Читать интересную книгу Неон, она и не он - Александр Солин

Публичная исповедь покоробила его и возбудила. Как он, оказывается, далек от сегодняшних нравов! Эти нынешние испорченные девочки, которые годятся ему в дочери, уже вытворяют такое, что далеко превосходит весь его богатый и целомудренный опыт! Доведись ему, не дай бог, оказаться в постели с одной из них, то не он совратит ее, а она его! Противясь смущенному воображению, он представил, как бы это выглядело – невесомое худенькое тело с кукольным испорченным личиком цепляется за него обломанными ногтями, имитируя повадки взрослой женщины и испытывая на самом деле не удовольствие, а смешливое любопытство. Густой краснолицый стыд заполнил самые укромные уголки его существа. «Господи, куда мы катимся!» – подумал он, оглядывая мирных с виду граждан образца две тысячи седьмого года, что серой мошкарой клубились перед куполом метро, которое всасывало их одной половиной рта и выплевывало другой.

Проникнув в парк, он огляделся. Белое, без единой кровинки солнце бродило по недоступным ему летом аллеям, трогало черные скелеты деревьев, трепало по щекам румяные клены, обнажалось в голубом зеркале озер. Еще минута и грянет роковое свидание, и вколоченным одним махом гвоздем скрепит помост его благополучного прошлого с будущими испытаниями. Уже учтен закон случайных ошибок и рассчитана точка встречи, и пусть невыносимо хорош прохладный воздух, но судьбоносная встреча не ведает предвкушения, не помечена в календаре и, как всякий внезапный ожог, способна поначалу причинить боль.

Никто не знает, отчего приходит ее время. Может, супружеская чета света и тени (ибо, что такое тень, как не преданная супруга света) своей расчетливой игрой оживила в душе нечто глубокое, лазурное, негаснущее, полное покоя и благого обмана. Или пятнадцать его отвергнутых любовниц, замешав колдовство на запахах от Ив Роше и Рив Гош, сообща приговорили его к пытке безответной любовью. А, может, виноват вчерашний дождь, что начертил на стекле расплывчатый маршрут их соединения. А, может, это не так, и Повелитель всего, знавший за миллионы лет о его рождении, знал и все остальное, потому что так предначертано.

А вот и Она собственной персоной.

«Как! Такая совершенная и не моя?!» – остолбенел он, провожая ее растерянным взглядом. Крылатый небесный наводчик доложил наверх о попадании и, согласно последовавшим инструкциям, возложил расчет дальнейших траекторий на пронзенное сердце.

Следуя отрешенным от всего прочего взглядом за ней (черной королевой) и ее спутницей (черной ладьей), он черным слоном совершил выпад к аллее, в которую они по желтому полю углубились, готовый, если они решат двигаться по краю доски, совершить обходной маневр и встретить их на одноцветном поле. Убедившись, что они повернули обратно, он быстро сообразил, где сможет попасть им на глаза, ретировался на другой край аллеи и, дождавшись их появления, двинулся навстречу. Не доходя до них метров пяти, он увидел, что ладья как бы нечаянно уронила часть доспехов (перчатку) и не хочет этого замечать. Он возликовал и, подчиняясь рыцарскому кодексу, ринулся исполнять красноречивый приказ. Возвращая перчатку, он успел разглядеть романтичный легкий шарфик, прячущий озябшие руки на груди у прекрасной незнакомки, ее скрученные на затылке в тугой узел волосы с благородным отблеском полированного каштана, крупные бриллиантовые сережки и пронзительно-светлые глаза на строгом, красивом лице, где затаилось царственное равнодушие.

Он дрогнул, онемел и упустил момент знакомства. Не пытаясь стронуться с места, он растерянно наблюдал, как дистанция между ними растягивается до того предела, за которым попытка присоединиться выглядела бы как навязчивая и неприличная. Наконец он заставил себя продолжить путь. Как трудно сохранять фланирующую независимость, желая всем сердцем обернуться! Он миновал памятник полководцу и тут же обернулся – они медленно удалялись в сторону СКК. На его прозрачное счастье их фигуры хорошо угадывались в немногочисленной массовке, а неторопливость позволяла предположить, что они повернут назад. Так оно и вышло. Прикрываясь бронзой и мрамором, он дождался подходящего момента, вышел из-за укрытия, поравнялся с ними и, свернув, как на параде голову, осторожно им улыбнулся. «Еще раз спасибо!» – помахала ему подруга-ладья, однако, черная королева даже не взглянула в его сторону.

«Нет, нет, она не той породы и не того достоинства, чтобы знакомиться с первым встречным!» – принялся он ее оправдывать. А кроме того, она обязательно должна быть замужем. Невозможно представить, чтобы она была не замужем! А если так, то о каких тут, позвольте спросить, видах можно говорить? Лишь один раз он имел связь с замужней женщиной, и с тех пор по горло сыт той нервной беспорядочной остротой ощущений, которые сопровождают заговор по имени супружеская измена. Возможно, кого-то это волнует, ему же только мешает. Вдобавок, ему не понравилось амплуа совратителя, чья разрушительная роль, подмеченная им еще во времена раннего чтения «Мадам Бовари», никак ему не подходила. Ну, и как тут быть?

И он сделал то, что не делал никогда – держась на приличном расстоянии и прячась за прохожими, проследовал за ними на проспект, где они перешли на другую сторону и заторопились в направлении центра. Не доходя до Кузнецовской, они остановились перед внушительной дверью, за которую, применив кодовый ключ, и проникли. Он прошел мимо обвешенного щегольскими табличками подъезда. Итак, в этом доме, судя по всему, она живет или работает. Он развернулся и отправился домой. Было без пятнадцати два.

Именно с этого часа главная тема симфонии его жизни, составленная до сего времени из вольных звуков бродячей свирели, набрала силу, вознеслась, захватила и больше уже не отпускала.

Раз уж речь тут зашла о музыке, то следует заметить, что был он самый, что ни на есть, ее стихийный потребитель. В свое время родители, глядя на подплясывающего, подпевающего мальчонку имели мысль отдать его в музыкальную школу, но посовещавшись, мысль прогнали по причинам самым прозаическим – не хватало ни времени, ни терпения, а потом и вовсе стало поздно. Жалел ли он о том, став взрослым? Ничуть: музыка всегда была с ним. До поры он, как и все следовал общим вкусам – франкомания, италомания, дискомания, не считая державшихся особняком «Битлз», «Би Джиз», «Пинк Флойд» и прочих, каких только можно было в то время достать, включая доморощенный «Аквариум», в чьей не совсем чистой воде водились странные земноводные.

В шестнадцать лет, переболев общедоступным, он увлекся джазом, что говорило, скорее, о его склонности к замкнутости, чем об изысканном музыкальном вкусе. И хотя он везде полагался на чутье, сбить его с толку было вполне возможно. Слушал он так, будто подставлял разгоряченное лицо свежему ветру – не заботясь о его химическом составе, ни о происхождении – недостаток, но и великое преимущество всех неискушенных в нотной грамоте: тех, кто слушает музыку сердцем, а не ухом.

В восемьдесят девятом году он приобрел видеомагнитофон и, задыхаясь от жадности, принялся поглощать все, что раньше от него скрывали, в том числе «Лихорадку субботнего вечера». Наконец-то звуковая дорожка фильма совпала с видеорядом, заполнив пробел в эстетическом чувстве и попутно взбудоражив порядочность. Оказывается, фильм вовсе не был похож на розовую лирическую комедию, как утверждала ранее музыка. Более того, на первом месте там находилась неприкрытая сексуальная озабоченность, чему вся романтическая мишура, в том числе и его обожаемые «Би Джиз» служили лишь прозрачной возбуждающей ширмой. А это уже пахло предательством!

Впрочем, в грохоте цепей, которые население страны в то время с удовольствием теряло в обмен на целый мир, обещанный им горячими головами, потонули и не такие откровения. Новые видеоинструкции быстро заполняли молодые мозги, откуда исчезали неокрепшие идеи, уступая место понятиям. С одной стороны Брюс Ли крушил направо и налево все, что находилось выше и ниже мужского пояса, с другой стороны Микки Рурк говорил и показывал, как манипулировать верхней и нижней половинами женского тела. В результате жизнь оказалась гораздо проще, чем о ней у нас принято было думать. Открылись недоступные ранее удовольствия, и лишь вопрос денег стоял между желаниями и их достижением. Деловой цинизм менял обстановку и мебель, а вместе с ними и отношения между полами.

Что поделаешь – если счастья нет на светлой стороне Луны, его идут искать на темную…

5

Питерская осень, чью вялость и слабоволие не удавалось растормошить даже кипучим заморским ветрам, окончательно смирилась, махнула на себя рукой, оделась в серое, поникла. Грустить и плакать стало ее любимым занятием. Что поделаешь: осень в этих краях – это не та дородная южная дама, которая сдается с лазурным достоинством, а северная пасмурная немощь, что собрав воедино все мелкие атмосферные неприятности и поместив их между летом и зимой, как между зрелостью и старостью, пускает грустные корни в нашей душе. Таково здесь межсезонье – невнятная часть питерской жизни.