Читать интересную книгу Невыносимая шестерка Тристы (ЛП) - Дуглас Пенелопа

«¿Cual es son tu pasatiempos?» — вновь повторяю я, стараясь не обращать внимания на взгляды, устремленные на меня, готовые доложить Отцу Макнилти, если я буду пялиться на их тела, как какая-нибудь гиперсексуальная извращенка.

Я стягиваю куртку и убираю телефон в передний карман леггинсов, прежде чем закрыть шкафчик.

«Tu pasa… [5]» — произношу я гласные про себя и направляюсь в тренажерный зал.

Уроки начинаются через час, но тренировки по лакроссу проходят по понедельникам и средам. Футбольная команда закончила на этот год, баскетбольная и бейсбольная команды занимаются по вторникам и четвергам, а команда по плаванию проводит большую часть своих тренировок в бассейне.

Кто-то появляется рядом со мной, когда я прохожу мимо душевых.

— Мятное печенье? — спрашивает Бекс и сует мне в лицо печенье, покрытое шоколадом.

Я хмурюсь, едва смотря на нее.

— Это не завтрак.

Конечно, я еще ничего не ела, но я вполне уверена, что лучше не есть ничего, чем какое-то дерьмо перед тренировкой.

— Бери. Это не может быть хуже пончиков. Я имею в виду, кто вообще решил, какую еду нужно есть на завтрак? — Бекс хватает два полотенца с подставки и бросает мне одно. — Может, ветчина не сочетается с яйцами. Может, в восьми печеньях находится то же количество углеводов, что и в стакане апельсинового сока. А может, хлопья придумали как ночное угощение, но какой-то умник решил: «Эй, это идеально подходит для завтрака, когда люди спешат».

Я приподнимаю бровь.

— Хлопья были изобретены, потому что Джон Харви Келлог верил, будто кукурузные хлопья остановят американцев от греха и мастурбации.

Ее смех быстро переходит в удушье, когда один кусочек идет не в то горло, и она кашляет, чтобы восстановить дыхание.

— О-откуда ты это знаешь? — все еще смеясь, спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

— Это действительно хорошая школа.

Ее грудь сотрясается, когда она начинает смеяться еще сильнее, а я хлопаю рукой по двери раздевалки.

— Идем, — поторапливаю я ее. — Мы уже опаздываем.

Тренер тоже не следит за временем. Последнее, что мне нужно этим утром, — это слишком раздражающий разговор с капитаном нашей команды. Я получила свою дозу прошлым вечером.

Направляясь в тренажерный зал, слышу, как звуки звона гантелей и падения тяжестей наполняют помещение. Я хватаю одно печенье Бекс и запихиваю его в рот. Она улыбается и поворачивает налево, бросая все еще наполовину заполненный пакет в мусорное ведро, пока я иду вперед, по центральному проходу, к эллипсу.

«¿Cual es son tu pasa…tiempos? [6]» — бормочу я себе под нос, ощущая на себе взгляды, но не смотрю в ответ: «¿Tiempos?»

Я запрыгиваю на тренажер, намеренно не поднимаю глаза, кроме как для того, чтобы проверить Бекс и посмотреть, как она поднимает несколько детских весов перед зеркалами. На самом деле она сделает всего три или четыре повторения, прежде чем начнет фотографироваться или с кем-то разговаривать. Время от времени с ней что-то происходит, и мне нравится быть уверенной, что я знаю, когда это случается.

Она была бы хорошей подругой, если бы у нас имелось что-то общее.

На данный момент мы наслаждаемся духом товарищества — тем типом друзей, которые идут навстречу друг другу, когда наших настоящих друзей нет рядом. Когда будет вечеринка и нам нужно с кем-то поговорить. Или с кем-нибудь пообедать.

Мы не созваниваемся и не пишем друг другу, но я рада, что у меня есть она и еще несколько людей с теми же убеждениями, которые делают это место немного более сносным. У Бекс есть деньги, но она не использует их в качестве щита, чтобы разбрасываться грязью, в отличие от Клэй Коллинз и ее друзей.

Спустя тридцать минут кардио и прохождения еще трех уроков испанского я перехожу к силовым тренажерам, настраиваю вес на сорок фунтов и опускаю штангу позади себя, разминая плечи.

— Пока еще не жарко, — слышу я, как кто-то говорит у меня за спиной. — Но это изменится.

Я нажимаю на наушники, чтобы начать следующее упражнение. Они выключились? Звука нет.

— Эти платья совсем не сексуальные, — отмечает Крисджен Конрой. — Я бы сожгла свое, если бы оно не считалось семейной реликвией.

— Семейная реликвия или нет, но я сожгу эту чертову вещь прежде, чем Джиджи Коллинз когда-нибудь попытается навязать его моей дочери.

Клэй. И это ужасное платье дебютантки, которое я бы с удовольствием сожгла для нее, но было так забавно видеть ее обездвиженной им прошлым вечером.

— Каллум сопровождает тебя? — спрашивает Эми Чандлер.

— Кто-то же должен.

Я слегка качаю головой, как будто это заглушит их голоса, снова постукивая по своим наушникам. Какого черта?

— Давай, — уговаривает Крисджен. — Ты нравишься ему.

— И ты собираешься поступать в колледж, — задыхаясь от бега, добавляет Эми. — Оторвись напоследок.

Я сжимаю пальцы вокруг штанги, мои руки широко расставлены, когда я медленно опускаю ее, а затем снова поднимаю.

— Я оторвусь, — низким голосом едко произносит Клэй. — С тем, кто гарантирует, что единственный способ, которым я могу покинуть его постель, когда он закончит со мной, — это ползком. Кто-то с грудью, как кирпичная стена, и членом, а не писюнчиком.

Смех вырывается из моей груди, но я быстро подавляю его. Я ненавижу ее, и мне ненавистно, что ее чувство юмора вызывает у меня смех, но я также терпеть не могу и ее мальчика-игрушку Каллума, а шутка была в его сторону, так что прошу меня простить. Моя челюсть расслабляется.

А Эми продолжает фантазировать:

— С тем, кто пахнет, как морской бог, и кого зовут…

— Габриэль, — заканчивает за нее Клэй.

— Габриэль. — Крисджен мечтательно вздыхает.

— Но Габриэлю нужна опытная женщина, — предупреждает ее Эми.

— Габриэль не захочет отучать меня от паршивой техники другого мужчины, — парирует Клэй. — Он научит меня всему.

Мои товарищи по команде смеются друг над другом, а я просто закатываю глаза и опускаюсь на скамейку, чтобы сделать жим лежа.

Этот Габриэль звучит, как драгоценный камень. Он сделает из нее настоящую женщину и научит хрупкую маленькую особу, как принимать своего мужчину с молчанием и улыбкой. Боже, она такая жалкая.

В моей голове возникает образ Клэй Коллинз, обнаженной и готовой, когда она обхватывает руками и ногами какое-то мясистое, потное, мизогинное [7] дерьмо для мозгов.

Не раздумывая, я перевожу взгляд с потолка прямо на нее. Ее голубые глаза уже смотрят на меня, пока она бежит по беговой дорожке.

Почему она смотрит? Пряди распущенных светлых волос падают ей на лицо, ее кожа блестит от легкого слоя пота, и на мгновение я не могу пошевелиться.

На мгновение она становится прекрасной.

«¿Cual es son tu pasatiempos?» — звучит голос у меня в ухе.

Я вздрагиваю, понимая, что наушники снова включились и мой урок продолжился. Боль в руках усиливается, ведь я все еще держу штангу, подвешенную надо мной, и не знаю, как долго она там пробыла.

Нервно прочищаю горло, сглатываю и опускаю ее, а затем быстро поднимаюсь, когда прохладный пот покрывает мою спину.

— ¿…cual es son tu pasa…tiempos? — бормочу я, пытаясь собраться с мыслями. — Ti-emp-os.

— Что ты делаешь?

Я поднимаю глаза, останавливаясь лишь на мгновение, когда вижу, что это Меган Мартелл. Она улыбается, смотря на меня сверху вниз, с планшетом в одной руке: у нее светлый хвостик, более белый, чем золотистые волосы Клэй. Она помогает факультету физкультуры, хотя окончила его в прошлом году, но по какой-то причине входит в восемнадцать процентов выпускников Мэримаунта, которые не поступают в Лигу Плюща.

Однако у нее еще есть время. Ей только девятнадцать, и многие берут год для передышки.

Я продолжаю делать упражнение, открывая рот.

— Пытаюсь выучить испанский.

— Сама?

— Ага, почему бы и нет?

Меган наклоняет голову, изучая меня, и я не знаю, то ли из-за того, как задерживаются ее глаза, то ли из-за улыбки, которую она пытается сдержать, но я опускаю взгляд, чувствуя, как покалывает кожу.