Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

подобно Тяньлан? А мудрецы чиновники не горят вокруг звездами? Сюда устремляются лучшие умы всей Срединной страны и соседних государств. Варвары получают в награду ханьские[58] фамилии. И варвары почитают императора родителем и называют его Небесным каганом. По пустыне Шамо[59] проложили Дорогу к Небесному кагану. Арабы и персы стремятся в Чанъань. А праздничные шествия у ворот Аньфумень с десятками тысяч зажженных фонарей на Празднике фонарей? Мотыльками к ним слетаются живописцы и поэты, чтобы не сгореть, а дать ярче вспыхнуть своему таланту…»

Монах замолчал смущенно. По знаку наставника ему дали воды. Монах поблагодарил, отхлебнув, и сказал, что ответ канцелярии был немного короче. Просто он пятнадцать лет не видел родную землю, ее города и столицу Чанъань. А ведь ему надо рассказывать о других чужеземных городах и селениях, о землях Индии.

— Но многие из нас жили в Индиях, — мягко возразил наставник Чаматкарана. — И слушать о стране Чжунго для нас отрадно.

И в это время донесся мощный храп. Это храпел кто-то из караванщиков. Вскоре к нему присоединился и другой. Монахи переглядывались, пряча улыбки.

Махакайя взглянул на Чаматкарана и спросил, здесь ли им отведено место для ночлега? Чаматкарана ответил, что нет, надо перейти в другое место, приют для странников. И Готам Крсна разбудил погонщиков:

— Эй вы, невежды и лентяи! Нечего тут дудеть в свои трубы и бить в барабаны брюх. Шриман Бхикшу Трипитак обойдется и без вашей музыки, варвары.

Почесываясь и зевая, люди вставали, топтались. Никому не хотелось выходить на улицу, где все еще завывал ветер, идти туда, где оставили животных и сложили вещи, разбирать свои постели. Но ничего не поделаешь. Монахи им помогли и увели в саманный дом с плоской крышей. А потом вернулись, чтобы слушать рассказ Махакайи. Но и Махакайя сомлел. Подъем сил также внезапно прошел. Он еще отвечал на вопросы Чаматкараны, но уже вяло, с трудом преодолевая навалившуюся усталость и сонливость. И Чаматкарана предложил всем спать. Махакайя не стал возражать. Он поднялся, собираясь идти в дом для странников, но Чаматкарана остановил его, сказав, что он и Хайя могут спать здесь, в вихаре, вместе с сангхой. И после всеобщего пения мантры защиты: «Ом Махадевайя намах!» — они устроились у стены. Вскоре все огоньки в плошках были погашены. И наступила тьма.

Монах лежал на травяной подстилке, завернувшись в верблюжье одеяло, и пока не мог уснуть, хотя только что еле разлеплял глаза и губы для пения.

Снова происшедшее во дворе виделось ему как бы со стороны. Блуждания в воющей мгле… Разве не так же блуждают все существа в этом мире? И неведение, страсти, жажда застят им глаза, как песчаные и пыльные космы сарги[60]. Но однажды ты приходишь к Татхагате. К его образу. Татхагата лежащий знаменует достижение главной цели — ниббаны[61]. Одолеть поток жизни и возлечь в созерцательном спокойствии. Алая-виджняна опустошена. Больше нет ничего, кроме ясного света.

Глава 5

Газни, 1362 год солнечной хиджры[62]

Уже пело.

В горячем воздухе за речкой струились глинобитные дома с плоскими крышами; направо — ряды дуканов с разноцветьем одеяний и земных плодов… И Стас подумал, помешивая ложечкой в пиалушке горячий зеленый терпкий чай, подумал о плодах: какие еще бывают? Земные и… небесные? А что это такое, в принципе…

— Уф-ф… — произнес Георгий Трофимович и достал цветной, уже и так сырой, платок и промокнул плоский широкий лоб.

У него были толстые короткие пальцы, водянистые серые с зеленцой глаза, облупленный нос картошкой. И можно было подумать, что ему много лет, за сорок, а на самом деле — тридцать два или тридцать три, что-то Стас запамятовал… Солнце, ветры и забота делали свое дело. Вечная забота… забота. Забота. Человек находится в состоянии падения, падения в мир, который он не выбирал. И его одолевает забота. Так говорил Конь Аш Два О. Или Заратустра. Или Хайдеггер. Короче, Федя Иванов, фанат Ницше.

У бога вечность, у человека — забота.

Вот Георгий Трофимович собой и олицетворяет эту заботу.

Вообще Федьке Иванову следовало все-таки учить не немецкий, а фарси и отправляться не в ГДР, а сюда. Тут еще есть развалины огнепоклонников, башни молчания, в которые они сбрасывали трупы, дабы не осквернять землю… И сам Заратустра похоронен где-то на севере, в Балхе. Тут он ходил три тысячи лет назад, сочинял свои гаты. А Федька прохлаждается в Плауэне, столице немецкого кружева. Потягивает немецкое и чешское пивко, глядя на шпили готических соборов, слушает своего любимого Иоганна Себастьяна, даже познакомился с тамошним органистом…

И как бы заговорил наш Ницше, окажись здесь?..

Стас представил долговязую сутулую фигуру, продолговатое светлое лицо Феди, его серые глаза, меланхоличную улыбку. В лагерях на летнем солнце он сразу обгорал, делался красным, будто именно его за проказы и буйства в небесных чертогах Нефритового императора бросали в печь, чтобы выплавился воровски проглоченный эликсир бессмертия. Хотя не он был этой буйной обезьяной. Федька в прежнем воплощении был белым конем-драконом. Безымянным. Но его русскую реинкарнацию все-таки наделили именем: Конь Аш Два О. Ну прототип дракон обитал ведь под водой. А Иванов в увольнительную куда бежал? Домой? За пирожками? Нет, в бассейн. Он родился под знаком Рыб, за тотемом своим и охотился в школьные годы — в реках и озерах СССР с ластами, маской и подводным ружьем.

Пропылила за речкой машина с зелеными. Солдатами правительственных войск в неказистой зеленой форме. Они ехали в кузове, дружно раскачиваясь, и, грешным делом, напомнили Стасу баранов.

Воевать зеленые не любят и как-то не умеют. Все здесь держится на ОКСВА[63] и ХАДе[64], да Царандое[65] еще. Не хотелось бы тянуть службу с советником у зеленых. Так что Стасу, наверное, повезло. То и дело зеленые поднимают мятеж, чикают своих командиров, а то и действуют с ними заодно, срезают головы шурави мушаверу[66] и его толмачу, такому же лейтенантику, как Стас, захватывают оружие — и в горы, к братьям по разуму.

Оно уже ныло, ныло в горячем воздухе…

Веяние Аирйанэм-Ваэджа.

Конь был самым благодарным его адресатом, он требовал все новых и новых подробностей об Аирйанэм-Ваэджа, Арийском просторе, воспетом Заратустрой. Это, разумеется, неточное толкование названия. Последнее слово филологи предлагают переводить, учитывая древнеиндийский корень, как ложе реки и двигаться с большой скоростью. Но и название Иран нельзя упускать из виду, то есть Эранвеж — Иранский простор.

Да, хорошее название вообще-то, как будто ветер веет, а может, уже и несется… закручивая джиннов пыли, встающих к небу, футболя косматые головы всякого степного праха…