этот дикий первобытный танец, время для меня