Читать интересную книгу Старый порядок и революция - Алексис Токвиль

Существуют эпохи, когда люди настолько разнятся меж собой, что .идея единого закона, действительного для всех, им совершенно непонятна. В другие же периоды достаточно, чтобы образ подобного закона лишь смутно замаячил, чтобы сам закон был сразу же признан и люди устремились бы к нему.

Всего необычнее не то, что французская революция воплотила в жизнь выработанные ею приемы и методы - величие и новизна ее прежде всего в том, что одновременно множество народов подошли к такой точке развития, когда подобные методы и принципы с успехом и легкостью могли быть допущены и применены.

ГЛАВА IV

ПОЧЕМУ ПОЧТИ ВСЯ ЕВРОПА ИМЕЛА СОВЕРШЕННО ОДИНАКОВЫЕ ИНСТИТУТЫ ВЛАСТИ И ПОЧЕМУ ЭТИ ИНСТИТУТЫ ПОВСЕМЕСТНО ПАЛИ

Народы, которые ниспровергли Римскую империю и из которых в конечном счете сложились современные нации, различались расой, происхождением, языком; они были схожи лишь своим варварством. Осев на территории империй, они еще длительное время воевали между собой среди всеобщих смут и неурядиц, а когда же, наконец, наступила некоторая стабильность, они оказались отделенными друг от друга руинами, ими же самими созданными. Цивилизация почти угасла, общественный порядок был почти разрушен, поэтому отношения между людьми стали напряженными и трудными, а великое европейское сообщество разделилось на множество мелких, разнородных и враждебных обществ. Каждое из них жило обособленно от других. Между тем из недр именно этой разнородной массы внезапно возникли единообразные законы.

Созданные институты не были подражанием римскому законодательству(1); они настолько противоположны ему, что именно римское право послужило позднее средством для их преобразования и отмены. Они весьма своеобразны и отличны от всех законов, созданных когда-либо людьми. Они симметрично соответствуют друг другу и все вместе создают свод, составляющие части коего соединены столь тесно, что статьи наших современных законодательств не соединены прочнее. То были мудрые законы на службе полуневежественного общества.

Каким образом подобное законодательство могло возникнуть, распространиться и, наконец, сделаться господствующим в ( стр.19) Европе? Я не ставлю себе целью исследовать этот вопрос. Со всей определенностью могу лишь утверждать, что в Средние века это законодательство встречается в Европе почти повсеместно и во многих странах оно занимает господствующее положение.

Я имел возможность изучать средневековые политические институты во Франции, в Англии, в Германии, по мере продвижения работы росло мое удивление при обнаружении поразительного сходства в законодательствах. Я восхищался тем, что столь разные народы, столь мало связанные между собой могли установить до такой степени схожие законы. Конечно, эти законы бесконечно разнятся в деталях в зависимости от страны, которой они принадлежат, но основа их везде неизменна. Обнаруживая в старом германском законодательстве тот или иной институт, правило или закон, я заранее знал, что поискав хорошенько, я найду что-нибудь в сути своей сходное во Франции или в Англии, и действительно, не было такого случая, чтобы я не нашел того, что искал. Каждый из трех народов помогал мне лучше понять два другие.

У всех трех народов управление построено на одних и тех же принципах, политические ассамблеи имеют одинаковое строение и наделены сходными полномочиями. Общество у них также имеет одну и ту же структуру: те же иерархические взаимоотношения между классами, то же привилегированное положение дворянства, та же его сущность и характер. Словом, речь будто бы идет не о разных народах, но о совершенно одинаковых, во всем друг с другом схожих.

У всех трех народов города управляются схожим образом, и сельская жизнь также построена по одному образцу. Мало различается и положение крестьян: владелец, обработка, пользование землею повсюду одинаковы, земледелец везде несет одни и те же повинности. От границ Польши до Ирландского моря мы во всем видим одни и те же черты - и в сеньории, и в вотчинном суде, и в правах ленного владельца, и в оброчном праве, и в феодальном праве, и в повинностях, и в корпорациях. Часто встречаются даже одни и те же названия и, что еще более замечательно, все эти аналогичные институты проникнуты одним и тем же духом. Я считаю возможным предположить, что в XIV столетии в Европе социальные, политические, административные, судебные, экономические и литературные институты, быть может, имели между собой гораздо больше сходства, чем в наши дни, когда цивилизация, казалось бы, проторила все пути и стерла все преграды.

В мою задачу не входит рассказывать о том, каким образом Старый порядок в Европе мало помалу ослабел и пришел в упадок; ограничусь лишь констатацией того факта, что к XVIII веку он везде был наполовину разрушен(2). Общее отмирание старого порядка было выражено менее явно на востоке континента и более ( стр.20) на западе, но ветхость и часто полная дряхлость обнаруживались повсеместно. Постепенный распад средневековых институтов прекрасно прослеживается по архивным документам. Хорошо известно, что в каждой сеньории существовали записи, именуемые поземельными списками, в которые из века в век заносились границы поместья и размеры податей, долги, повинности, местные обычаи. Мне попадались поземельные списки XIV века, бывшие в своем роде шедеврами порядка, ясности, четкости и разумности. Но по мере приближения к нашему времени они становятся все более темными, неудобочитаемыми, неполными и невнятными, несмотря на общий прогресс просвещения. Создается впечатление, что в то время, как гражданское общество завершает процесс просвещения, политическое общество впадает в варварство.

Даже в Германии, где старый европейский порядок сохранил свои первоначальные черты гораздо лучше, чем во Франции, созданные им институты повсеместно были почти разрушены. Но об опустошениях, произведенных временем, лучше судить нс по тому, чего мы лишились, а по тому состоянию, в котором пребывает все оставшееся нам от старого строя.

Муниципальные политические институты, благодаря которым в XIII и XIV веках главные немецкие города превратились в небольшие республики, процветающие и просвещенные, существовали еще и в XVIII столетии, но являли собой лишь жалкое подобие прошлого(3). Предписания властей как будто бы сохраняют силу; установленные ими должности носят прежние названия и исполняют те же функции, но исчезли их действенность, энергия, общинный патриотизм, мужественные добродетели. Прежние институты как бы сами собой одряхлели, не изменив при этом своей формы.

Все органы власти, сохранившиеся со средневековья, поражены той же болезнью, отмечены вялостью и упадком. Более того, все, что хотя и непосредственно не принадлежало политическому устройству того времени, но так или иначе было связано с ним, несло в себе отпечаток его жизненной силы, в скором времени утратило свою жизнеспособность. От соприкосновения со старыми политическими структурами дворянство впадает в старческую немощь. Даже политическая свобода, так богато представленная в Средние века, повсюду, где она еще сохранила средневековые черты, кажется пораженной бесплодием. Там, где провинциальные собрания не изменили прежнего устройства, они не способствуют более прогрессу цивилизации, но, напротив, лишь тормозят его и кажутся чуждыми и непроницаемыми для новейших веяний. Поэтому любовь народа отворачивается от них и обращается к государям. Древнее происхождение этих учреждений не внушает почтения к ним; напротив, дряхлея, они с каждым днем роняют себя в глазах людей. И - странное дело! - они вызывают к себе тем большую ( стр.21) ненависть, чем безвреднее становятся в силу своего разрушения. "Существующий порядок вещей, - говорит один немецкий писатель, современник и сторонник Старого порядка, - стал, кажется, оскорбительным для всех, а иногда даже вызывает презрение. Странно видеть, как немилостиво судят сегодня обо всем, что имеет древнее происхождение. Новые впечатления проникают даже в недра наших семей и смущают их покой. Даже наши домохозяйки не желают более терпеть старую мебель". А ведь в то время в Германии, как и во Франции, общество было деятельным и процветающим. Но обратите внимание на черту, дополняющую эту картину: все, что живет, действует и производит, в основе своей ново, более того - оно противоречит старому.

Например, королевская власть уже не имеет ничего общего с королевской властью средневековья, она занимает иное место в обществе, обладает иными правами, проникнута иным духом, внушает иные чувства. Точно так же государственная администрация утверждается повсюду на обломках местных властей, а иерархия чиновников все более и более подменяет собою дворянское правление. Новые власти употребляют приемы и следуют принципам, неизвестным средневековым людям или отвергаемым ими, и присущим такому общественному строю, о котором те и не помышляли.