Читать интересную книгу Франклин Рузвельт. Человек и политик - Джеймс Бернс

Гитлер едва сдерживался в присутствии этого хладнокровного большевика в старомодном пенсне, торчащем над выпуклым лбом, задававшего свои колкие вопросы. Фюрер решил отложить переговоры, поскольку возможен воздушный налет. На следующий день беседа протекала более напряженно. Собеседники толклись вокруг одних и тех же вопросов: Финляндия, Балтика, Балканы, Турция. Напрасно Гитлер пытался отвлечь внимание Молотова от Европы на юг туманными намеками о выгодах на «чисто азиатской территории к югу», видимо Индии. После полудня переговоры превратились в череду мелочных споров.

Фюрер отступил: снова отправил Молотова к Риббентропу, которому в соответствии с нормами дипломатической вежливости предстояло принять участие в банкете в посольстве России. Уинстон Черчилль за неимением приглашения на торжество послал свои приветствия в форме бомбардировок Королевских ВВС. Риббентроп как раз собирался ответить на тост Молотова, когда завыли сирены воздушной тревоги и гости спешно удалились из банкетного зала. Нацистский министр сопровождал Молотова в бомбоубежище, где предпринял еще одну попытку убедить его воспользоваться последним шансом в дележе мира нацистами. Снова и снова под разрывы бомб наверху Риббентроп уверял русского дипломата, что Британия сокрушена.

– Если это так, – отвечал Молотов, – то почему мы сидим в этом бомбоубежище и чьи бомбы падают сверху?

Разочарованный фюрер все еще не принял окончательного решения о нападении на Россию. Он распорядился, чтобы планирование операций и подготовка к войне на Востоке продолжались, но на время держал открытыми другие альтернативы пугающей перспективе второго фронта.

В декабре он выступил с пропагандистской речью, имея цель настроить трудящихся мира против плутократов Великобритании и Америки. Стоя на подиуме завода «Рейнметалл-Борсиг» в Берлине, со сверкающим сталью артиллерийским орудием в качестве фона, Гитлер провозгласил: ставки теперь выше, чем судьба одной нации.

– Скорее идет война двух противоположных миров.

Англия, говорил он, завладела 16 миллионами квадратных миль земной поверхности.

– Всю свою жизнь я был лишенцем. Дома я был лишенцем. – Он пришел в возбуждение, обличая капиталистов мира, контролируемые ими прессу и политические партии. – Если все в этом мире указывает на то, что золото противостоит труду, капитализм – простым людям, а реакция – прогрессу человечества, тогда труд, простые люди и прогресс победят. Их врагам не поможет даже поддержка еврейской расы…

Кем я был до большой войны? Безвестным, безымянным индивидом. Кем я стал в ходе войны? Совершенно неприметным, обыкновенным солдатом. Я не несу ответственность за большую войну. Кто такие сегодняшние правители Британии? Это те самые люди, которые жаждали большой войны, это тот самый Черчилль – самый злостный агитатор среди них во время большой войны…

Гитлер говорил уже более часа. Он углублялся в историю и перемещался по карте мира, не упоминая ни единым словом ни Америки, ни России. Он обрисовал «новый порядок», каким себе его представлял: новое устройство мира, восстановление из руин, господство труда над капитализмом. Великий германский рейх, о котором мечтали великие поэты…

– Скажи мне кто-нибудь: «Все это просто фантазии, всего лишь видения, – я отвечу, что когда в девятнадцатом году начал свой путь безвестным, безымянным солдатом, то строил свои надежды на будущее на самой буйной игре воображения. И все же эти надежды сбылись…

ТОКИО

Официальная Япония избрала позицию притворного равнодушия к переизбранию Рузвельта. Проявлять враждебность позволялось только на неофициальном уровне. Теперь президент должен переориентировать свою политику на Дальнем Востоке, заявил представитель японского МИДа. Курс США в этом регионе он назвал «нереалистичным». Одна газета, припомнив высказывание Рузвельта: «Я ненавижу войну», выразила мнение: сейчас президент ведет свою страну прямо к войне. Единственный выход – преодоление американских предубеждений против японского «нового порядка». Вскоре внимание к этому событию угасло. Предстояло более приятное событие – двухдневное празднование основания двадцать шесть столетий назад Японской империи.

Церемония связала воедино древнюю и современную Японию. В гробовом молчании бескрайнее море людей ожидало императора у подножия серых стен древнего военного лагеря, превращенного в императорский дворец. Хризантемы выстроились боевыми шеренгами вокруг ярких цветочных узоров. Точно в назначенный час все увидели медленно двигавшийся среди деревьев императорский штандарт, за которым следовал малиновый «роллс-ройс». Процессия перебралась через двойной мост, перекрывавший ров вокруг дворца. Оркестры играли национальный гимн. Император и императрица вышли из автомобиля и сели за стол, покрытый парчовой скатертью.

С двух сторон за Хирохито следовали сановные японцы. Братья императора и другие представители знати, старые государственные деятели и воины, имеющие доступ к трону, члены императорского кабинета министров стояли в сюртуках, строгие и торжественные. Министр иностранных дел Ёсукэ Мацуока, блестящий, деятельный, словоохотливый, непредсказуемый выпускник Орегонского университета; он испытал там подлинное и воображаемое унижение, подрабатывая помощником официанта, чтобы завершить учебу в этом вузе. Военный министр Хидэки Тодзио (соученики в школе называли его Воинственный Тойо), ставший резким, сообразительным генералом, – он приобрел имя во время командования императорскими войсками в Маньчжурии. Морской министр Дзэнго Йосида, обладавший большой работоспособностью; премьер-министр принц Фумимаро Коноэ, аристократ, возвышался над коллегами-военными ростом, находчивостью, гибкостью, но отличался также нерешительностью и ипохондрией, отсутствием средств и воли для обуздания тех же коллег.

Император поднялся; принц Коноэ прокричал «Банзай!». Море из 50 тысяч человек, волновавшееся мелкой рябью, и миллионы крестьян по всей Японии, собравшиеся перед своими старейшинами, поклонились императору. Все, кто был перед дворцом, смотрели во все глаза на Хирохито – человека, бога, верховного жреца, символа и императора. Внешне он совсем не походил на императора, но играл отведенную ему роль терпеливого церемониймейстера, заботливого семьянина, титулованного автократа, способного влиять взглядами и жестами, но лишенного контроля над важными решениями. На следующий день, во время аналогичной церемонии на официальном уровне, от имени дипломатического корпуса выступил старый друг и приятель Рузвельта по Гротону посол Джозеф К. Грю. Он предстал перед императором, поклонился, достал очки и рукописный текст, прочитал его, поклонился, спрятал очки и текст, снова поклонился, повернулся и торжественно прошел на свое место. Это дружелюбное обращение призывало к миру, взаимному сотрудничеству и обогащению мировой цивилизации японской культурой. Послу понравилось, что Хирохито энергично кивал одобряя. Было ли это знаком предостережения военным? Грю не мог ответить на этот вопрос.

Ныне, на восьмой год пребывания в Токио, он информировал Вашингтон о серии тревожных событий: убийствах армейскими фанатиками ключевых правительственных министров; закреплении японцев в Маньчжурии; упрочении связки Токио – Берлин в Антикоминтерновском пакте 1936 года; вторжении японцев в Китай, сопровождавшемся захватом Шанхая и разграблением Нанкина; усилившемся давлении на правительство Чан Кайши; неафишировавшихся ожесточенных столкновениях японских и русских войск в Азии. Очевидно, что влияние военных на политику Японии усиливалось, но в периоды временных колебаний получали шанс действовать умеренные политики, особенно после поступления шокирующих, по крайней мере для подлинных антикоммунистов среди военных, известий о заключении русско-германского пакта 1939 года. Сдержанный, корректный, вылощенный, невосприимчивый к внешним влияниям, но внутренне склонный к мистификациям и ранимый Грю рекомендовал Вашингтону умеренный подход к Японии в надежде, что от военных отвернется фортуна.

То, что Адольф Гитлер молниеносно овладел странами Бенилюкса, и падение Франции, угроза вторжения на Британские острова производили громоподобный эффект в Токио. Казалось, владения Голландии, Франции и Великобритании в Азии стали легкой добычей. В нетерпении военные лидеры вынудили умеренное правительство уйти в июле 1940 года в отставку и привели к власти новый кабинет во главе с Коноэ, призванный осуществлять жесткую программу. Чтобы решить «китайский вопрос», необходимо перерезать пути снабжения националистического Китая. Это требовало его флангового обхода через Индокитай. Такой обход вызвал бы в свою очередь сопротивление Лондона и Вашингтона, но в то же время стимулировал бы поддержку союзных японцам государств на Западе. Гитлер и Муссолини, заинтересованные в отвлечении американских усилий от Европы к Тихоокеанскому региону, будут приветствовать усиление взаимодействия в рамках коалиции «Оси».