попробовать, он заявил, что итальянскую. Я побежал в самый хороший итальянский ресторан, который только знал, забронировал столик и сделал очень странную просьбу, такую, что официант даже удивился. Снова вернувшись, я сказал:
– Пойдем в ресторан.
– Подожди, а как же котенок, – сказал он, лаская своего котенка.
– К черту этого котенка, пошли, – сказал я, схвативши его за руку, и вывел на улицу. Он захохотал и поблагодарил меня за котенка. Мы пришли в ресторан и сели за наш столик. Ресторан был роскошный. Федор долго и упорно смотрел в меню и наконец спросил, хитро улыбаясь:
– А почему цены заклеены? Такая задумка ресторана, чтоб цены узнавали только после?
– Ну это так, – начал я, – на всякий случай.
– На какой такой случай? – спросил он поднимая брови.
– На возможный, – сказал я, тоже заулыбавшись.
– Ну я тебя понял, я тебя прекрасно понял.
Ресторан был дорогим. Но разве жалко для человека, с которым в последний раз празднуешь его день рождения, которого сильно любишь, но с которым скоро расстанешься, каких-то денег? Хотя я и был бедным студентом, но мне было ничуть не жалко; я даже был рад, что их потратил, потому что мы оба получили необыкновенное удовольствие.
Возвращаясь, я попросился у него заночевать, он охотно согласился и поблагодарил за проведенный день.
– Спасибо тебе за этот день, – начал он, – это самый лучший день рождения о котором я только мечтал. Вот так можно и уйти. Но чем более красочна моя жизнь, чем больше ты меня осчастливливаешь, тем больше я боюсь, тем больше я не хочу с тобой расставаться. Спасибо тебе за все!
– Не за что, живи счастливо.
Мы вернулись домой и начали зажигать свечи на торте. Он сел на стул и посадил на коленки котенка. Я принялся петь. Федор немного отклонился в бок от меня, криво улыбнулся и слушал. Да, петь я не умею, ха. Я закончил петь.
– Боже, какой ужас, – говорил он, засмеявшись. – Ну и паршиво же ты поешь!
– У каждого есть свои недостатки, – начал я, улыбаясь, – и не стоит их стыдится. Надо принять себя таким, какой ты есть.
– А ты философ, как я погляжу! – еще пуще смеясь, говорил он.
– Да, это все я.
После торта мы пошли играть в его комнату на Рояле. Он уложил подле себя, на пол, кота. Я никогда не забуду ту картину, как он играл в тот вечер: рядом с ним, двигая ушами, лежал в комочек котик с закрытыми глазами, сам же Федор играл, чрезвычайно улыбаясь (я никогда прежде не видел его таким счастливым) и смотря в окна. Он играл… я и не помню, что он играл; тогда я ничего не слышал, не о чем не думал, а только смотрел на него, испытывая огромное счастье.
– Сыграй-ка мне что-нибудь, – сказал он, закончив.
– А? Что? – спросил я, опомнившись.
– Сыграй мне, говорю.
– Но я же уже лет 5 не играл.
– Ну и что, что не играл. Я хочу послушать, не стесняйся.
– Ну, ну ладно, – сказал я робко. Единственное, что меня смущало тогда, так это моя игра на фо-но, не знаю почему.
На самом деле, я приукрасил, я играл на фо-но, когда начал дружить с Федором, но до этого я его забросил, действительно, на 5 лет. В тот раз я сыграл неплохо, даже хорошо, правда, не помню, что именно играл.
– А ты довольно хорошо играешь, – сказал он, – особенно учитывая перерыв. А ну-ка подвинься, сыграем вместе. (Я подвинулся, он достал какие-то ноты и поставил их на пюпитр.) Я думал, что ты примерно так и играешь. И поэтому, я сочинил для нас дуэт. Ты играешь это, а я это (он поочередно указал на ноты). Но тут все и так понятно. Начнем!
Он сидел справа, а я слева. Можно было понять какие ноты для меня и без объяснений, а так, на глазок (по длительностям все уже было ясно). Я, конечно, допускал ошибки, хоть темп даже для меня был не очень быстр (я имею в виду в моей части, в его – было куда сложнее). Мелодия была необыкновенная: как-будто слияние Моцарта и Шопена (очень веселая, но и в то же время чрезвычайно душевная, человечная, проникающая). Мы играли ее, посвящая друг другу, мы в вкладывали в нее все чувства, которые испытывали. У нас получилось очень красиво. И, может быть, никто еще не игра так, как мы в этот вечер.
– Это моя благодарность тебе, – сказал он, когда мы только закончили. – Эту мелодию я создал в честь тебя и только для тебя.
– Спасибо за этот шедевр, – сказал я, и мы крепко обнялись. Котенок запрыгнул на клавиши, что мы даже вздрогнули, и начал ласкаться. Мы улыбнулись и начали его гладить.
– Да, кстати, забыл, – начал Федор, – ты можешь некоторое время перестать ходить ко мне в гости?
– Почему? – спросил я, недоумевая.
– У меня дело есть. Всего несколько дней.
– Ну хорошо, – согласился я. Но ничего хорошего не было. Я чертовски испугался, я чувствовал, что приближается не сулившее ничего хорошего событие. Ночь я спал плохо. Я просыпался от находивших в мою голову ужасов. И всех о какой-то темной силе. Один раз даже, ко мне из соседней комнаты вышел Федор и спросил, что со мной такое, что меня тревожит. «Ужасы» – отвечал я. Он меня успокоил, поговорил со мной и сказал, что его тоже давно мучают ужасы, и тоже о какой-то темной силе.
VIII Неизбежность
Я перестал ходить к нему, как он просил, несколько дней, но ужас не покидал меня. Моя голова была постоянно чем-то забита, был рассеян, был как в забвении. О все эти 3 дня, что я не ходил к нему, он ни разу не явился в парк. Такое случалось, особенно в последнее время, но в этот раз я особенно тревожился. Конечная точка моего ужаса было поставлена в 3 день.
Я как можно скорее к нему пошел. Позвонил в дверь, но ждать не стал и сразу воспользовался данными им ключами. Я вбежал, выкрикивая его имя. Из его спальни послышался тихий голос. Я обрадовался и тотчас ворвался в его комнату. Он лежал на кровати. Я быстро взял стул и сел возле него. Только когда я сел, я разглядел его. Он был худ как скелет, был весь бледен, была видна каждая его жилка, челюсть его отвисла, как-будто он устал ее держать, его красивые зеленые глаза потускнели, он был как живой мертвец.
– Как я жалок, – начал он уже