Читать интересную книгу Нет худа без добра - Мэтью Квик

Интересно, что ты чувствуешь, если ты более знаменит и влиятелен, чем Барак Обама?

Я понял также, что, устроив званый обед, Вы можете сделать для далай-ламы больше, чем буддистские монахи, заживо сжигающие себя. Их жертва остается почти без внимания, потому что они никому не известны, а то, что Вас благословил далай-лама, было напечатано в «Хаффингтон пост».

Вы, Ричард Гир, влиятельный человек.

Я рад, что в этот трудный период моей жизни решил довериться именно Вам. Чем больше я узнаю о Вас, тем лучше я понимаю, что мама была права, сохранив Ваше письмо в ящике для нижнего белья. Возможно, она знала, что мне понадобится Ваш совет, когда ее уже не будет, и хотела, чтобы я нашел Ваше письмо и понял, что это ключ. Получается, что она все еще помогает мне, устроив так, чтобы мы с Вами переписывались.

На сайте, который называется «Тибетское солнце», я прочитал (и записал в свой блокнот для интересных вещей) следующее: «Сообщают, что бывший буддистский монах, который поджег себя на прошлой неделе в знак протеста против китайского правления в Тибете, умер от ожогов. Это уже двенадцатый тибетец с марта этого года, протестующий таким образом против пекинской политики. Семеро из них, согласно сообщениям, умерли».

Двенадцать монахов сожгли себя ради того, к чему стремитесь и Вы.

Разумеется, это напомнило мне о двенадцати учениках Иисуса Христа, включая моего тезку Варфоломея (которого иногда называют Нафанаилом).

Я подумал, что, может быть, Вы, Ричард Гир, современный буддистский Иисус Христос.

Интересно, а Вы никогда не думали о том, чтобы сжечь себя, раз Вы тоже буддист? Представляете, какой шум подняла бы пресса?! Все во всем мире были бы как громом поражены, если бы знаменитый голливудский актер и филантроп Ричард Гир совершил самосожжение.

Представляете, какое бы это произвело впечатление!

Это была бы Ваша самая знаменитая роль!

Но я от всей души надеюсь, что Вы не предадите себя огню, потому что я ведь только-только начал переписку с Вами. Я хотел бы продолжить этот разговор, так что, пожалуйста, не идите путем тибетских монахов. Я думаю, живой Вы можете сделать гораздо больше, чем мертвый, и похоже на то, что их жертвы бессильны против Китая. И ведь есть еще Ваше письмо-ключ, найденное в мамином ящике для нижнего белья. Может быть, Вам предназначено помочь не только далай-ламе, но также и мне, Бартоломью Нейлу. Ваше самосожжение никак не поможет мне в текущий момент, – по крайней мере, я не вижу, каким образом оно могло бы помочь.

Никто в Соединенных Штатах даже не знает, что эти монахи приносят такие колоссальные жертвы, и их судьба приводит меня в уныние.

«Жизнь – дерьмо», – говорит мой консультант по утратам, молодая рыжеволосая Венди, всякий раз, когда наш разговор заходит в тупик.

Это ее стандартная фраза по умолчанию.

Мудрость, предназначенная для меня.

«Жизнь – дерьмо».

Когда она говорит это, то как бы притворяется, что нас с ней связывает не ее работа, а человеческая дружба. Мы как бы пьем пиво в баре вроде друзей, которых показывают по телевизору.

«Жизнь – дерьмо».

Она произносит это даже шепотом, как бы понимая, что не должна мне говорить это, но хочет, чтобы я знал, что ее оптимистический тон и позитивные утверждения – это притворство, часть игры.

То же самое, что быть птичкой.

Я соединяю воображаемыми линиями веснушки на ее лице, чтобы получались картинки, такие новообразованные созвездия. Если очень постараться, то можно нарисовать сердце.

Лицо у нее овальное.

Глаза ее иногда бывают как майское небо в субботний день, а иногда они такого же цвета, как льдина с белым медведем.

Она красива, как маленькая сестренка.

Но вернемся к монахам. Я не уверен, что поджег бы себя ради какой бы то ни было цели, и иногда меня беспокоит, что я не верю во что-нибудь настолько, чтобы теперь, когда мне не надо больше заботиться о маме, внести значительный вклад в общее мировое дело.

Иногда мне хочется, чтобы у меня была цель и были чувства, какие Вы, наверное, испытываете в отношении возвращения далай-ламы в Тибет, но мои чувства никогда не достигали такой интенсивности.

До сих пор я обычно был удовлетворен, проводя время с мамой, и она тоже говорила, что проводить время вместе со мной – это замечательно.

Она говорила, что я ей нужен, и мне было приятно, что я нужен.

Она никогда не давала мне понять, что я должен делать что-то еще в жизни – например, зарабатывать деньги или пить пиво с друзьями в баре, – и иногда я беспокоюсь, не было ли ее нетребовательное отношение ко мне ошибкой, особенно при воспитании сына, растущего без отца.

Теперь, когда мамы больше нет с нами, я думаю, не пора ли мне найти что-нибудь, что вызывало бы у меня сильные чувства. Прежде, чем мне исполнится сорок лет. Я хотел бы выпить пива с другом в баре – хотя бы раз.

Мне хотелось бы сводить Библиодевушку в какое-нибудь приятное место, может быть к дамбе за Музеем искусств – там можно слушать, как течет река.

Венди говорит, что «следующая фаза моей жизни», возможно, будет лучшей. Хочется верить ей, но она ведь всего лишь молодая девушка, которая пока не так уж много испытала в жизни. Она мне нравится, но я не считаю ее своим «доверенным лицом».

Вы мое «доверенное лицо».

Я хотел бы выпить пива с Вами в баре, Ричард Гир.

Что Вы об этом думаете?

Я с радостью прислушался бы к Вашему совету.

Как по-Вашему, должен я испытывать сильные чувства по отношению к чему-нибудь?

Должен признаться, чем больше информации я собираю в интернете, тем больше я симпатизирую Вашему делу, Ричард Гир.

Далай-лама, по-моему, необыкновенно симпатичный человек. Я читал о нем и о его философии. Он говорит, что мы должны перебороть наше чувство своего «я».

Далай-лама говорит: «Мы должны понять, что страдания одного человека или одной нации – это страдания всего человечества. А счастье одного человека или нации – счастье всего человечества».

В книге далай-ламы «Глубокий ум» Вы пишете в послесловии, что наша жизнь похожа на луч света из кинопроектора, освещающий экран, который сам по себе пуст. Мне это очень понравилось. Это хорошо, это прекрасно.

Это правда?

Мне надо почитать еще о буддизме.

А в отношении того, чтобы испытывать чувства, мне, наверное, лучше начать с чего-нибудь не столь значительного, как противоборство с Китаем.

Я даже не могу заговорить с Библиодевушкой, хотя втайне пытаюсь сделать это вот уже несколько лет. У меня нет такого преимущества, как у Вас, я не так красив. Ростом я шесть футов три дюйма, у меня слишком много волос на руках и в ушах, а на голове слишком мало. К тому же я уверен, что мой нос несимметричен. Никто никогда не говорил мне это и не смеялся над этим, но зеркала не врут.

Иногда я в уме посылаю Библиодевушке сообщения, но она, по-видимому, не умеет читать мысли на расстоянии. Увы, я, похоже, тоже не телепат.

Буду благодарен за любой совет, какой Вы можете предложить.

Ваш преданный поклонник Бартоломью Нейл

4

В конце концов мне придется забраться внутрь отца Макнами и проверить, все ли там на месте

Дорогой мистер Гир!

В прошлую субботу отец Макнами был явно не в себе.

Сначала он объявил, что отслужит мессу за упокой души моей мамы, хотя я не заказывал ее, не заполнял соответствующего бланка и не сделал необходимого пожертвования. И что еще более странно: он ведь уже отслужил по ней заупокойную службу на предыдущей неделе. Вы, как буддист, может быть, не знаете, но посвящать две службы подряд одному лицу не принято.

После этого отец Макнами настоял на том, чтобы зажечь кадильницу с благовониями, как делают только на похоронах, на Пасху или на Рождество. Это очень огорчило других священников, которые пытались остановить его, положив руку ему на плечо и горячо шепча ему что-то, но им не удалось его переубедить. Другие священники перестали горячо шептать только после того, как в результате борьбы отца Макнами с ними шар кадильницы с благовониями вырвался из его рук, как камень из рогатки, и полетел к окну с витражным стеклом. Все так и ахнули, но, к счастью, гравитация победила, и кадильница ударилась о каменную стену, выпустив целое облако благовоний. Алтарные мальчики кинулись разгонять облако и наводить порядок.

А отец Макнами даже не обратил внимания на произошедшее.

В нормальной обстановке он отпустил бы какую-нибудь шутку – может быть, о Давиде и Голиафе, – он бывает очень остроумным и пользуется популярностью. На лотереи, которые отец Макнами проводит с большим вдохновением, стекаются сотни старушек; он часто собирает деньги на какое-нибудь достойное дело своими выступлениями, представляющими собой смесь проповеди и фарса. Однако на этот раз он никак не успокоил испуганную конгрегацию, и в воздухе церкви Святого Габриэля физически ощущалось напряжение.