Читать интересную книгу Внутренний враг. Пораженческая «элита» губит Россию - Михаил Леонтьев

Политическая линия Путина с самого начала первого срока была четко направлена на усиление позиций федерального центра перед лицом самоуправства выборной региональной власти — «губернаторской фронды». После событий в Беслане Путин поставил в этом вопросе точку: назначение губернаторов законодательно закрепляет окончательную победу центра. Роль региональных элит настолько снижена, что в общем контексте российской политики она может быть приравнена к бесконечно малой величине.

По сути, главным (и единственным) административным субъектом в такой ситуации оказывается элита федерального центра. Какими бы полномочиями ни обладал президент, единолично править он не может, и, следовательно, федеральная элита в настоящее время становится главной опорой и инструментом в проведении путинской линии в общероссийском масштабе.

Постсоветское чиновничество

Эта элита в самом грубом приближении состоит из двух основных сегментов: постсоветское чиновничество и либерал-реформаторы. И те, и другие отчасти занимали свои посты и до Путина, отчасти были завезены из города на Неве. Причем не так уж важно, из Москвы они или из Питера. Эти два сегмента — все, что есть у Путина в наличии. И на них сейчас держится судьба нашей страны.

Постсоветское чиновничество сформировано в условиях последней фазы упадка советского общества. И это накладывает на них соответствующий отпечаток. Психология этих людей по типу консервативна и гиперконформна. Они не интересуются никакими идеями, готовы поддержать любую власть. Их интеллектуальный и культурный уровень ниже среднего. При этом они отличаются пассионарностью и изобретательностью только в одном — в реализации личного материального благополучия, в поддержании социального и административного статуса… Кабинеты и должности — это их «джунгли», где они мастера выживания, интриг, подсидок и толкания локтями.

И самое главное: они являются носителями единственного опыта, сформировавшего их как тип, — опыта стагнации. Оптимальное существование для них — это неопределенность, спокойствие, заторможенность. Даже если они оказываются в критической ситуации, они не способны реагировать остро и активно.

Как правило, постсоветский чиновник смутно патриотичен, не склонен к переменам. Его социальная функция сводится к зажиму инициативы, идущей снизу, и саботажу инициативы, идущей сверху. Всячески ограничивая творческую активность подчиненных, они присваивают ее результаты в том случае, когда не замечать их невозможно, но в усредненной, смягченной манере. Приказания начальства они выполнять не спешат, с одной стороны, потому что не могут и не хотят, а с другой — потому что привыкли к постоянному изменению курса наверху. Много десятилетий в качестве наказания за провалы в работе их либо повышают, либо переводят на другое место. Эти чиновники несут на себе дух разложения государства, что было сущностью социально-политического и административного процесса в последние десятилетия СССР. Эта категория федеральной элиты, составляющая процентов 80 от всего чиновничества, способна только к стагнационным стратегиям, и требовать от них исполнения иной, мобилизационной задачи бессмысленно. Их каменные лица невозмутимы даже тогда, когда их кидают за воротник в пропасть.

Либерал-реформаторская элита

Вторая категория федерального чиновничества (значительно меньшая) — либерал-реформаторы ельцинского призыва и их санкт-петербургские аналоги. Это совсем иной социальный и психологический тип. Это крайне активные, деятельные люди, обладающие интеллектуальным и культурным уровнем выше среднего, но сознательно инвестировавшие свою энергию в политику, бизнес, власть. Они стремятся во всем отличаться от постсоветских чиновников, даже в том случае, если являются их родственниками или протеже. Их тип — усиленная имитация западного человека. Они копируют Запад, в первую очередь США, с их динамизмом, подвижностью, прагматизмом, целеустремленностью и т. д. В их случае эгоизм возводится в теорию, социал-дарвинизм служит эрзац-идеологией, они видят общество в духе Фридриха фон Хайека — как «социальные джунгли», в которых нет друзей и врагов, есть только конкуренты, оптимизация и прибыль. Россию они не любят и презирают, но считают, что и из нее можно и нужно извлекать «быстрые деньги».

Либерал-реформаторы тоже имеют уже немалый чиновничий и властный опыт — опыт активного разрушения государства с параллельным коммерческим использованием продуктов распада. Показательно, что, будучи апологетами свободного рынка и частной собственности, эти чиновники сделали карьеры и состояния не столько на свободной конкуренции и духе частного предпринимательства, поднимаясь по логическим ступеням капитализма, сколько на ловкой эксплуатации развала государства, на умелой коррупции, находчивости в юридическом оформлении, политическом прикрытии и административном протежировании процесса приватизации. Все, что они имеют, они получили от государства, фактически приватизировав его.

Либерал-реформаторы сращены с олигархатом, неотделимы от него. Они носители духа энергичного присвоения и не способны по определению решать никакую иную задачу.

В отличие от постсоветских чиновников, которые инстинктивно тяготеют к коррупции под конформистско-патриотическим прикрытием, либералы по своей инициативе идут навстречу Западу, стремятся интегрироваться в западный экономический и политический истеблишмент. По сути, их повестка дня в отношении России есть подраздел западной, точнее, американской повестки дня. Они выполняют американскую миссию не как оплаченные агенты, но как естественное проамериканское лобби, так как Запад (США) для них — «идеальная» Родина, сознательно и волевым образом принятый архетип, который они хотят воплотить в самих себе.

Очень важно, что такая социальная и психологическая позиция была на самом деле гарантом коммерческого и политического успеха в ельцинский период при существенной поддержке со стороны Запада, что придало либералам уверенность в действенности этой формулы: жизнь в глобалистском, прозападном режиме (в России или вне ее) — есть ключ к успеху, процветанию, личному обогащению. Видя под собой растерянный народ и смутившуюся бессильную интеллигенцию, перед собой — постсоветских чиновников с нечленораздельной повесткой дня, а над собой — нерешительную и колеблющуюся власть, либерал-реформаторы только укреплялись в своих установках.

Следует заметить, что этот тип, составляющий вторую половину российского чиновничества, столь же непригоден к созидательной деятельности на укрепление государства, как и первый. Они — носители опыта активного разрушения, слома. И имеют только эти навыки — разобрать на части и продать на стороне то, что им не принадлежит (поделившись со сторожами).

Если сложить обе составляющие, мы получим формулу: «патриотизм + либерализм», устойчивость которой гарантируется признанием интересов всего постсоветского чиновничества, официальная легитимация которого и принесла привкус «нового застоя».

Этим людям сегодня досталась вся полнота власти в стране. На фоне снижения роли партий и парламента, при назначаемых губернаторах страна вверена именно такой федеральной элите.

И самое тревожное, что в таком ее состоянии, в самом ее происхождении она наследует совершенно негативный управленческий опыт: опыт поражения, разложения и демонтажа. Эта элита не выиграла ни одной исторической баталии, не решила ни одной серьезной государственной проблемы, не создала никакого позитивного нового направления в общественном или национальном развитии. Она, конечно, хищная и цепкая, жадная и злая, этого не отнимешь. Но эти активные социал-дарвинистские качества применяются ее представителями только для индивидуального обогащения или личной карьеры. По сути дела, нынешняя федеральная элита совершенно безразлична к судьбам государства, народа и общества. Она антинародна, антигосударственна и антиобщественна.

Она являет собой в обеих ипостасях перевернутый образ самого Путина, это его «темный двойник». Путин — активный, волевой, созидательный государственник, а нынешняя федеральная элита никак ему не соответствует. С такой элитой Путин может только топтаться на месте, сохраняя статус-кво. Да и то при условии, что внешняя среда, в первую очередь Запад, предоставит России для этого благоприятную возможность.

На повестке дня удар по России

Но кажется, что и на Западе отношение к путинской России начинает меняться. Показательно, что после Беслана попытка Кремля воззвать к солидарности США и Европы, которые также стали жертвами терроризма, дала обратный результат. Запад остался верен своему двойному стандарту: когда поддержка со стороны России нужна Штатам, Путина принимают в антитеррористическую коалицию. Когда же Россия апеллирует к тому же самому в момент своей беды, ей читают нравоучения. А политические шаги Путина после бесланской трагедии вызвали настоящий шквал негодования. Снова вернулся арсенал терминов времен «холодной войны» — «тоталитаризм», «реваншизм», «империализм» и т. д. Можно припомнить слова одного из главных идеологов американских неоконсерваторов Ричарда Перла, сказавшего: «С Россией возможен только один разговор: We win, you lose. Sign here („Мы выигрываем, вы проигрываете. Распишитесь здесь“)».