Читать интересную книгу Записки майора Томпсона - Пьер Данинос

На какой-то миг я почувствовал, как на меня со всех сторон надвигаются эти мрачные видения, а потому доводы моего собеседника приободрили меня. Домой я вернулся просветленный. Чудодейственная власть золота… Проиграй я эти 500 000 франков на скачках или в баккара, совесть без конца мучила бы меня, как это случается во всех назидательных историях. Но разориться, покупая золото, — это, конечно, единственно солидная возможность наделать глупостей. (Этого даже папаша Гранде не предусмотрел…) Я с улыбкой сказал Терезе:

— Ты видишь?… Золото упало в цене… Поразительно!

В ответ на ее вопрос, уж не заболел ли я, я поведал ей о той необычайной уверенности, которую я испытываю. Рассуждения мои, казалось, не слишком ее убедили.

— Не говори мне больше о своих соверенах! — воскликнула она (раньше она говорила «наших»).

Я посмотрел на красивые золотые монеты, которые еще недавно не уступали в цене норковой шубе или операции аппендицита в частной клинике, а теперь приближались к стоимости кроличьих шкурок пли удаления миндалин.

Британия, безразличная ко всяким понижениям курса, продолжала «rule the waves»[221], а святой Георгий все так же усердно метал свое копье.

— Тебе просто надо было вовремя продать!

Действительно, куда проще. Но чтобы кто-то мог вовремя продать, кто-то вроде меня должен был не вовремя купить…

— Между прочим, на эти 500 000 франков, которые ты потерял, мы могли бы купить…

И на меня обрушился поток как совершенно необходимых, так и совершенно ненужных вещей: костюмы для детей… стиральная машина… лыжи и вся полагающаяся к ним экипировка, не говоря уж о множестве очаровательных платьев… Право, я бы мог купить весь мир на эти 500 000 франков. Ведь лучшее применение находишь тем деньгам, которых уже нет.

И так как моя история с золотом тянулась довольно долго, я решил не возвращаться больше на биржу.

Правда, тем временем разыгралась небольшая интермедия.

Интермедия: ипподром

Я заговорил об ипподроме после золота отнюдь не потому, что буква «И» в алфавите следует за буквой «З», а потому что эти два источника разорения или обогащения имеют между собой нечто общее. Я иногда даже спрашиваю себя — уж не переживаю ли я какой-то особый период в жизни, разрушая все, к чему ни прикоснусь (после моих злоключений на бирже), раз мне удалось вывести из строя такой чудесный механизм, как скаковая лошадь.

Среди различных мыслей, которые после конкурса стали приходить мне в голову и, к сожалению, надолго застревали, была и мысль купить себе чистокровного рысака. Эту мечту, взлелеянную мной еще в доконкурсный тусклый период моей жизни (только тогда и мечтается, когда влачишь жалкое существование), позволила мне осуществить свалившаяся на меня золотая манна. Следуя совету одного из моих всезнающих друзей, предупредившего меня: «На скачках, дорогой мой, надо путешествовать в первом классе!» — я купил двухлетнего рысака, который обошелся мне особенно дорого, так как незадолго до этого выиграл приз. Может быть, цена эта показалась ему недостаточной? А может быть, ему пришлась не по вкусу физиономия нового владельца, когда я навестил его в Мезон-Лаффитте? Но только с той самой минуты, как он стал носить мои цвета, он, употребляя жаргон завсегдатаев скачек, «сошел с дорожки».

Ах! Как прекрасен тот день, когда вы впервые заходите в конюшню полюбоваться своим рыжим жеребцом! Как лоснится его шерсть! Какие благородные линии! Конюх ласково разговаривает с ним…

— Ну и бегает же он! — доверительно сообщает он вам.

А разве существуют чистокровные рысаки, которые не умеют бегать?

— …Его готовят… для больших состязаний?

— Конечно, мсье, само собой разумеется…

И вам протягивают лист с волшебными названиями: приз Люпена, Эпсомские дерби, Жокей-клуб, Гран-при.

О счастливый владелец, насладись в полной мере этими прекрасными мгновениями, когда конь твой летит к победе на глазах у королевы английской и тебя уже поздравляют в «Роял инклоужур»! Все это истинная правда, его готовят для участия в этих скачках, но ведь восьми чистокровным рысакам из десяти родословная дает право принять в них участие, и в ту минуту, когда в мечтах твоих он уже приходит к финишу, еще шестьсот рысаков тренируют в надежде на успех. Но лишь двадцать из них будут допущены к соревнованиям. Лонгшан, Шантильи, Эпсом… на всех этих славных ипподромах твои цвета будут мелькать лишь на дорожках мечты.

— Завтра бега в Трамбле! — позвонил мне вдруг по телефону тренер.

Странно. Ведь меня всегда уверяли: «Главное — не надо торопиться! Надо суметь выбрать подходящий для него заезд!..» Но кажется, этому коню, спокойный нрав которого мне так расхваливали, не стоится в конюшне. Ему необходимо размяться. Пусть бежит. И он бежит. Но все-таки странно: мне не раз говорили, что этот потомок легендарного Атиса лучше всего берет дистанцию в 1600 метров. А сейчас он будет бежать на 2500 метров. В общем… Но сам факт, что имя мсье Бло появится в программе рядом с именами Али Хана и мсье Марселя Буссака, приятно щекочет мое самолюбие. И сердце мое радостно бьется, когда я впервые в жизни захожу в «круг», чтобы дать жокею последние наставления (конечно, я скопирую их слово в слово с наставлений тренера). На этот раз я среди «тузов» — среди тех, на кого еще вчера я смотрел по ту сторону барьера, затерявшись среди безымянной толпы, которая рада хотя бы подышать одним воздухом со счастливыми владельцами, пытаясь уловить на лету хоть обрывок фразы. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не оглянуться на этих людей, которые смотрят на меня и среди которых мне так и хочется отыскать свою собственную физиономию… такую, какой она была еще совсем недавно, и попытаться угадать, какое же впечатление я сам на себя произвожу. Я не чувствую земли под ногами от счастья, и в то же время мне как-то не по себе. В двух шагах от меня — один из Ротшильдов… Чуть подальше — барон Вальднер. И рядом с ними я — Бло… Мне хотелось бы, чтобы время остановилось, бега задержались бы и ничто не нарушало очарования этого мгновения… А вдруг мой рысак придет последним?

Жокей, когда его представили мне, снял шапочку.

— Здравствуйте, Гравло! — сказал я, стараясь произнести эти слова как можно непринужденнее, но искусственная фамильярность этой фразы вызвала в моей памяти: «Здравствуй, дружок», — так во времена моей молодости горожане обращались к крестьянам.

Гравло ответил мне, улыбнувшись:

— Здравствуйте, мсье Бло! — и стал слушать указания тренера.

— Значит, все ясно? Пусть он бежит себе совершенно спокойно. Не торопи его до последних ста метров. Береги его силы…

Увидев приведенного конюхом рысака, я заметил — чтобы хоть что-то сказать:

— Вид у него хороший!

— Да, он в форме, — откликнулся тренер. — Результаты должны быть неплохими. Только вот чертова ложбинка у него слишком заметна!

У редкой лошади нельзя отыскать хоть какого-нибудь изъяна, и потом эта вечная страсть к специальным терминам, в которых посвященным нравится топить профанов. Приходится делать вид, что понимаешь. И вот я с глубокомысленным видом соглашаюсь:

— Да, вы правы, она немного заметна…

Тренер молчит. Но скажи я ему первый: «Я нахожу, что эта чертова ложбинка слишком заметна», — он посмотрел бы на меня озадаченно, как на человека, который несет явную чепуху. Я где-то уже испытывал подобное ощущение неловкости… Вспомнил! С механиками в гараже.

Лошадей выводят на дорожку. Я занял свое место на трибуне владельцев. По дороге меня окликнул какой-то незнакомец:

— Я вас видел по телевидению, мсье Бло! Ну как, можно ставить на вашу?

Я сделал уклончивый жест. Он же, должно быть, принял его за утвердительный ответ, так как, повернувшись к своему товарищу, сказал ему:

— Все в порядке… я понял! Он не хочет ничего говорить, но все в порядке… Не морочь себе голову… Он небось знает!

Старт дан. «Я» не только не тянусь в хвосте, но, к моему явному удовольствию, мои цвета оказываются впереди. По радио даже называют моего рысака (в первый и последний раз). На повороте его догоняет основная группа. У финиша «меня» уже нет (во всяком случае, среди призеров).

— Правые повороты — его слабое место, — заключает тренер.

Через две недели снова скачки, уже на другом поле, где нужны левые повороты. Результаты те же. Может быть, этот жеребец, не желающий поворачивать ни налево, ни направо, только и умеет, что вертеться в своем стойле? Нет.

— Ему лень повторять во время скачек свой утренний урок, — объясняет тренер.

Таким образом я узнаю, что некоторые лошади не любят бегать по вечерам. И хоть сейчас входят в моду ночные скачки, утренних скачек, насколько мне известно, не существует. Одним словом, этот чувствительный индивидуум не переносит присутствия толпы.