Читать интересную книгу Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета - Владимир Даль

Дядя между тем сидел с беспокойством в креслах, оборачиваясь по временам к двери и прислушиваясь с возрастающим вниманием, не собирается ли, наконец, Тио накрывать стол. Спросить обеда он не смел: от этого домоправительница давно уже его отвадила; а между тем и стенные часы с кукушкой и самый желудок отставного валторниста докладывали, что час обеда настал. Таким образом, и Христинька и глухой дядя его стремились в эту минуту мысленно к одному предмету, хотя и в противном смысле; один желал с нетерпением появления грозной Тио, другой страшился встречи с нею, и оба были в тревожной нерешимости, как быть и что делать. Внезапно один из них услышал – надеюсь, не спросите который – услышал на улице, за деревянным тыном пустыря, очень знакомые ему шаги, полновесные, но сопровождаемые каким-то шарканьем, да к тому еще знакомый голос помянул, по всегдашней привычке своей, духа тьмы. Мигом Христинька стоял уже подле забору, зажав воспитаннику своему морду, и глядел украдкой в продольную щелку между двух досок: Тио с бутылкою в руке отправлялась в лавочку за квасом – а как до лавочки было не близко, то сердобольный воспитатель, желая воспользоваться отсутствием метлы, опрометью бросился со щенком на кухню, уселся проворно на березовом полене перед топкой голландской плиты и стал обсушивать Аршета, поворачивая его во все стороны. Аршет вскоре успокоился, приютился и стал засыпать на коленях своего барина, который сидел в задумчивости перед челом плиты, почесывая пальцами загривок своего любимца. Но чреватая бедою туча в коварной тишине уже домчалась до деревянного крылечка, и вот ударит гром, и молния поразит стрелой своей неосторожного. Внезапно входит Тио и, ступив ногою в дом, принимает у самых дверей бразды своего правления, которого представительницей служит столь знакомая нам победоносная метла. Трехбунчужным пашой переступает полномочная правительница заветный порог приспешной – и не верит глазам своим: Христинька сидит на полу перед плитой, а на коленях у него покоится мнимый утопленник. Тио поперхнулась первым ругательным словом, которым хотела было проложить свободный путь целому потоку доброжелательных приветствий, замахнулась было на питомца своею метлой, но рассудив, что в этом чрезвычайном случае нужно действовать поосновательнее, что Христинька, отделавшись двумя, тремя ударами метлы, успеет, чего доброго, выскочить в двери,- Тио сунула всеоружие свое про запас под мышку, надеясь еще употребить его с успехом в свое время, то есть при окончательном бегстве неприятеля и погоне за ним; вцепилась клешнями в самородный парик своего питомца и начала его возить систематически в равностороннем треугольнике: от плиты к окну, от окна к дверям, от дверей опять к печи и так далее. Может быть, читателям нашим покажется странным, что Тио соблюдала в такую тревожную минуту внутреннего волнения особые правила, будто бы не все равно, как и куда повозить за чуб дерзкого ослушника, лишь бы потешиться над ним вдоволь; но Тио во всем любила порядок; она даже собственно для очистки дороги оттолкнула проездом ногой стоящее на пути корыто. В эту минуту Христиан Христианович отправляется гужом к окну, а от окна поедет в одну упряжку к дверям и опять, не кормя, далее, к плите. На выездах он уже закусил, а теперь поезд не остановится, без особенной нужды или помехи.

Пришла пора Христиньке вспомнить старину и воспользоваться поневоле музыкальным голосом своим: пришлось дать полную свободу голосистой груди свой! Он проревел одну из тех знаменитых волшебных фуг, которые в былые годы приносили ему столько помощи и выручали из всякой беды и горя и напасти! Но час на час не приходится, говаривала Акулина, и она права. Христиан Христианович старается, Как видите, сколько сил в нем есть, и дядя, который недослышит звука валторны, когда ему трубят вплоть под самое ухо, дядя услышал из третьей комнаты эту песнь лебедя, подумал было, что под окнами его явилась шарманка, но, взглянув в окно, обратился, руководимый счастливою догадкой, к дверям соседней кухни, и будучи приятно изумлен неожиданною картиной, наслаждается спокойным созерцанием ее, улыбаясь от удовольствия, что наконец хоть какой-нибудь живой отголосок достиг до окостеневших его ушей! Дядя забыл про обед; он с удовольствием вслушивается в эти приятные звуки; он отходил и подступал несколько раз к дверям и все прислушивался. Испытуя таким образом слух свой, он наконец убедился, что начал слышать лучше прежнего, и когда Тио подвозила племянника к дверям, то дядя, отступая на самый конец соседней комнаты, оживал вдруг и бодро оглядывался, измеряя глазами расстояние через всю длину комнаты и чрезвычайно утешаясь тем, что слышит довольно внятно все перекаты отчаянного крика племянника. Поковыряв мизинцем в обоих ушах, дядя сел опять спокойно на свое место и, во ожидании будущих благ, принялся за старые немецкие ведомости. Он взглянул только еще раз на часы, вздохнул, надел очки и стал читать.

Между тем утомленная ломовою ездой и неподручной упряжкой Тио, которая по необходимости должна была во все время пятиться задом и усильно тащить за собою заторможенный на все четыре колеса экипаж,- потому что Христинька упирался ногами изо всей силы и хватался по пути руками за все, что ни попадалось ему под руки,- утомленная Тио покинула, наконец, своего воспитанника, отпустив ему вдогонку метлой три, четыре лизуна; потом взяла щенка и швырнула его могучей рукой из окна кухни прямо через забор. Очистив таким образом свои владения от самовольных вторжений, вымыла она руки и принялась обыкновенным порядком за стряпню. Она, правда, немножко запыхалась, разгорелась в лице и даже ушибла локоть, но была так довольна полною победой над неосторожным неприятелем, который, так сказать, сам напросился на потасовку эту,- так довольна, что молчала и не произнесла ни одного ругательства с той минуты, как выпроводила одного в дверь, а другого в окно. Доброе дело спокоит и утешает: работа кипела у нее под руками, глаза горели, и только решительные приемы ее, громкий стук и брякотня на кухне изобличали волнение, в котором была все утро добрая Тио. Проголодавшийся дядя со страхом и трепетом заглянул наконец в дверь кухни; Тио приветливо кивнула головой, указав на кипящий суп, и вскоре обед был подан.

Но на всех не угодишь, это уже судьба наша. Тио нынешним утром осталась довольна, и дядя остался доволен; напротив того, Аршетка с барином своим, из которых первым вылетел, против воли своей, в окно, а последний через великую силу нашел дверь и в нее выскочил,- Аршетка с барином были в таком отчаянном неудовольствии, в каком оба еще отроду не бывали. Негодование Христиньки возросло до высшей степени, мысль бежать навсегда из дому овладела им с неодолимою силой, и он, сам не зная что делает, накинул на себя ветхую детскую шинелишку свою, поднял щенка, который на диво был еще жив, и бросился без оглядки со двора сиропитательного дяди. Христиан не успел даже надеть истасканной куртки своей, ни взять на дорогу куска хлеба: он все покинул и бежал со двора, куда глаза глядят. Пугало, поставленное у дверей, знаменитое всеоружие домоправительницы, не испугало на этот раз беглеца; убитый горестию и отчаяньем, он даже не видал этого представителя трехбунчужной владычицы, а остановился и перевел дух добрые полчаса спустя после того, как перешагнул поспешно через подворотню отставной валторны.

Когда Христианушка опомнился немного, отдохнул, присел боязно на какое-то вычурное крылечко, где попеременно гладил и щупал то своего Аршетку, то резного деревянного льва с косматою гривой, заглядывая в глаза то одному, то другому и почесывая голову свою и спину,- тогда он начал думать и о том, куда ему теперь деваться. Растрепанная снутри и снаружи голова его освежилась немного на воздухе, глаза проветрились, гроза на первый случай миновалась; Виольдамур был уже под другим небом. Тогда, наконец, рассудок взял верх и требовал отчету, куда идешь и что хочешь делать? Подумав немного, Христианушка отвечал: "пойду отыскивать старую няню, Акулину свою: больше мне деваться некуда".

Весь день до вечера плутал и шатался Христиан Христианович натощак по людным улицам Петербурга, отыскивая свою старую няню. Пышно мчались мимо его коляски и кареты новомодных покроев и названий – перья, цветы, шляпки и пестрые женские убранства неисчислимых наименований мелькали в глазах бедняка, который, среди всей нескончаемой суматохи этой, искал одного только: своей старой няни. Все проезжие и прохожие эти торопились, обгоняли друг друга и, видно, спешили каждый по важному делу; все были одеты, обуты – все были сыты. Христинька походил в это время на ощипанную каким-нибудь забиякою-воробьем козявку, которая, спасаясь, ползет в пыли поперек дороги, между тем как сотни карет и колясок мчатся туда и сюда по дрожащей под колесами мостовой и козявка наша, припадая замертво каждый раз, когда с грохотом набежит на нее ухарская четверня, не ждет иной милости не только от людей, но и от бога, как чтобы ее не размозжили. Христинька после долгих поисков допросился наконец того дома, где жила Акулина, и отыскал ее, в изнеможении от голоду и усталости. Здесь только он очнулся вполне, поплакал, вздохнул легко и свободно, как не вздыхал давно, рассказал похождения свои, и няня плакала и вздыхала с ним и не могла наслушаться его, нарадоваться, наплакаться и наговориться.