Читать интересную книгу Перед тобой земля - Вера Лукницкая

П. О. Бобровский крепко дружил и с А. Ф. Кони, одним из прогрессивных юристов и видных деятелей культуры России, который в свою очередь любил Павла Осиповича, его сказочный экспериментальный сад и часто наезжал к нему погостить в Мокули.

Отец Павла Лукницкого - член-корреспондент Академии архитектуры, доктор технических наук, инженер-генерал-майор Николай Николаевич Лукницкий (1876 1951), не владея поместьями ни до ни после революции, всегда жил только на жалованье, служа в чинах от подпоручика до полковника. С первых же дней революции полностью отдал жизнь и знания службе в Красной Армии. По призыву Ленина, как военспец, был руководителем оборонительных сооружений и военных объектов в Петроградском районе. С 1922 года - преподаватель Военно-инженерной академии РККА; с 1923 года он один из главных руководителей строительства Волховской ГЭС, затем Свирьстроя, консультант и эксперт Днепростроя и почти всех крупнейших гидроэнергетических строительств в СССР, организатор и научный руководитель Ленинградского института механизации строительства. Был консультантом Московского, а затем и Ленинградского метрополитенов. Начальник кафедры Высшего инженерно-технического училища, автор многочисленных изобретений, десятка книг, многих десятков трудов, монографий, работал до последнего дня своей жизни. Скончался в день своего 75-летия.

Естественно, мечтал видеть в сыне свое продолжение, потому отдал его в 3-ю Санкт-Петербургскую гимназию, которая со времени Александра III стала называться Александровским кадетским корпусом. Но кадетско-александровская муштра вызывала у мальчишки протест, тем паче что он был абсолютно чужд инженерии. Проучившись три года, он забастовал окончательно и тогда был отдан в Пажеский корпус. Но и Пажеский корпус уже давно был на положении не только общеобразовательного, но и военного учебного заведения. Что делать было? До весны 1917-го Павлик тянул

Мать Павла Лукницкого, Евгения Павловна, урожденная Бобровская, после окончания Гродненской женской гимназии училась у видных художников Петербурга, была неплохой рисовальщицей по фарфору, иногда для дома сама и обжигала его. Она посвятила себя дому, семье, при этом всегда оставаясь очень общительной, дружила с инженерами-конструкторами, первыми авиаторами и первыми автомобилистами России. Летала на аэроплане с Уточкиным. (В то время в России было четыре аэроплана: "Илья Муромец", "Алеша Попович", "Добрыня Никитич", "Русский витязь".) За такой полет полагался знак "Воздушный флот сила России". Сейчас знак - домашняя реликвия. Одна из первых трех женщин-автомобилисток Петербурга, она любила путешествовать, и благодаря этому Павлик побывал в детстве в Германии и Франции, Бельгии, Дании, Швейцарии и Австрии, в Италии, Греции, на Мальте, в Турции. Каждое лето предпринимала Евгения Павловна новые поездки. Одна такая - во Францию в 1914 году - чуть было не окончилась катастрофой. Пока она с детьми отдыхала на Ла-Манше, прогремел выстрел Гаврилы Принципа1.

ИЗ "КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ" ОТЦА (I том)

20 мая Женя уехала с детьми во Францию на побережье Ла-Манша. В Ульгате их застала война. Я никак не мог с ними связаться и послать им денег.

Она была принуждена оставить хозяйке отеля свои вещи и драгоценности в уплату за проживание и поехала в Париж к нашему другу, военному атташе графу Ал. Ал. Игнатьеву2 и от него получила заимообразно 1000 франков. На эти деньги она купила билеты на последний пароход, шедший из Марселя в Одессу.

Месяц пути на пароходе был небезопасным: в Дарданеллах проходили сквозь минные заграждения. Только в конце сентября смогли вернуться в Петербург.

С раннего детства Павлик любил море и горы. Он был отличным пловцом и прекрасно держался в седле. В юности ему тоже много пришлось поездить. Вкусив радость видения нового, он остро воспринимал все особенности природы: и всклокоченные речные потоки, и чистые озера, и устрашающей крутизны скалистые горы, и сине-лиловый купол рериховского неба, и сочные травы высотой в метр, и непахнущие, особенные альпийские цветы.

И каждый поворот пути, каждая новая прожитая минута дарили ему разнообразные вариации одного и того же чувства - чувства опьянения от проникновения в тайны мира. Позже, когда от туристских прогулок и плаваний, от альпинистских походов он перейдет к научным исследованиям и путешествиям, увлечется нехожеными путями, его, как первопроходца, будут пленять сочетания слов "впервые вступил", "впервые проник", "впервые исследовал". Он будет гордиться каждым открытым ледником и пиком, которые еще никем не видены и никак не названы; будет удивляться людям, которых он также будет открывать и постигать. И позже опишет все это в книгах. И никогда у него не будет необходимости . мечтать бесплодно...

Переезды с одного места на другое, вынужденные путешествия последних двух поколений военных инженеров, а также разъезды матери с детьми выработали потребность в эпистолярном стиле общения. Эта потребность стала традицией. Письма подшивались и тщательно хранились. В семейном архиве есть письма и прошлого и даже позапрошлого веков, много описаний различных путешествий.

Тринадцатилетний Павлик следовал примеру предков.

ИЗ ПИСЬМА ОТЦУ

17.07.1916

...Вчера, возвращаясь с купанья, я увидел в нашем саду автомобиль. Я удивился: откуда и чей он. Мама мне ответила, что приехали дядя Костя и Софья Николаевна. Оба они в это время купались. Я пошел за ними, чтобы показать им дорогу на нашу дачу.

В 4 часа дня мы поехали кататься, причем правила всю дорогу мама. Ездили мы в Алупку. На обратном пути около Сар вдруг раздался страшный треск, и автомобиль сразу застопорил... Рулевая тяга соскочила с правого переднего колеса.

Ехали мы тихим ходом, так что ничего не случилось. Мама и Софья Николаевна поехали домой на извозчике, дядя Костя - за мастером, а я остался в автомобиле - сторожить его. Автомобиль застрял посереди дороги. Парный экипаж свободно проезжал мимо, тройка с трудом. Вдруг появилась четверка. 3 лошади с экипажем проехали, а четвертая, порвав постромки, сорвалась в обрыв. К счастью, обрыв был неглубокий - футов 5 - 6, так что с лошадью ничего не случилось. Кучер, конечно, принялся ругать на чем свет стоит автомобиль, дорогу и т. д. Кончил тем, что помянул "доброе старое время, когда не было таких дурацких машин". Через 15 - 20 минут показалась телега с пианино. Извозчик ругался, но в конце концов попросил меня как-нибудь сдвинуть автомобиль в сторону. Я ему ответил, пусть он сам попробует это сделать. Он взялся за передние рессоры, сказав: "Что ж тут трудного-то?", принатужился... и ни с места. Наконец, я ему посоветовал попытаться проехать шагом, он попробовал... и пианино прошло. Много было таких происшествий, но все их рассказать не хватит места

Детали, детали, детали...Без них не бывает летописцев. А добросовестность этого юного уже бросается в глаза.

Но какой же летописец мог пройти равнодушно мимо становившейся тогда популярной фотографии?

Четырнадцатилетнему сыну отец подарил детский фотоаппарат "Кодак", и будущий писатель сделал им первые кадры. Это были картины революции и голода в Петрограде.

Ровесник века

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

5-8.11.1967, Ленинград

Помню, как здесь ходила конка ; как смотрел я из окна 6 этажа дома на углу Песочной (ныне проф. Попова) и Каменноостровского (ныне Кировского) проспекта на полеты первых русских аэропланов, поднимавшихся с Коломяжского аэродрома.

Помню, как 28/II 1917 года, на второй день революции, народ сжигал на костре бумаги полицейского участка, находившегося на Песочной. Мне было тогда от роду 14 лет, мальчишкой я бегал по улицам, фотографируя детским "кодаком" волновавшие всех события. Думал ли я тогда о том, что через 50 лет они окажутся исторической реликвией? Наверное, что-то чувствовал, потому что снимал жадно, записывая даты, нумеруя снимки...

...Петроградская сторона! Дежурства домкомбедов! Контора (сейчас ее назвали бы конторой Союза Печати!) на улице Скороходова, куда привозили газеты и откуда ватага мальчишек-газетчиков, набрав по 200-300 экземпляров (кто сколько успевал), разбегались по улицам, продавая их... Названия газет менялись изо дня в день. "Речь" превращалась в "Молву", "Молва" - в "Эхо"... "Кузькина мать", которым, помнится, было заменено название рабочей газеты "Копейка". Уж больно хлестко!.. Продавали, еще не разбираясь в расстановке политических сил... За это контора платила гроши, но... заработок!

Я работал и грузчиком на Невке - разгружались баржи с дровами!

Петроградская сторона!

Между прочим, отсюда, со двора этого дома, подав заявление о желании идти добровольно, я уходил на фронт 24/VI 1941 года - здесь находился мой призывной участок. И сюда, в Дом Свирьстроя, проектированный моим отцом, я возвращался в перерывах между боями во все 900 дней блокады.

Так, в феврале 1917-го, мотаясь по улицам родного города, наблюдая его напряженную жизнь, еще не зная и, конечно, не понимая того, что происходит в мире, а только волнуясь, предощущая что-то грандиозное, он, еще почти ребенок, принимает первое в жизни самостоятельное решение - оставить гимназию.