Прошлой весной во время боев под Неаполем у герцога надломилась шпора, и, соскакивая с коня, он пробил ступню до самой кости. Рану тогда же и подлатали, но сейчас, с приближением осени, она что-то снова заныла. Утром шёл к лошади – хромал… Потом, правда, расходился, но вдруг, в самый разгар боя, неудачно наступит, подвернёт ногу, и всё – пиши пропало! Санлиз не из тех, кто отпустит. Обязательно шарахнет по шлему. Испортит дорогую вещь… Да ещё отлёживайся потом целый месяц, в самое удобное для похода время, вместо того чтобы возвращаться назад в Италию!
Подбежавший оруженосец подставил колено, чтобы герцогу удобнее было спешиться, но монсеньор Анжуйский пребывал в сильном раздражении и потому спрыгнул сам. От боли, молнией, пробившей тело до самого затылка, он покачнулся, неловко махнул рукой в железной рукавице и задел лошадь, которая тут же взвилась на дыбы. Пришлось герцогу отступить и снова на больную ногу.
«Лошадника тоже на копьё насажу», – зачем-то подумал он, хромая к венецианскому креслу, которое специально вынесли из шатра, чтобы его светлости удобнее было наблюдать за турниром.
– У тебя плохой оружейник, монсеньор, – крикнул сидевший неподалеку Бертран де Динан. – Сколько ты отдал за это копьё?
– Не помню, – огрызнулся герцог.
Рухнув в кресло, он растопырил локти, чтобы оруженосец мог снять с него часть доспехов, и, кривясь от боли и раздражения, заворчал:
– Каждый турнирный сезон обходится мне в тысячу золотых салю.
– Ого! – присвистнул Динан.
– А ты думал! При таких расходах терпеть ещё и поражения! А скоро опять на войну… И лекаря эти чёртовы три шкуры дерут… – Герцог зашипел, потирая ушибленный бок, который, наконец-то, освободился от железа, и простонал: – На два вчерашних синяка они ухитрились наложить по три повязки и уверяли, что именно столько и надо. А на этот бок все десять наложат! Надоело всё!
Он проводил глазами пажа, который проносил мимо поломанное копьё, сплюнул и выругался.
– Кстати, неплохой был удар, – заметил Динан. – Если так же ударишь по Санлизу мечом, тут будет на что посмотреть.
– Не ударю. – Герцог блаженно вытянул ноги и водрузил их на маленькую скамейку, заботливо поднесенную оруженосцем. – Я вообще подумываю отказаться от этого вызова. Что-то не в форме на этот раз. Если выйду на мечах, обязательно проиграю, а мне такие расходы… Было бы ради чего.
Оба, не сговариваясь, посмотрели в сторону помоста для зрителей.
– Тут я тебя могу понять, – пробормотал Динан, глядя на безвольно поникшего в кресле короля. – Жалкое зрелище, да?
Герцог ничего не ответил, но взгляд, которым он смерил королеву, что-то со смехом шептавшую на ухо Луи Орлеанскому, говорил о многом.
В глазах Динана тоже промелькнула ненависть, только смотрел он не на королеву, а туда, где цепко ухватившись за спинку королевского кресла, стоял Филипп Бургундский. Старый герцог всем своим видом давал понять, что слушает одного лишь герольда, вызывающего рыцарей для нового поединка, но маленькие глазки под тяжелыми черепашьими веками, то и дело беспокойно перебегали с герольда на герцога Орлеанского.
– Пожалуй, ты прав, ваша светлость, – процедил сквозь зубы Динан. – Санлиз – пёс из Бургундской псарни. Не принимай его вызов. Они сейчас злые.
Между тем, на исходные позиции выехали рыцари, вызванные герольдом, и собеседники подались вперед, не замечая всадника, который подскакал к шатру. Он спешился, бросил поводья оруженосцам и подошёл как раз в тот момент, когда прозвучал сигнал к началу боя.
– В чём дело? – с неудовольствием спросил герцог.
Рыцари на ристалище уже пришпорили лошадей, вскидывая копья, и он не хотел пропустить момент удара.
– Письмо вашей светлости от его преподобия епископа Лангрского, – отрапортовал всадник.
Он почтительно протянул запечатанную епископской печатью бумагу и потихоньку тоже скосил глаза на ристалище.
– Давай.
Герцог, не оборачиваясь, выдернул у гонца письмо, дождался, когда граф Арманьякский без особых усилий выбьет из седла своего противника, переглянулся с Динаном, отметив, как скисло лицо герцога Бургундского, и только потом сломал печать.
«Дорогой друг, писал епископ, спешу сообщить, что Ваши дела в Арагоне счастливым образом уладились.
Все именно так, как мы и предполагали – Ваша будущая жена оставляет за собой титулярное право именоваться королевой Арагона, Неаполя и Сицилии, но с фактическим отказом от притязаний на арагонский трон. Вы же утверждаетесь в законных правах именоваться королем Сицилийским, но также обязуетесь не посягать на формальный трон супруги. (Впрочем, к чему Вам Арагон, верно?)…
…Хотелось бы написать несколько слов и о самой принцессе Виоланте.
Даже отбрасывая в сторону родственные симпатии, не могу не признать, что Ваша будущая жена обладает многими достоинствами. Годы не нанесли ущерба её красоте, лишь придали чертам спокойную уверенность. Одевается она без испанской чопорности, увлекается благородными искусствами, и сама весьма искусна в вышивке. Но всё это не идёт ни в какое сравнение с теми богатствами характера, которые я нашёл в своей племяннице. Она умна, образованна и очень, очень дальновидна! Осмелюсь предположить, что брак с девицей, полагающей основой семейного счастья не любовь, но крепкую уверенность в завтрашнем дне, принесёт Вам, помимо очевидных выгод, ещё и удовольствие чувствовать рядом надёжного союзника. В нынешнее смутное время что ещё можно оценить выше?
…Как я полагаю, свадебная церемония состоится не ранее будущего года, о чём заранее скорблю, так как дела нашего авиньонского папы вряд ли позволят мне долгие отлучки теперь… Но, если Вы не будете против, я бы очень рекомендовал пригласить для встречи будущей герцогини Анжуйской Новарского епископа Петроса Филаргоса. Моя племянница питает слабость к монахам францисканского ордена, но, по молодости лет, считает каждого, подпоясавшегося верёвкой, достойным её внимания и опеки. Отец Филаргос на первое время может стать для принцессы отличным наставником в науке отделять зерна от плевел. Уверен, он также станет полезен и Вам, в Ваших итальянских делах, поскольку пользуется особым расположением герцога Висконти…
…И ещё одна просьба личного характера, связанная с устройством при вашем дворе сына моего давнего друга и соратника мессира Ги де Руа – мальчика очень способного и умного…»
Дальнейшее герцог прочел по диагонали, а уверения в дружбе, которую не сделает сильнее даже грядущее родство, вообще пропустил. Все это можно будет перечитать и позднее. А сейчас следовало хорошо подумать.
О Петросе Филаргосе Луи Анжуйский уже слышал и ничего не имел против того, чтобы завязать с ним взаимовыгодное знакомство. Но он никак не мог понять, при чём здесь принцесса Виоланта? Почему монсеньор Лангрский советует завязать знакомство с итальянским епископом не на свадьбе, что было бы естественно, а начать со встречи будущей герцогини, где, по обычаю, герцог не должен присутствовать? Что такого важного может быть в поучениях его будущей жены?
«А может, она просто дура? – думал герцог, сворачивая письмо. – Его преподобие что-то уж очень усердствует, расписывая племянницу. Умна, дальновидна… А покровительствует всем без разбора, да ещё «по молодости лет», и это в двадцать-то! Где ж тут ум?..
Впрочем, умная жена – достоинство спорное. А вот «спокойная уверенность в чертах» настораживает. Дура, и ладно – это не всегда плохо, но вдруг она ещё и урод?! Вот уж не хотелось бы…»
Герцог вздохнул и почесал кончик носа.
– Плохие новости? – спросил Динан.
– Нет, скорее, хорошие.
Луи Анжуйский встал и потянулся, разминая ноющий бок.
– Но схватку с Санлизом придётся отложить до лучших времён. Сейчас надо поберечься. Женюсь.
Динан поднятыми бровями продемонстрировал, что новость произвела на него впечатление.
– На ком же?
Герцог усмехнулся.
– На девице со спокойной уверенностью в чертах, – пробормотал он.
Франция
(Декабрь 1400 года)1
«Боже, как холодно! – думал монсеньор Петрос Филаргос, приплясывая на снегу и без конца запахивая и перезапахивая свою епископскую мантию. – Надеюсь, мои муки стоят того, чтобы их терпеть, и епископ Лангрский не заблуждается в своих предположениях».
Монсеньор бросил ещё один безнадёжный взгляд на пустынную дорогу, что вела от заставы на франко-испанской границе, и, запахнувшись в очередной раз, всё же потрусил степенной рысью к кострам возле повозок и шатров.
Сегодня арагонская принцесса Виоланта должна была пересечь границу.
По этому случаю на французской стороне собралось весьма представительное общество и был разбит небольшой лагерь.