Читать интересную книгу Взрослая дочь молодого человека - Виктор Славкин

Бэмс. Где бывает?

Ивченко. На Западе.

Бэмс. На Западе…

Ивченко. Куда там, к примеру, хиппи делись? В конторах сидят, по фирмам устроились, чистенькие, постриглись, сидят не пикнут.

Прокоп. Нет, мы учебу ценили, жили-то на стипендию, да я еще матери в Челябинск старался всегда сотенку послать… Старыми. Всегда! Тогда еще старые деньги были.

Ивченко. Ведь что получилось… Кончилась война в сорок пятом, приехали наши солдаты, офицеры домой, Европу повидали, с американцами на Эльбе встречались и вообще встречались. К нам товары американские пошли – «виллисы», помните, «студебеккеры»…

Люся. Мой дядька с войны приехал в пальто кожаном. Реглан, пояс, карманы накладные – ходил, кожей скрипел…

Ивченко. Американские картины пускать стали, трофейные…

Прокоп. «Девушка моей мечты»! Сила!

Ивченко. И это появилось: «Дети до шестнадцати лет не допускаются». Но меня-то пускали – я всегда длиннее своего возраста выглядел. Ну вот, мы все это тогда и увидели… Потом – бац! – речь Черчилля в Фултоне, «холодная война», контакты – пшик… И дальше мы эту западную жизнь дорисовывали своими доморощенными красками.

Прокоп. Нет, мой Толя в филармонию ходит, и волосы короткие.

Ивченко (Прокопу). Я помню – завтра в три.

Прокоп. Спасибо, старик.

Ивченко. Что мы представляли себе? Мы представляли, что сидят там все в ресторанах, в клетчатых пиджачках, дымят сигарами, ноги на стол, ну и, конечно, джаз рубает, девочки ножками дрыгают… И вот некоторые годами жили этой ложной моделью. А жизнь на Западе была не совсем такой, а потом и совсем не такой. У них были свои сложности, свои проблемы… А некоторые все мечтали обо всех этих вещах, которые давно ушли в прошлое. Вот там и остались…

Бэмс. Это он меня имеет в виду.

Прокоп. Кочумай…

Бэмс. Молчу, чувачок, молчу… Он – «чу», я – «ча».

Люся. А у меня мама считала, что в ресторанах едят только спекулянты и шпионы. А если я на такси домой приезжала – она слышала, как дверца хлопала, – мама всю ночь не спала, все думала: раз ездит на такси, значит, пошла по опасной дорожке.

Бэмс. Ты знаешь, если бы меня сейчас спросили, что бы я хотел, ну, самое такое фантастическое, если бы можно… Я бы знаешь чего хотел – вот где-нибудь примоститься между двумя нотами, ну, например, в композиции Дюка Эллингтона «Настроение индиго», пристроиться там, пригреться, и больше ничего не надо, до конца жизни ничего не надо… У Дюка там, в «Настроении индиго», есть такое место «ти-та», я так думаю, туда как раз можно протиснуться, между «ти» и «та», примоститься, свернуться калачиком, пригреться, а мелодия мимо тебя течет, обтекает, и ты вместе с ней поплыл, и тебе хорошо… До конца жизни ничего не надо.

Люся. «Ти-та»… А я туда помещусь?

Бэмс. Джаз – он для души. Это слезы, хотя и весело.

Ивченко (Люсе). Он у тебя поэт.

Люся (Бэмсу). Как ты хорошо сказал сейчас! Мне весело с тобой. Хотя и слезы…

Бэмс. Это жизнь, Люся.

Люся. Да, Бэмс, это жизнь.

Ивченко. Был на нем, когда он приезжал?

Бэмс. Кто?

Ивченко. Эллингтон.

Бэмс. Билетов не достал.

Ивченко. В следующий раз звони. Вместе пойдем.

Бэмс. Так он же умер.

Ивченко. Кто?

Бэмс. Эллингтон.

Ивченко. Еще кого-нибудь пришлют. У нас теперь с американцами проблем не будет. Позвонишь?

Бэмс. Позвоню.

Люся (Ивченко). Смотри, костюмчик какой оторвал!..

Прокоп. Небось не в ГУМе.

Ивченко. Ну, не в ГУМе, не в ГУМе!

Прокоп. А галстук какой? Стиль!

Ивченко (срывая галстук). Дарю…

Прокоп. Ты что?.. Ты что?.. Вот это не надо…

Ивченко. Бери, бери… От души. Мне приятно.

Прокоп. Не надо… Не надо… Я не для этого сказал.

Люся. Хватай, Прокоп! Он таких себе сто достанет.

Ивченко. Сыну твоему.

Прокоп. Он у меня не по этому делу. Он у меня хороший парень… все пятерки… две четверки только…

Ивченко. Бери, бери.

Прокоп. А, давай! На старости лет пофикстулю! (Повязывает галстук и как бы преображается в пижона пятидесятых годов, лихо, в стиле тех лет, поет и танцует.) «Одна чува хиляла по Бродвею…» Как дальше-то? Дальше-то как? Спасибо за галстук, старик! (Целует Ивченко.)

Ивченко. Давайте выпьем за Бэмса.

Бэмс. А я хочу выпить за тебя.

Ивченко. Да ну!

Бэмс. За тебя. (Встает.) Вот ты тут говорил, что завидуешь мне. А я завидую тебе. Я хотел бы жить, как ты. Я мечтал путешествовать, чтобы у меня на стене висела карта мира, а я бы подходил к ней и так смотрел – тут был, тут был, тут был… а тут еще не был… А ты уже там побывал! У тебя проигрыватель «Грюндиг» небось?

Ивченко. «Филлипс».

Бэмс. А у меня «Концертный» за тридцатку! Как с первой зарплаты купил, так и крутится…

Ивченко. Брось, Бэмс! Всему этому цена – копейка.

Бэмс. Да не в этом дело! Ты спокоен, я завожусь. Я лысею, у тебя волос вон еще сколько…

Ивченко. Чего сколько, чего сколько!.. Я тоже лысею. Посмотри…

Люся (Бэмсу). Как ты хорошо сказал сейчас!

Прокоп. Про копейку, что ли?

Люся (Бэмсу). Мне весело с тобой, хотя и слезы.

Бэмс. Это жизнь, Люся.

Люся. Да, Бэмс, это жизнь.

Бэмс. И все это теперь не мое. А вроде должно было быть моим…

Ивченко. Всему свое время, Бэмс. Как в Библии сказано: «Время разбрасывать камни, время их собирать».

Бэмс. Вот ты мои камни тогда и разбросал, а теперь собираешь.

Люся. Да что с тобой сегодня? Как такое лицо, так заводится…

Прокоп (встревает). Во, вспомнил! Там дальше: «…Она хиляла взад-вперед… Одна чува хиляла по Бродвею…»

Бэмс. Погоди. Я хочу выпить за нашего славного Ивченко. Он молодец, он рос вместе со временем. Правда, время немного отставало, но ведь и он не спешил… Будь здоров! (Выпивает.) А теперь – потанцуем!

Прокоп. Бэмс, «Чучу»!!!

Люся. «Чучу»! (Идет к проигрывателю, ставит пластинку.)

Звучит «Чуча». С первыми звуками Бэмс преображается. В него как бы входит новый стержень. Небрежным движением он вздергивает воротничок своей белой рубахи, из остатков волос взбивает кок на голове и…

Бэмс. «Падн ми, бойз, из дет де Чаттануга-чу…»

Все. «…Ча»!

Бэмс танцует, выкидывает лихие коленца двадцатилетней давности. Одни у него получаются, другие уже не под силу отяжелевшему Бэмсу, но сам Бэмс этого не замечает. Ему кажется, что танцует он легко, изящно, как в молодости. Прокоп, Люся, Ивченко подхлопывают и подпевают танцу. Они тоже окунулись в старые добрые студенческие времена. Танец, который в свое время эпатировал, ныне со стороны выглядит старомодным, даже провинциальным… С жалостью и страхом смотрит на танцующего Бэмса появившаяся на пороге комнаты девушка. У нее в руках большой букет, голову украшает венок. Первым замечает девушку Ивченко. Лицо его искажает гримаса гнева.

Ивченко (кричит). Что вам здесь надо? Какого черта вы за мной ходите?

Элла. Я… я здесь живу.

Прокоп. Элка! Невеста, ну невеста!..

Элла. Отец, что здесь происходит?

Бэмс (танец его сбит, отрезвев, он чувствует себя крайне неловко). Мы… танцуем.

Прокоп. Встреча друзей! Стиляги собрались, Эллочка.

Люся (Ивченко). Познакомься, это наша дочь Элла.

Ивченко. Куприянова? (Бэмсу.) Ты же Куприянов?

Прокоп. Бэмс он, Бэмс!

Бэмс. Я Куприянов.

Люся (дочери, жестко). Сними с головы этот дурацкий венок. Цветы поставь в вазу. (Срывается.) Я тебе говорю!

Опрокидывая стулья, Элла бросается через всю сцену к двери в смежную комнату, распахивает ее. С порога она бросает в сторону Ивченко, Бэмса, Люси и Прокопа охапку цветов.

Элла. Я вас всех ненавижу! (Схватив с телефонного столика у двери телефон, захлопывает за собой дверь.)

Занавес

Действие второе

Комната Эллы.

Письменный стол, книжные полки, тахта. Над тахтой на стене прикреплена гирлянда засушенных цветов и листьев. В углу с книжкой в руках сидит Толя, сын Прокопа. Распахивается дверь в комнату. На пороге – Элла с венком на голове и с охапкой цветов в руках. Элла бросает эту охапку в сторону гостиной.