Читать интересную книгу Горбун - Иван Лажечников

Мошнин. И гадать не надо.

Аполлон Павлович. Ты умный, хитрый мужик, пожалуй, и плут; я, как видишь, урод и не дурак. Соединим наши головы, и мы обманем сотни дураков. Да, мы можем разбогатеть.

Мошнин. Ладно!.. ты... я... (показывает рукой.)

Аполлон Павлович. Помни, мне терять нечего, кроме жизни, и ту я в грош не ставлю... Взвесь, что ты можешь потерять своею неосторожностью или изменой— жену, детей, которых ты, может быть, любишь, состояние, нажитое трудами многих лет, жизнь, для тебя дорогую.

Мошнин. Жену, троих детей, капитал, голову — кладу тебе в руки.

Аполлон Павлович. Хорошо. Но место? но...

Мошнин. Прошу не прогневаться, все уж давно придумал. Только тебя не доставало. Нечистый, прости Господи, или кто другой, нас свел, не ведаю, но лишь взглянул на твою милость, подумал: вот эта птица и нужна тебе. Слушай же. С незапамятных времен построен твоими прародителями, под этим домом, великий подвал со сводами. Дед твой доподлинно работал в этом подвале. А чтобы никто не видел его мастерства, так он заклал вход каменьями и засыпал землей, а из этой каморки провел в подвал тайник. Клали мы его с отцом под клятвой и великой наградой. Мы были крепки на слово, зато и отпущены на волю и милостиво одарены. Отец мой помер, помер и дед твой. Об этом тайнике никто не знал, кроме меня да разве домовых, прости Господи! Отец мой сказывал, что был другой тайник в подвале из другой каморки, да тот еще покойник заклал. Посмотри-ка, фортель какой, хитра штука! (Отвинчивает ножом два винта в чугунной плите камина, которая от этого действия вдруг опускается.) Нет ли свечи?

Аполлон Павлович. Мне часто не давали огня по ночам, а заниматься хотелось, так я крал восковые свечи. (Вынимает огарок из чемодана, высекает огонь и передает свечу Мошнину.)

Мошнин (берет свечу и входит в камин; сквозь отверстие его освещается свод подвала). Глянь-ка сюда, голубчик.

Аполлон Павлович (следуя за ними). Чудный храм для нашего божества! настоящая преисподняя!.. Солнце не пробьет этих сводов лучом своим. И ты, гром небесный, притупишь об них свои стрелы!.. О, Вельзевул не мог бы устроить для себя лучшей рабочей. Друг Мошнин, мы здесь потрудимся... мы наживем здесь миллионы.

Мошнин. О, го, го, миллионы!.. Прошу не прогневаться, батюшка: тише едешь — дальше будешь.

Аполлон Павлович. Заключим здесь союз на труд и верность. Обнимемся братски... (Обнимаются; Мошнин поднимает чугунную плиту и опять ее завинчивает. Оба выходят из камина.) Да забыл... а мастера другого... понимаешь.

Мошнин. Вот видишь, у меня на фабрике живет голенький немчура...

Аполлон Павлович. Каспар Иваныч. Лучше нельзя сыскать! Отец должен ему 10 тысяч. Согласится, так мы запрем его в этот подвал, пока нужно, и пошлем долг жене его в немецкую землю; не согласится — умирай голодною смертью, с женой и детьми. О, я уверен, эта рыбка пойдет разом на золотую удочку.

Мошнин. А там...

Аполлон Павлович. В кибитку и за границу.

Мошнин. А батюшка твой?

Аполлон Павлович. О, этот наш! ему теперь хоть в удавку. Чтобы спасти дочь и себя от стыда и голода, он готов на все.

Мошнин. Лишь только согласие даст, сниму опеку и пять тысяч ему задатку.

Аполлон Павлович. Распустим слухи, что батюшкины дела не были так плохи, как думали, что он привез денег из Питера, отдал мне имение в заведывание... а там разные обороты, покупки, продажи, как водится, от всего барыш.

Мошнин (треплет его по голове). Золотая голова!

Аполлон Павлович. Итак, до завтра.

Мошнин. Утро вечера мудренее. До радостного свидания, батюшка! (Уходит.)

Аполлон Павлович (один). Посмотрим, сумею ли править великим делом. За работу, Аполлон! я рассыплю на свой мир золотые лучи не хуже моего божественного тезки.

Деньги — вот архимедов рычаг! Нынче я нищий, унижен, презрен, а завтра — золото, господство, уважение!.. А сладостная месть?.. чем оценить ее?.. Отмстить за 30 лет унижения, отмстить людям за то, что в отношениях ко мне попирали законы природы, отмстить всему, что только презирало меня... разве это сокровище можно чем оценить?..

Итак, за работу, Аполлон!

АКТ II

С лишком через год.

В подвале; его разделяет полузадернутая занавеска. В углублении лежит Шаф на соломе. Дверь железная отпирается.

Явление I

Кремонов и Аполлон Павлович. У первого фонарь в руках, у другого салфетка, в которой завязаны съестные припасы и бутылка с вином; поставив свою ношу на пол, он запирает дверь и прячет ключ в карман.

Кремонов. Опять скажу, будто без меня нельзя?

Аполлон Павлович. Никак... извините, вы должны.

Кремонов. Разве я более года не лазил с тобою в эту кузницу? не оклеймил рук и лба своего ужасною каторжною работой?

Аполлон Павлович. Теперь ужасной!.. Однако ж вы чрез нее выручили 1000 душ из-под молотка заимодавцев и свою душу от самоубийства, от которого были на волосок! И душечка Вера обеспечена, устроена, снаряжена, как богатая невеста. Гм! Ужасной работой, какая неблагодарность! Скажите лучше, золотой, алмазной.

Кремонов. Аполлон, послушай отца...

Аполлон Павлович. Отца?.. В таких делах нет ни отца, ни сына, есть только товарищи.

Кремонов. Пожалуй, товарища, участника в вашем преступлении; мало? главного виновника его, потому что, без моей слабости, вы никогда не посягнули бы на такое злодеяние. Слушай: мы были в крайности, на краю пропасти и, очертя голову и совесть, шагнули через эту пропасть... благополучно... Уф, чего стоит это благополучие! Пора оглянуться и кончить... право, пора; послушай голоса рассудка.

Аполлон Павлович. Мой рассудок говорит: мало, еще! Он же шепчет мне на ухо: «попробуй, перестань — так опять втопчут тебя в грязь, опять закуют в прежние железа».

Кремонов. Верь мне, этого уж не будет, не может быть.

Аполлон Павлович. Верю только тридцати годам унижения. О! когда на объяснения пошло, я скажу вам вот что... Кто довел меня до этой адской кузницы? Не вы ли сами? Я по рождению был ваш сын: что ж вы сделали из меня? — хуже, чем последнего из ваших слуг. Вы не били меня, нет, но унижение, в котором вы меня держали, насмешки, брань, презрение, которым все в доме меня честили, кроме сестры, разве не хуже побоев? Вы забыли тогда, что вы отец мой; я теперь забыл, что я ваш сын. Мы поменялись только ролями... Теперь, я здесь в доме господин и повелитель... да, повелитель!

Кремонов. Послушайся хоть голоса совести.

Аполлон Павлович. Совести? ха, ха, ха! я до сих пор не знал этой госпожи в лицо. Право, смешно, батюшка, в ваши лета это говорить! Какая совесть у того, кто решается на такие дела?.. Вот вам мое последнее увещание. Пока вы меня слушались, дела шли и идут хорошо, прекрасно, как нельзя лучше. Ну, потяните еще немножко шнур, которым я правлю... еще,— и с Богом!

Кремонов. С Богом?.. с Богом?.. Ужасно!.. Здесь, наверно, нет Его. Умоляю тебя, друг мой, мой благодетель, если не хочешь называться сыном моим... в последний раз кончим, уничтожим орудия, все, все в прах... сожжем и дом, где производилась... Еще время... жених твоей сестры не приехал... Нет подозрений, честные люди, ни правительство еще не следят нас. Чего нам более? Мы и потомство наше обеспечены, как богатые люди...

Аполлон Павлович. Потомство мое в моем уродливом я; а границы этого я еще не отмежеваны. Ба! что-то скажет разве будущность!

Кремонов. О тебе-то я и хлопочу столько же, сколько и о себе.

Аполлон Павлович. Жаль, что я этого не слыхал за год с лишком назад.

Кремонов. Каюсь, я был виноват перед тобой... Нет мне оправданий. Теперь ты с твоим умом, с твоею прозорливостью...

Аполлон Павлович. Благодарю покорно.

Кремонов. Исправь мою вину и остановись на краю новой пропасти. Итак, в последний раз...

Аполлон Павлович. Буди по-вашему — в последний раз.

Кремонов. Обещаешься?

Аполлон Павлович. Обещаюсь, обещаюсь...

Кремонов. И бедного Каспара освободить?..

Аполлон Павлович. Освободить, освободить уж, конечно... Неужли мне из него ветчину коптить!.. Кончен ли наш торг?

Кремонов. Дай слово исполнить это теперь же... ко дню рожденья Веры... Утешь меня, осчастливь... Может быть, мне самому осталось недолго жить.

Аполлон Павлович. Хорошо... только не нынче... нынче было бы безрассудно... надо приготовить... а скоро, очень скоро... однако ж, не надо терять золотое время... Вспомните, что я ко дню рождения моей дорогой сестрицы выработал 300 душ и прочее и прочее. Надо же выручить денежки за них.