Читать интересную книгу Черный Гетман - Александр Трубников

Ольгерд понимающе кивнул.

— Кстати, Михай. В Смоленск к воеводе с челобитной больше не посылай никого. Сдал Федор Обухович город русскому царю.

— Вот уж порадовал, — от души огорчился староста. — Это что же получается, нам теперь нового московского воеводу дадут? Ох, грехи мои тяжкие. Новых мытников придется хмелить. А москали, говорят, пьют сильнее чем ляхи…

— Не боись, староста. Все паны, что у Обуховича служили, присягнули царю Алексею. Так что мытники, скорее всего, те же самые и будут. Чего их менять?

— Тоже верно, десятник. Нам-то, бедным крестьянам, все равно кому оброк возить. Ну да ладно. Ты-то здесь какими судьбами?

Теперь пришла ольгердова очередь вздыхать и пожимать плечами.

— Я теперь уж и не десятник, а перекати-поле. Нету больше моей хоругви — весь повет под руку к московитам перешел. Служить царю не хочу, а воеводе, стало быть, более не могу.

— Что дальше думаешь?

— Не знаю пока. Отдохну денек, да скорее всего в Киев подамся. Там, говорят, новый полк собирают.

— И то дело, — кивнул староста. — Тут уже не поймешь, кто с кем воюет. Казаки стало быть с царем русским в союзе, а их бывшие друзья-татары теперь на стороне польского круля…

Ольгерд невесело усмехнулся.

— Ладно, Михай. Время позднее, конь устал, да и я тоже. Переночевать где тут у вас можно?

— Да вот хоть тут, в моей хате. Такому гостю мы завсегда рады. — Михай хорошо помнил, как присланный на расправу десятник, узнав что разыскиваемый вор доводится старосте двоюродным братом, в поисках усердствовать не стал, а потому обходился с ним, как с дорогим гостем…

— Сколько за фураж да припас возьмешь?

— С тебя-то? — обиделся староста. — Мы с тобой, мил человек, давно в расчете.

Ольгерд согласно кивнул. Собравшись расседлывать коня скинул кунтуш, бросил на перила.

— А что, Михай, бимбер-то у тебя, тот, которым ты своего Клермона потчевал, еще остался?

— Как не быть? — радушно осклабился тот. — Он у меня все время готовится. Вон видишь, и сейчас… — Староста кивнул на соломенную крышу, над которой вздымался в вызвездившееся ночное небо неспешный дразнящий ноздри дымок.

* * *

Легкий речной ветерок выдувал из головы остатки бимбера, который у Михая оказался и впрямь на редкость хорош. Из отборной сброженной ржи, трижды воскуренный в большом чугунке, не меньше пяти раз процеженный сквозь березовые угли, он растекался по жилам хмельным теплом и был выпит под хрустящие соленые грузди, уху из свежевыловленной стерляди да извлеченный из дальнего схрона окорок в таком количестве, что Ольгерд начал собираться в дорогу только глубоко за полдень.

Проехав вдоль берега добрался до брода, искупав коня, перебрался на другую сторону реки, посидел с полчаса на коряге, подставляя лицо жгучему солнышку и, радуясь негаданно обретенной свободе, двинул по набитой тропе, вьющейся среди деревьев. По ней, миновав пару затерявшихся в лесу сел, можно было выбраться на Могилевский тракт и ехать на Оршу, где, по последним полученным в Смоленске известиям, стояли войска литовского гетмана Радзивилла.

Планов на будущее у него особых не было. Про Киев он говорил старосте скорее для красного словца. По словам Михая купеческая община Могилева, получив от русского царя обещание, что им сохранят Магдебургское право, была готова со дня на день открыть ворота и присягнуть присланным боярам. Расположенный ближе к Киеву Овруч принадлежал казакам. Еще пять лет назад Богдан Хмельницкий выгнал оттуда польского старосту, а вместо него поставил своего полковника. Связываться с запорожцами Ольгерд не хотел, с московитами и подавно. Стало быть ловить ему ни в Овруче ни в Могилеве было нечего. Разве что наняться к торговцу каком-нибудь, в дороге его охранять.

Размышляя всерьез о том, не вернуться ли, пока не поздно в Вильно он, углубившись в лес, проскакал версты три и вдруг услышал доносящиеся из-за деревьев резкие тревожные голоса. Не медля съехал с тропы, приметил густые папоротники в пояс, спешился. Пошел, пригнувшись, на звук.

На просторной лесной поляне шло вдумчивое толковище. Выехавший затемно из Замошья Шпилер, которому бимбер был не положен по чину, стоял, прижавшись спиной к толстому сосновому стволу, одной рукой держась за ушибленный лоб, другой же выставив перед собой немощную шпажонку. Собеседники — хмурые замурзанные мужики, оцепили его полукругом и что-то выспрашивали, размахивая дубинками. Конь Шпилера, лишившись седока, особо не огорчился — спокойно пасся неподалеку под присмотром еще одного разбойника. "Стянули, стало быть, героя с седла, — подумал Ольгерд, — а теперь хотят взять живым. Сколько же их, интересно, здесь всего?"

Разбойников на поляне было семеро. Четверо держали путника в осаде, уговаривая его сдаться по-хорошему, а если не согласится, то готовые пустить в ход дубины, один стерег захваченного конька, да двое стояли на стреме, высматривая, не приближается ли кто со стороны ближайшего села, которым была расположенная у тракта Архиповка. Поэтому окрик, раздавшийся за их спинами прозвучал громом средь ясного неба:

— Всем стоять!

Голос был спокойный, чуть насмешливый и явно принадлежал человеку, привыкшему отдавать команды. Главарь шайки опустил дубину и медленно осторожно оглянулся.

Под деревьями, незамеченным выехав на поляну, стоял простоволосый всадник наставив на честную компанию стволы двух пистолей. Поперек седла у него лежал явно заряженный, карабин, а на боку висела, поигрывая каменьями, дорогая шляхетская сабля.

Один из разбойников осторожно потянул руку за спину, но главарь запрещая, чуть заметно мотнул головой. С этим-то они пожалуй что справятся всемером, да как бы за деревьями не ждали слуги или, того хуже, сидящие в засаде жолнеры.

— Ехал бы ты мимо, уважаемый, — чуть не просительно протянул главарь. — Мы тут в своем праве. Этот малец на нас первый напал.

— Да ты не боись, — добавил другой разбойник. — Мы что, звери какие? Христианскую душу губить не будем. Выкуп возьмем, али татарам в полон продадим.

— Ты согласен выкуп платить? — осведомился у пленника всадник.

— Мне н-нечем, — заикаясь от страха ответил тот.

— А к татарам хочешь?

Прижатый к стволу полохливо замотал головой.

— Он не хочет, — спокойно сказал всадник. — Так что сейчас вы вернете ему лошадь и исчезнете отсюда.

— Не прав ты, уважаемый, — мирным голосом, поддав деланной дрожи, ответил главарь, подмигнув при этом подручному. — Наш это лес…

Всадник, хмурясь, молчал.

— Да что с ним говорить? Бей!!! — Завопил дальний разбойник, отвлекая к себе внимание. Главарь рыскнул в сторону, пытаясь укрыться меж деревьев, его помощник вытянул из-за пазухи сделанный из самопала обрез, а тот, что стоял в дозоре, поднял из травы незамеченное раньше копье из косы и, ринулся вперед. Он явно намеревался уйти от пули, поднырнув под коня, а потом резануть острым лезвием по жилам, чтобы спешить противника, но Ольгерд его опередил.

Два выстрела прозвучали почти одновременно. Главаря, словно куклу, швырнуло в бок и он, расплескивая мозги из треснувшего черепа, врезался головой в толстый сосновый ствол. Его подручный выронил обрез, постоял, отупевшим взором разглядывая свой живот, по которому медленно расползалось кровяное пятно, и скуля, словно подбитая собака, осел на землю. Разбойник с косой смог уйти с линии выстрела, но коня задеть не успел. "Хороша воеводина сабля. Остра и в руке лежит как родная", — подумал Ольгерд отслеживая краем глаза как катится, приминая траву, отрубленная одним махом голова.

Второй дозорный и тот, что стерег коня, улепетывали со всего духу, а двое из тех, что щемили у дерева Шпилера, застыли, оцепенев. Ольгерд не любил пустого кровопролития, а пуще того жалел пули и порох, потому убивать сверх меры не собирался. Забросил саблю в ножны, выставил вперед карабин.

— Цел? — просил у Шпилера.

Тот молча кивнул.

— Забери обрез, садись на коня и поехали. А вы, — Ольгерд повел стволом в сторону ошалевших разбойников, — ежели дернитесь, то без причастия к святому Петру пойдете вслед за дружками. Не люблю я, когда на меня оружие наставляют, пугливым становлюсь, суетиться начинаю…

Шпилер, не выпуска из рук шпажонку, бочком подобрался к раненому в живот, схватил обрез и затрусил в сторону своей лошади. Та, почуяв приближение хозяина, подняла голову и заржала раз, потом другой. По разумению Ольгерда для такого недбалого лошадника, каким был Шпилер, со стороны хитрой животины чести было с избытком и общаться она пыталась с кем-то другим. Так оно и оказалось. В ответ на протянутую к поводьям руку, лошадка недовольно взбрыкнула, и снова заржала повернув морду к опушке. Ей в ответ из глубины леса донеслось ответное ржание, перешедшее в короткий храп, словно кто-то, приказывая коню замолчать, резко дернул узду.