Читать интересную книгу Техника в руках дикаря: как и откуда? - Федор Чешко

«Дальше» не могло случиться в условиях, когда сани одинаково пригодны для езды и летом, и зимой (что по снегу, что по ягелю – однако, олешкам одинаково). Да вообще, наверное, бумаги не хватит перечислять условия, в которых колесо не могло быть изобретено. Сильно пересеченная, болотистая или лесистая местность, наличие прирученного скота, годного для вьючной перевозки (второе средство транспорта, альтернативное колесу, и существенно превосходящее его по проходимости)… Третий альтернативный вид транспорта – водный (вспомним, например, Амазонию, где не то что езда, а даже длительная пешая ходьба неимоверно труднее плавания)…

Ну, и хватит про НЕизобретение. Ограничимся в этом плане лишь предположением, что, вопреки одной из теорий, деревянные бревна-катки вряд ли послужили этаким переходным мостком от волокуши и саней к колесу. Это техническое новшество предполагает оседлый образ жизни, наличие развитых технологий обработки дерева и значительных ресурсов рабочей силы (либо тяглового скота). Плюс необходимость систематической транспортировки ОЧЕНЬ больших грузов, которые не могут быть разделены на части. Плюс необходимость перетаскивания упомянутых грузов по одному и тому же маршруту (ведь всякий раз перетаскивать катки к очередному грузу, либо всякий же раз изготавливать их на месте одинаково трудозатратно). А без совокупности перечисленных «плюсов» столь тихоходное и трудозатратное транспортное средство просто не будет оправдано. К тому времени, когда все эти условия начали стыковаться в различных местах (например, в каменоломнях древнего Египта) думается, колесо в этих местах уже было известно.

А вот что в «околокатковых» версиях представляется более чем правдоподобным – это предположение, будто первым применением колеса были не телеги, и не колесницы, а тачки. Доставка небольших грузов на небольшие расстояния. Урожай с огорода, глина и песок в гончарную мастерскую… Значит, ремесла и более-менее оседлая жизнь. Неолит. Или позже. Но не раньше.

Хорошо, пускай тачки. Но остается неотвеченым главный вопрос: как? Может быть, снова четвертый метод?

На сегодняшний день человечество знает, что сила трения прямо пропорциональна площади трущихся поверхностей, что снизить ее можно за счет смазки либо преобразованием трения скольжения в трение качения, каковое существенно меньше. А могли ли до всего этого додуматься наши предки?

С первым тезисом (про площадь поверхности) мы уже разобрались выше: могли. Смазка? Да при скоблении внутренней поверхностей шкур невозможно не заметить эффект «засаливания рабочего инструмента». И вообще, достаточно потереть друг о друга вымазанные в жире ладони. Или терануть пальцем по жирному горшку. Качение? Как говорил в таких случаях Коровьев – подумаешь, бином Ньютона! Подтаскивая каменные глыбы к обрыву и скидывая их на головы несчастным мамонтам, легче легкого было заметить, что катить гораздо легче, нежели волочить, а скатывать – чем спихивать.

А теперь давайте-ка вспомним, что для изобретения новаций необходимо свободное время. Вопреки поверхностному впечатлению, не относительно благополучное тепло, а именно суровый ледниковый период дал человеку возможность для отвлеченных раздумий. Необходимость создавать запасы и, забившись в пещеру, за их счет переживать самое холодное время года. В относительной праздности. Вероятно, именно этот подарок судьбы, освободив мозг, помог неандертальцам выдумать первые зачатки религий (похоронная обрядность, культ медведя, культ киика). Первые Хомо Сапиенс пошли еще дальше: они изобрели искусство. И не только «граффити» на стенах пещер, но и резьбу по кости – в том числе и скульптурную… Именно в условиях вынужденной праздности, вероятно, была доведена до практического применения технология сверления даже таких твердых материалов, как дантит (то есть зубы и клыки). И тот факт, что технология эта широко (если не главным образом) применялась для изготовления украшений, уже говорит о многом.

Среди образчиков искусства человека верхнего палеолита присутствуют как дотошный реализм, так и абстракция, иногда граничащая с гротеском. Фигуры так называемых «венер» каменного века – по сути женское начало в гипертрофированно-чистом виде (карикатурно увеличенные, но тщательно проработанные половые признаки и сведенные на нет головы, кисти и стопы) доказывают, что человек этой эпохи уже был способен в образном творчестве и обобщать, и выделять из общего частное. А способность к абстракции, обобщению и выделению не предполагает ли развитого аналитического мышления? А периоды относительной праздности только ли к образному творчеству располагали? Так мог ли Человек Разумный уже в тот период, обладая, как мы убедились, комплексом исходных знаний и возможностью думать, в принципе додуматься до колеса?

Думаю, мог. Тем более, что был и толчок к подобной догадке – достаточный, что бы она, прочно укоренившись в подсознании, ожила потом в нужное время в нужном месте. То есть там и тогда, когда и где ее разбудили созревшая общественная необходимость и дозревшая техника.

Среди украшений, которые археологи находят на стоянках наших предков времен верхнего палеолита, уже начинают попадаться очень тщательно сработанные дискообразные бусины с отверстием в центре.

Нет, я не утверждаю, будто они – свидетельства попыток практического воплощения идеи колеса (хотя и это вполне возможно). Земля-матушка, естественно, не сохранила для нас форму и способ нанизывания палеолетических бус – кожа и дерево слишком недолговечны. А бусы в виде счетов – на жесткой основе ряды бусин-«жерновчиков» из глины, кости и тому подобного – относятся к более поздним эпохам. Но такие бусы известны.

Получается, действующая модель колеса, да еще и сделанная собственными руками, на протяжении тысячелетий буквально болталась у людей перед глазами… Ну, в смысле на шеях. А теперь скажите: кто из нас не катал в детстве по полу счеты? Нет, я намекаю не на то, что способ мышления древних близок к способу мышления современных детей (хотя это и так – по крайней мере, отчасти). Я намекаю, что недаром вспоминал Джека Лондона и рисовал картинку про нехорошего Эуэха.

Дети. Детские игры с мамиными (и папиными) украшениями. Невозможность пропустить мимо внимания, что в одном направлении забавка именно катится – движется несоизмеримо проще, чем в остальных. Вспомним, кстати, что всякие петушки-зверушки на колесиках – одна из древнейших известных нынче славянских детских забавок. Так может, это взрослые (в нужном месте в нужное время) задумались: а не попробовать ли смастерить аж вот такенную игрушку – для взрослых-то надобностей?

Подтверждением этих теоретических экстраполяций можно считать и находку американского археолога Мэтью Стирлинга (того самого, который открыл воспетые Деникеном гигантские базальтовые головы с негроидными чертами – изваяния, оставленные цивилизацией ольмеков). В 30-е годы прошлого века при раскопках ольмекских же поселений он обнаружил детские игрушки: собачек на колесиках. Позже сходная фигурка была обнаружена при раскопках поселения майя. А ведь ни майя, ни ольмеки, ни прочие неолитические цивилизации доколумбовой Америки не применяли колесо в качестве элемента транспортных средств. Реальный археологический аргумент в пользу цепочки «сверление – украшения – бусы – игрушки – транспорт» (а не, как напрашивалось бы, «транспорт – игрушки»).

Таким образом, имеем пример принципа №1: аналогового. Заимствования прототипа. Только не у природы, а у собственных детей.

Почему же майа и ольмеки не сделали последнего шажка, оставшегося им до изобретения колесного транспорта? Не успели? Или действительно нашли какую-то не известную нам альтернативу? Что ж, это действительно тема для разговора не только отдельного, но и очень некороткого.

И еще немного в сторону от темы, но тоже о роли детских забавок в становлении технической мысли.

В далеком детстве меня поразила впервые прочитанная история о том, как Вещий князь Олег, тот самый, который «твой щит на вратах Цареграда», к оному Цареграду подводил свои рати посуху, аки по морю – на кораблях, поставленных на колеса. Да еще и множество воздушных змеев над оными запустить повелел: дабы нагнать ужас на супротивника. Представил я себе мучения несчастных ратников, прущих отнюдь не маленькие свои корабли по сильно пересеченной местности (за каким чертом, спрашивается?!) – и так жалко мне стало русичей! А еще жальче сделалось робких византийцев, способных до ужаса перепугаться воздушных змеев.

И лишь по прошествии немалого времени начал я кое-что понимать. Корабельный переход посуху предпринят был, вероятно, из исконной славянской опаски: шоб не сперли. Олег по малочисленности своего войска не мог, очевидно, оставить при судах достаточно сильную охрану; страх же оказаться в далекой враждебной стране без возможности вернуться домой был, думается, куда сильнее византийской гипотетической змеефобии. А вот змеи… Конечно, желание запугать противника было тут ни при чем. Лодьи по морю ходили на веслах и под парусами. Но весла на суше бесполезны, а паруса… Ветер на море, как правило, сильнее, чем на берегу – потому что море, в отличие от суши, плоское. Да и на колесах лодья идет несоизмеримо тяжелее, чем по воде. Так что змеи – весьма остроумная попытка не только увеличить парусность, но и поднять ее выше застящих ветер неровностей местности. Правда, в тот раз призыв детской игрушки на передний край технической мысли, похоже, не возымел существенного успеха – иначе его бы наверняка повторяли, а сведений о таких повторениях, кажется, нет.