Читать интересную книгу В боях за Ельню. Первые шаги к победе - Михаил Лубягов

На этом сюрпризы не закончились. Впереди был более грустный сюрприз.

Данилович представил Котельникову Постановление Государственного Комитета Обороны Союза ССР, подписанное его председателем И. Сталиным 16 июля 1941 года. Котельников недовольно взглянул на начальника первого отделения — мол, в первую очередь надо знакомить с указаниями самых высоких инстанций, однако замечания не сделал, потому что быстро заметил, что тут не требовалось срочного доклада об исполнении. Постановление необходимо было «прочесть во всех ротах, батареях, эскадронах и авиаэскадрильях».

Сегодняшний читатель может усомниться в том, что постановление, подписанное в Москве 16 июля, в этот же день вечером было в городе Ельне на столе у командира дивизии. Но в то время такое было обычным явлением. Например, речь И.В. Сталина, произнесенная им утром 3 июля 1941 года, в тот же день была напечатана всеми центральными утренними газетами. Все указы о награждениях тоже появлялись в печати в тот же день, каким они были датированы. Так было потому, что документы, адресованные массовому читателю, готовились заблаговременно. А это постановление мало чем отличалось от газетной информации или передовой статьи, так как адресовалось всем, кто был в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии. И отпечатано оно было типографским способом, лишь только для большей важности на нем стоял гриф «Сов. секретно».

По секрету всему свету объявлялось в нем, что «… Государственный Комитет Обороны, по представлению Главнокомандующих и командующих Фронтами и Армиями, арестовал и предал суду Военного трибунала за позорящую звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций» девять видных военачальников. Перечислялись их должности, воинские звания и фамилии с приставлением слова «бывший». Под первым, вторым и третьим номерами в жестоком списке значились командующий Западным фронтом Павлов, начальник штаба Климовских и начальник связи Григорьев…

Прочитав документ, Котельников задумался. Его коллеги тоже молчали. Они хорошо понимали, что значит быть преданным суду военного трибунала. Еще горше им было от того, что такое произошло на Западном фронте, к боям в составе которого готовилась их 24-я резервная армия. Нарушил молчание Котельников. Он поручил Даниловичу размножить постановление ГКО и, как требуется, организовать прочтение его во всех ротах.

Следующим в почте был Указ Президиума Верховного Совета СССР «О реорганизации органов политической пропаганды и введении института военных комиссаров в Рабоче-Крестьянской Красной Армии». Отныне в полках, дивизиях и штабах крупных соединений устанавливалась должность военного комиссара, а в ротах, батальонах, батареях и эскадронах — должность политического руководителя.

Сталин в трудной обстановке, сложившейся в первый месяц войны на всех фронтах, обратился к опыту Гражданской войны, когда к каждому строевому командиру был приставлен комиссар, без согласия которого не принималось ни одно решение. Тогда это было в порядке вещей, ведь многие командиры служили в царской армии. Теперь это была чрезвычайная мера. В начавшейся войне командовали полками, дивизиями, да и армиями, выходцы из рабоче-крестьянской среды, имевшие опыт Гражданской войны, прошедшие через жестокое сито 1937—1938 годов. Значит, и им Сталин не доверяет?

Опять помолчали и… приняли к исполнению.

Новый командарм-24 генерал Ракутин полностью разделял высказанную в постановлении ГКО мысль о том, чтобы командиры и политработники «личным примером храбрости и отваги вдохновляли бойцов на великие подвиги». С первого дня он показал, что не будет оставлен без внимания и личный пример любого красноармейца. Его приказ «О смелом поступке комсомольца сержанта Казакова» читали во всех подразделениях.

«16 июля 1941 года, — говорилось в документе, — при бомбардировке немецким самолетом огневой позиции второй батареи 249-го артиллерийского полка вражескими бомбами были зажжены ящики со снарядами. Комсомолец сержант Казаков подбежал к горящим ящикам и разбросал снаряды, предотвратив взрыв боеприпасов на огневой позиции».

За проявленный храбрый поступок сержанту Казакову командарм объявил благодарность и наградил его ценным подарком.

Одновременно Ракутин продолжал глубже вникать в задачи, стоящие перед армией. 17 июля во изменение боевого приказа, подписанного Калининым днем раньше, он подчиняет непосредственно Военному совету армии 107-ю и 19-ю стрелковые дивизии, которым судьба готовила участь первыми принять удар гудериановских войск в районе Ельни. Для повышения надежности связи командирам этих и ряда других дивизий Ракутин приказал выделить в штаб армии по два постоянных делегата на автомобилях. Командирам дивизий ракутинским приказом вменялось в обязанность задерживать на своих участках всех переходящих линию фронта на восток — отдельные подразделения и отдельных бойцов, а также весь автотранспорт и материальную часть вооружения, отводить их в тыл, где они приводятся в порядок, организуются в подразделения и части и после отформирования направляются на пополнение частей армии.

День вступления 24-й армии в сражение с захватчиками приближался. Однако о возможном ударе противника с юга, т.е. из Починка на Ельню, штаб армии, к сожалению, не предполагал.

Дополнения к приказу Калинина, по сути отменявшие этот приказ, Ракутиным были сделаны не по оперативным соображениям, а в связи с ликвидацией в Красной Армии корпусной системы. Но понимание причины не облегчало ситуацию. Положение 19-й стрелковой дивизии, хотя она теперь была левофланговой в 24-й армии, а не правофланговой в 28-й, оставалось по-прежнему ненадежным. Разрыв с правым соседом составлял более двадцати километров, а слева войск вообще не было. Обещанная 149-я стрелковая дивизия оказалась очень далеко от своей альма-матер. Она обороняла шоссе Варшава — Москва на пересечении его с рекой Десной.

Часть 1.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ 

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ.

Пятница, 18 июля

Последний мирный день Ельни.

Над городом, уютно раскинувшемся в самом центре смоленской земли и не раз делившем вместе с нею трагические изломы российской истории, занималось тихое солнечное утро. Выпавшая ночью роса искрилась на придорожной траве, на золотистых разливах одуванчиков и в зелени садов. Под застрехами соломенных крыш, которых было немало среди жестяных и черепичных, щебетали воробьи, на крылечках своих дощатых домиков пересвистывались скворцы, хранители яблочного урожая. Выпущенные на свободу дворняжки резвились в переулках.

Прочно окованные армейские фуры с разнообразной — от продуктов до боеприпасов — поклажей тарахтели на булыжной мостовой. Громыхая деревянными бортами, со стороны Шарапова прошла через центр города колонна пустых полуторок, торопясь на какой-то из секретных воинских складов. Вольным строем протопало отделение красноармейцев, обвешанных винтовками, скатками шинелей, тощими вещмешками и сумками с противогазами.

Почтенные старики, хлебнувшие в свое время солдатского лиха в окопах Первой мировой, желая друг другу доброго утра, огорчались, что оно не совсем доброе, что ночью где-то в стороне Бердников или Болтутина раздавалась орудийная стрельба.

— Прет немец, прет окаянный, — говорил подвижный низкорослый старикашка своему соседу. — Дрын ему в душу.

— Позавчарась под вечер, когда три бомбардировщика появились над городом, я думал, что уже началось… Ан нет, вчерашний день прошел спокойно.

— Четыре бомбы шлепнулись около вокзала, — уточнил подвижный старикашка, — а никого не задело, попрятались люди, как клопы в щелях…

— Сегодня, гляди-ка, начнется…

Тревога уже не первый день сжимала души мирного населения. Артиллерийская перестрелка, слышавшаяся минувшей ночью, взволновала еще больше. О ней говорили и на улицах, и в учреждениях, куда люди еще приходили на работу, и в самом главном городском штабе — райкоме ВКП(б), где продолжали заниматься выполнением мероприятий, предусмотренных на случай фашистской оккупации района.

К первому секретарю Якову Петровичу Валуеву шли люди, которым предстояло возглавить партизанские формирования, договаривались о местах явок, паролях, прочих деталях.

Красноармейцы и командиры встречали утро 18 июля за городом, на огневых позициях. Штаб дивизии уже третий день как переместился из железнодорожного клуба в рощу, одним километром южнее хутора Рябинки. Отсюда была проложена телефонная связь в стрелковые полки и к огневым позициям артиллеристов.

Генерал-майор Котельников хорошо знал, что произошло минувшей ночью на подступах к городу. Знал и срочно проинформировал вышестоящее командование о том, что все ощутимее приближение противника.