Читать интересную книгу Многоножка - Вячеслав Береснев

Здесь больше нет того, что было при папе.

Она сделала несколько шагов по залу, продолжая негромко говорить:

— Мне очень больно наблюдать, как последние люди, которые ещё надеются на что-то, каждый раз приходят сюда, бегают глазами, и никогда не находят того, что ищут. Большинство из тех, кто был, махнули рукой, сказали: нет здесь больше ничего, развернулись и ушли. Но хуже них — только те, кто приходит и даже не думает ничего ставить и ничему учиться. Просто маются дурью, как идиоты. И сделать с ними ничего нельзя, потому что тогда «Стаккато» вообще без участников останется… Вот я и решила, что сегодня съезжу сюда в последний раз, а в понедельник отчитаюсь в организацию о закрытии клуба, и помещение опечатают. Всё равно мы не сможем поставить здесь спектакли… Я хотела просто покончить с этим, — вздохнула она, завершив монолог.

Тамара, слушая её, приложила ладонь к лакированной стенке старого шкафа и сказала:

— Гардеробус…

— Что? — не поняла Света.

Тамара повернула к ней голову.

— Не делай этого. Не закрывай клуб. Ещё можно всё исправить.

— Ты не представляешь, как долго мы пытались.

— Но здесь не было меня.

— Ты кем вообще себя считаешь? — устало спросила Света, которой, кажется, уже надоедало спорить. — Что такого ты можешь сделать, чтобы «Стаккато» снова ожил?

— Поставить спектакль, — спокойно сказала Тамара.

— Ты умеешь это делать?

— Нет, не умею.

— Ну и о чём тогда вообще речь?

— Света, послушай меня, — Тамара быстро, насколько могла, подошла к девушке (Стикер гулко стукал об пол, действительно изрекая настоящее суетливое стаккато). — Я уже поняла, что ты сильно отчаялась, что уже ни во что не веришь. Но тогда и терять тебе нечего. Позволь, я попробую что-то сделать. Привести людей. Поставить спектакль. Сделать так, чтобы здесь снова что-то было. Так же, как при твоём папе, не будет никогда, но, может быть, будет по-другому.

— Но ты же ничего не умеешь… — уже не очень уверенно сказала Света.

— Ну так научите меня всему, чему возможно. И всех, кто со мной придёт. И мы поставим спектакль, сыграем на сцене, и тогда «Стаккато»…

— Хватит.

Света тяжко вздохнула.

— Мы открыты с понедельника по пятницу, с десяти до шести. Срок у тебя — неделя. Если за неделю приведёшь сюда как минимум пятерых человек — я тебе поверю.

Тамара кивнула как никогда серьёзно:

— По рукам!

* * *

— Утомлённое со-о-олнце-е, — напевала на всю квартиру Ефросинья Петровна и раскатистый голос её было слышно даже за дверью, — нежно с морем проща-а-а-алось, ты сегодня призна-а-а-а-ала-а-ась… — она открыла дверь, представ перед Тамарой в своём кимоно, — что ты — мужик!

Допев свою любимую шутку из КВН, она сделала Тамаре торопливый и весёлый жест, чтобы она проходила, а сама закрыла за внучкой дверь.

В бабушкиной квартире Тамаре нравилось то, что имена многих вещей здесь заканчивались как-нибудь по-стариковски — Телик Антеннович (телевизор фирмы «Моль», показывающий семь каналов), Вазильевна (очень большая ваза с синей росписью, в которой никогда не стояло цветов — они бы в ней утонули) или Шкафич Створкович (он был из Чехии). Из-за этого многие вещи как будто приобретали в возрасте. В основной — единственной — комнате всегда пахло выстиранным ковром (хотя его вообще никогда никто не думал стирать), старыми половицами и… возрастом.

— Ну как твои дела, Тамарище? — спросила бабушка, с лёгкостью поднимая бутылку и ковыляя с ней на кухню. — Пошли, чаем угощу.

— Ковыляем потихоньку, — привычно ответила Тамара, проходя в кухню и садясь на своё место. Стикер она поставила неподалёку. — Я сейчас ходила в театральный кружок!

Пока бабушка наливала воду и ставила чайник (Чехов), она рассказала ей про Свету и про «Стаккато». Выслушав, бабушка присела напротив неё и подперла щёку морщинистой худой ладонью.

— «Стаккато», «Стаккато», что ж знакомо так звучит-то… Это, часом, не тот, который раньше «Буратино» назывался?

— ?..

— Ну в таком подвальчике театр был в доме на Сухоложской…

— Ага, похоже, что он, — кивнула Тамара удивлённо. — Там что, был ещё один театр?

— Да может и тот же, просто переименовали… — бабушка неопределённо пожала плечами. — В «Буратино» мы с подружкой в молодости ходили.

— Серьёзно?

— А то! Тогда там был целый пионерский отряд. Ну такой, как это говорится… «локальный» что ли, — двумя руками бабушка показала что-то шарообразное. — Местечковый, вот! Мы тогда с Людкой-то Лебедевой так любили туда ходить, ой, ты б знала. Мы там петь и научились. Был там хороший учитель, Ильрат Фахитович, ой… — она прицокнула.

«Ничего себе совпадение», — подумала Тамара.

— А в спектаклях ты играла?

— Да нет, не довелось, — бабушка покачала головой. — Говоришь, закрывают его?

— Ну, хотели. Я Свету переубедила пока что не делать этого.

Бабушка странно на неё посмотрела.

— И что ты собираешься делать, возрождать его?

— Ну, не то, чтобы прямо «возрождать»… — смутилась Тамара. — Но если я попробую сделать так, чтобы там снова играли спектакли и привлеку туда людей… Ну может и получится что-то.

— А что ж Света сама не привлечёт?

— Мне кажется, она совсем уже ни во что не верит. И других дел у неё по горло — отец, вон, в больнице. Вот она и отчаялась…

— Ну это ты, конечно, ношу на себя взвалишь, если возьмёшься. Справишься на трёх-то ногах?

— А если не взвалю — то пожалею потом! — ответила Тамара со вспыхнувшей вдруг решительностью. — Я давно хотела в театре играть, а в школьном одни дылды…

«Вернее будет сказать — одна дылда, но и её с головой хватает».

— …а тут — всего лишь какой-то недостаток людей! Да наберу кого-нибудь и…

— Не так это просто, Тамарище, — вздохнула бабушка, потерев пальцем один глаз. — Ты думаешь — легко было Светиному папе всё на себе тащить да всех вокруг себя держать? Это человеком нужно быть с большой буквы. Таких людей, — вздохнула она с какой-то неведомой ностальгией, — один на мильён…

— Ну и пусть, что я не такая, как он, — упорно сказала Тамара. — Но ведь кто-то же должен сделать хоть что-нибудь…

«И это обязательно должна быть трёхногая?» — спросил из своего угла Стикер, а потом без каких-либо причин скользнул по стене и рухнул на пол.

— Ничего, — сказала Тамара бабушке, которая уже подскочила, чтобы его подобрать. — Пускай полежит. Он наказан.

Стикер что-то ворчал с пола, но Тамара, болтая с бабушкой, предпочла его не слушать. Всё равно не скажет ничего полезного.

За окнами увядала расцветающая осень.

В воскресенье, расправившись с домашним заданием, Тамара отправилась в общежитие к Задире Робби, собираясь позвать его в «Стаккато». Робби был многосторонней