Похоже, мой ответ удовлетворил адвоката, и она кивнула.
– Сколько сеансов потребуется?
Я пожала плечами.
– Единой схемы нет. Все зависит от того, будет ли объект сопротивляться вторжению в свою голову или решит сотрудничать. В любом случае, я не доберусь до воспоминаний, пока его подсознание не перестанет воспринимать меня, как вторженца. А для этого потребуется минимум два сеанса. Мы начнем с простых фантазий на отвлеченные темы, чтобы привыкнуть друг к другу.
– И что будет, когда вы доберетесь до воспоминаний?
Я повернулась в сторону Макса и тут же пожалела об этом. Одежду на его мощной груди расстегнули, на резко обозначившиеся мышцы груди наклеивали датчики. Сам он перехватил мой взгляд и ухмыльнулся. Я резко отвернулась. Смотреть на бледное лицо адвоката было куда спокойнее.
– Я увижу его глазами то, что произошло. Потом через специальную программу передам картинку в электронный файл. Ее можно будет запустить на любом мониторе и просмотреть каждому желающему.
– В суде это должны принять как достоверное и допустимое доказательство, – напомнила Вронская.
Подобные скептические замечания мне доводилось слышать уже много раз, поэтому я лишь растянула губы в снисходительной улыбке.
– Подумайте сами. Как собирают доказательства? Патологоанатом изучает тело. Следователь – улики на месте преступления. Но как они приходят к выводу? Только через свои догадки. Мне не требуется строить догадки. Я получаю доступ к событиям от первого лица.
– А если возникнут сомнения, что это именно воспоминание, а не фантазия? – продолжала въедливая старуха.
– Поверьте, я пойму. Существуют неоспоримые признаки. Фантазия создается совместно. Мозг объекта рождает идею, мой мозг ее подхватывает и воплощает. Я – строитель, который возводит здание по чужому эскизу, чтобы вам было более понятно. Только на самом деле это не здание, а кусочек воображаемой реальности, которую не так-то просто отличить от настоящей. И вся эта выдумка создается за доли секунды. Но даже находясь в ней, ее можно менять. Сносить стены, сажать деревья.
Вронская приподняла бровь.
– Если же мы в воспоминаниях, – продолжила я, – то мозг объекта все равно воспринимает происходящее, как свершившееся событие. Оно пройдет своим чередом, как фильм. Я не смогу разбить стекло, если оно не разбивалось тогда в прошлом. Не сумею даже оставить отпечатка пальца на зеркале. Вот вам и признак.
На секунду показалось, что мне удалось привести убедительный аргумент, но адвокат все равно наморщила лоб.
– Но опять же, если вы увидите все глазами участника событий, то как быть с полноценной картиной? Он же смотрел только вперед, когда стрелял. А что происходило по бокам? Вдруг на месте преступления находился кто-то еще и сделал выстрел одновременно с ним? Как вы разбираетесь в таких случаях?
– Боковое зрение. Наши глаза получают основную информацию прямым взглядом. Но одновременно с этим мы имеем более широкий угол обзора, только обрабатываем его подсознательно. Поверьте, того, что записалось на подкорке, не сможет осознать мой объект. Но я – смогу. Мой мозг вытащит это, сложит в единую картинку, словно склеит черепки разбитой вазы. И представит вам.
– Удачи, Анита, – кивнула, наконец, Вронская с холодной вежливой улыбкой на сухих тонких губах.
– Пожелайте удачи не мне, а ему, – фыркнула я, указав на ее подзащитного.
Глаза женщины иронично блеснули.
– В нем я уверена.
Мне бы такую уверенность. В себе. И в том, что я делаю правильный шаг.
Нацепив каменное выражение лица, я повернулась к Максу. Со скучающим видом он поджидал меня в окружении ремней и проводов. Я приблизилась. Мне предстояло установить с ним физический контакт. Проще говоря – взять за руки. Но когда пальцы оказались совсем близко от его ладоней, я поняла, что не могу. Не могу пересилить себя и коснуться рук этого мужчины. Нас разделяло ничтожное расстояние, я могла разглядеть каждый крохотный волосок на его груди, чувствовала, что он смотрит прямо мне в лицо и изучает его с затаенным дыханием. Но что-то все равно удерживало и отталкивало от последнего шага.
Так длилось какое-то время. Все в молчании ожидали, что будет. А я тянула время и не могла.
Неожиданно Макс дернулся так, что затрещали кожаные ремни, а в следующую секунду мои пальцы оказались до боли стиснуты в его хватке.
– Давай, Синий Код, – прошипел он мне в лицо, обдавая горячим дыханием, – начинай уже свою экзекуцию.
И тут я словно прозрела. Подняла голову и встретилась взглядом с его глазами цвета крепкого кофе. Мысли прояснились, ступор ушел.
– Тебе страшно! – негромко воскликнула я. – Ты боишься!
– Да хрен тебе, – грубо бросил он и выпятил нижнюю челюсть.
Но меня уже было не обмануть.
– Ты не можешь контролировать ситуацию. Не знаешь, что будет. И поэтому боишься!
Я едва не рассмеялась. Приятно осознавать слабости противника. И когда он боится, то ты – уже нет. Осмелев, я закрыла глаза и позволила сознанию раствориться в сознании Макса.
* * *Сеанс первый.
Состояние перцептора: стабильное.
Состояние объекта: стабильное.
Характер действий: моделирование.
После легкого дискомфорта, связанного с внедрением в неподготовленное сознание другого человека, открываю глаза и обнаруживаю себя в комнате обычного панельного дома. Места тут немного, как раз для кровати и письменного стола. Окно выбито, осколки торчат по краям рамы, как зубы в акульей пасти. Вытягиваю шею и вижу густо заросший травой двор, ржавые детские качели и темные провалы окон в безжизненном доме напротив.
Ярко светит солнце. Жарко. И тишина.
Переступаю с ноги на ногу, изучаю старую мебель, засыпанную осколками стекла и мусором. Что-то неуловимо знакомое чудится здесь, но не могу разобраться в ощущениях. Замечаю, что с улицы не доносится никаких звуков. Ни привычного шума автомобильных моторов, ни щебета птиц.
– Макс?
Из соседней комнаты слышится слабый шорох. Иду туда. Макс должен быть рядом, куда он мог деться? Обычно люди боятся, попадая в виртуальную реальность, и жмутся к единственному знакомому человеку – перцептору. Так работает инстинкт самосохранения, когда объект обнаруживает себя резко вырванным из настоящего.
Но Макса нигде нет.
Блуждаю по странной квартире, словно побывавшей во власти урагана. Вещи разбросаны, мебель разбита. Не обнаружив ни одной живой души, толкаю входную дверь и спускаюсь по лестнице вниз. Замираю на пороге, не решаясь выйти на улицу.
А чувство юмора у моего объекта еще то. Вокруг – чертова постапокалиптика, и я уже ни капли не сомневаюсь, что Макс каким-то образом нафантазировал себе ее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});