Читать интересную книгу Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

этом неожиданном спасении она находила так мало радости…

ГЛАВА XI. Весть из Бургундии

Наконец Катрин заснула тяжелым сном, который оставляет круги под глазами и делает лицо бледным. Умывая утром лицо свежей водой, она чувствовала себя уставшей и разбитой.

Оставаться почти на три недели в обществе Жака, бороться с демонами соблазна — это было невыносимо.

«Я попрошу Жака оставить у себя Беранже и Готье, — подумала она. — Сама я подожду свадьбы в монастыре Сент-Радегонд, на другой стороне Луары. Опасность слишком велика. Нужны по меньшей мере река и стены монастыря для моей защиты. И потом, так будет лучше. Вполне нормально, что женщина в такой ситуации покидает свет».

Укрепившись в своем решении, она спустилась на кухню, чтобы спросить хозяина дома.

Госпожа Ригоберта, сделав реверанс, сообщила, что «мэтр Жак» был вынужден с рассветом уехать в Бурж, призываемый своими делами.

— Он вас просил, милая госпожа, — добавила экономка, — считать себя хозяйкой этого дома. Все мы получили приказ слушаться вас во всем. Он надеется, что вам будет хорошо, и позволил себе увезти с собой ваших юных слуг.

— Это превосходно. Юноши слонялись здесь без толку, не зная, что делать. Скачка по большим дорогам — это самое лучшее, что можно только придумать для них!

Госпожа Ригоберта улыбнулась, обнаружив при этом досадную нехватку нескольких зубов.

— Таково было и мнение мэтра. Однако вот письмо, которое он оставил для мадам.

Продолжая поглощать медовые тартинки, которые ей подала экономка, Катрин развернула сложенную бумагу.

Письмо было кратким. «Уезжаю я, Катрин. Я не способен сдержать данное обещание. Простите меня! Дом в вашем распоряжении. Я вернусь в день свадьбы. И только один раз, моя любовь… позволь мне сказать, что я тебя обожаю…»

Взволнованная Катрин прочла записку второй раз, потом третий. Наконец, положив ее под локоть, молча закончила завтракать.

Вокруг нее суетилась госпожа Ригоберта, и ее белый высокий чепец бился, как крылья чайки, пока она собиралась на рынок за провизией.

Когда она ушла, Катрин встала, взяла письмо, прочла его еще раз и после некоторого колебания бросила письмо в огонь камина.

Кусочек пергамента почернел, съежился и загорелся, распространяя запах паленой кожи. Скоро от него ничего не осталось, кроме горстки пепла на толстом полене.

Катрин отвернулась и медленно прошла к скамейке в саду, куда Жак не вернется и где отныне ей одной придется ждать наступления ночи. Она не решалась себя спросить, почему ей вдруг захотелось заплакать.

По мере того как шли дни, город раздувался как река, в которую вливаются грозовые потоки воды. Причиной тому была задержка со свадьбой. Те, кто приехал ко второму июня, остались, а за ними приезжали остальные, не успевшие к первой дате, и теперь радовавшиеся неожиданной удаче.

Все гостиницы были переполнены. Многие амбары стали приспосабливать под ночлежки. Дома для гостей при монастырях так же, как и частные жилища, были забиты до отказа. По реке и по дорогам толпами съезжались торговцы, знать из Анжу и Турени. Были даже установлены большие полевые шатры, и все луга вокруг города запестрели пурпурными, шафрановыми, ультрамариновыми или черными бутонами, а повсюду стали понемногу прорастать леса разноцветных знамен.

Появились акробаты, танцоры, певцы, канатоходцы, давая представления прямо под открытым небом. Водили медведей и показывали ученых собак, жонглеры ловко выбрасывали в черное небо огни. Они устраивались где только могли — в поле, под старым деревянным навесом на рынке, который мог дать приют на ночь.

Портовые таверны оккупировали уличные девицы. Можно было видеть, как они, прислонившись к дверям притонов» при приближении мужчин быстрым движением отбрасывали свои платья, показывая бледное тело. Их пронзительные голоса наполняли собой всю улицу, к шумному неудовольствию госпожи Ригоберты, которая с заходом солнца опускала ставни на окна магазина и закупоривала все двери, словно опасаясь, что они устроятся у нее.

Наконец явились больные. В память об умершем ребенке и, может быть, желая отблагодарить своих добрых подданных в Type за длительное ожидание, король велел объявить, что после церемонии бракосочетания отправится в аббатство Сен-Мартен, чтобы касаться золотушных[86]. И эта великая новость облетела страну с быстротой пушечного ядра, так как случай был редкий.

С тех пор не только золотушные, но и калеки, увечные, хромые, чесоточные, все эти вызывающие ужас и сострадание люди с язвами, в грязных лохмотьях стекались в город.

Они приходили целыми стаями, небольшими группами, в грязи, цепляясь один за другого, выкрикивая свою боль. Велика была вера в короля-целителя, они верили, что прикосновение, даже взгляд короля исцелит их.

Как будто помазанник Божий был самим Христом. Вскоре все приюты и монастыри были заполнены до отказа. Пришлось установить строгий контроль за воротами, так как даже прокаженные покидали свои лепрозории и сбегались в город.

В аббатстве Сен-Мартен перегруженные работой монахи помогали городским врачам. Вместе они начали суровый отбор, в результате чего чуть не поднялся бунт и пришлось позвать стражу, чтобы защитить монахов. Пролилась кровь.

А Тур, который украшался цветными лентами и гирляндами и в котором возводились помосты для живых картин, без чего не мог произойти радостный въезд Двора, все больше становился похожим на город, охваченный безумством карнавала. И в это безумство были вовлечены самая страшная нищета и вызывающая роскошь.

Катрин не выходила, кроме тех случаев, когда с госпожой Ригобертой отправлялась на заре к мессе в соседнюю часовню якобинцев. Заточив себя в четырех стенах дома Жака Кера, довольствуясь маленьким садом для прогулок, она страшилась как нищих, тащившихся по улицам и неустанно требовавших милостыню, часто сопровождавших свои просьбы угрозами, так и знакомых, которые могли появиться. Она считала себя изгнанницей и не хотела встречаться ни с кем, даже с лучшими друзьями, такими, как, например, графиня де Пардяк, Элеонора де Бурбон, супруга Бернара-младшего, оказавшая в Карлате приют ее детям. С ее стороны это не было ни неблагодарностью, ни безразличием, она просто не хотела кого-либо компрометировать. Пока король ее не простил, она не могла быть уверена в будущем, и если не будет вынесено оправдание, естественно, что еще, кто поддерживал Монсальви и его жену, могут подвергнуться порицанию и заслужить гнев короля.

«Как хочет король, так хочет закон…»— гласила старая пословица, и Катрин, находясь вне закона, не хотела подводить своих друзей. Исключение составлял один Жак, но он ее любил, и она могла попросить его помощи так же открыто, как если бы просила брата. Кроме того, он бы не позволил ей поступить иначе. Но единственная помощь, на которую надеялась Катрин,