На этом рукопись обрывалась.
Далее в папке находилось послание, также написанное почерком Бомарше:
«Моему давнему знакомцу маркизу де Саду я оставляю незакрытый секретер.
Дорогой мой простодушный маркиз! Я сказал правду: все Ваши рукописи сожжены. Советую именно так поступить и с другими Вашими творениями перед смертью. Чем больше Вы сожжете, тем меньше дров будет заготовлено в аду под Вашим котлом – пожалейте труд чертей.
Это о яде духовном. Что же касается другого яда, который Вы приготовили для меня, тут Ваша совесть может быть чиста. Мой Фигаро сообщил мне с самого начала: его подкупают, чтобы он отравил Бомарше. Все по очереди предлагали ему деньги: Вы (очень мало), граф и незнакомый Вам некто Фуше (очень много). Я велел Фигаро взять деньги у всех – на то он и Фигаро. И он взял деньги у всех вас, чтобы отравить меня… по моей же собственной просьбе! Я все видел, все испытал, а нынче меня мучает смертельная болезнь. Согласитесь, долго умирать, страдать – совсем не в стиле Бомарше. «Дальше – тишина» – вот что я выбираю. Я принял яд, подобно Сократу. Для такого легкомысленного человека – почетное повторение… Надеюсь, Вы согласитесь, что это эффектная концовка интриги, достойная истинного драматурга.
Итак, за окном уже утро. Финал пьесы сыгран.
Уходя, я прощаюсь с Вами и желаю приятного дня.
С добрым утром, маркиз де С».
Закончив читать, маркиз в бешенстве взглянул на Фигаро.
Слуга Бомарше улыбался.
– Что это значит? И при чем здесь какой-то мсье Фуше?
Фигаро по-прежнему молчал и улыбался.
И тогда маркиз увидел странную приписку в самом конце страницы: «И с добрым утром, гражданин Фуше».
В тишине ночи было слышно, как в большом доме в разных комнатах били часы. Полночь…
Отложив рукопись, Шатобриан спросил:
– Вы все это сочинили?
– Разве? – Маркиз задумался. – Нет, пожалуй, – он судорожно сжимал виски. – Скорее всего, взял в секретере. Я имел право забрать его рукопись, ведь он когда-то забрал мою!.. Да, да, там, в секретере, я нашел эту рукопись, пьесу, как называл ее покойник… Скорее всего, так и было… Возможно, я лишь дописал то, что случилось в тот день, его последний день… Если бы не так… – Он опять задумался, тер виски, и на лице его была мука. – Если бы не так, то почему я не понял тогда эту приписку покойного: «С добрым утром, гражданин Фуше»? Ведь уже вскоре на мой чердак пожаловали…
Маркиз замолчал.
– Кто пожаловал? – почему-то шепотом спросил Шатобриан.
– Важный гражданин вместе с двумя субъектами в черном. И я его тотчас вспомнил! Я видел его в Якобинском клубе – Фуше по прозвищу «Лионский мясник», убивший в Лионе людей больше, чем чума. Гражданин Фуше оказался новым министром полиции. Он спросил в лоб, что я предпочитаю: обыск или добровольную выдачу бумаг Бомарше. Обыска я не боялся, я успел их хорошенько припрятать – у меня тюремный опыт…
И я сказал ему, что совершенно не понимаю, о чем речь.
Помню, Фуше засмеялся, точнее, ухмыльнулся: «Значит, бумаги, как я понимаю, вы спрятали надежно… Но я надеюсь… хотя сейчас время глупцов, они обычно всесильны во времена перемен… но я надеюсь, что вы – человек умный. Так что буду ждать, когда вы мне отдадите их сами».
Я сразу понял – ему был нужен материал против Бонапарта. Этот человек-пчела собирал компрометирующие сведения, чтобы управлять людьми. И нес в свой подлый улей… А это мне ненавистно! – маркиз вдруг повысил голос. – И я еще раз повторил… нет, крикнул ему: «Не понимаю, о чем речь! И не приемлю!..»
Я не любил Бонапарта, потому что сразу его понял… И уже тогда написал в своем памфлете: «Республика погубила многих, залила страну кровью, однако независимые люди существовали! Но при Бонапарте, как при любом солдафоне, все исчезнет. «Я приказал, я победил, мои орлы, мои победы» – вот язык подобных людей… И кроме того, он, разумеется, ханжа, как все генералы. И будет ненавидеть нас, смельчаков. Нация, берегись генералов!» Так я писал… Но выдать его?! Или кого-нибудь?.. Никогда! Не приемлю!
Но человек-пчела читал мои мысли. И он сказал: «Я подожду, пока вы не начнете понимать новые времена. Но учтите, долго ждать не буду…» И когда его терпение истощилось, за мной пришли. Меня обвинили в сочинении «Жюстины», как было сказано: «Самого ужасного из всех непристойных романов». Я всегда умело отрекался от авторства моей «Жюстины», и доказать им ничего не удалось. И меня отправили в самую мерзкую из тюрем – в Бисетр. В мое отсутствие обыскали мой жалкий дом, но ничего не нашли… хорошее образование получаешь в тюрьмах… Я написал покаянное письмо Фуше, и он подумал, что я наконец-то решился отдать ему бумаги Бомарше. Он пришел ко мне в камеру, но вместо бумаг получил жаркий монолог о моей невиновности. И все! В ярости он перевел меня в Шарантон. И ждал… А я из сумасшедшего дома заваливал его письмами о том, что я невиновен… Интересно, где этот мерзавец сейчас?
Потом Шатобриан удивлялся, почему он вообще отвечал этому наглецу.
– Убрался из Парижа, кажется, в Феррьер, – сказал Шатобриан, – и оттуда снабжает Париж своими остротами. Говорят, он недавно сказал своему сыну: «Учись усердно, сынок. Образование необходимо во всех странах… даже в нашей, которая не управляется вовсе». Этот человек не может жить без заговоров. Если он начинает выступать против власти – первый признак, что эта власть скоро падет.
– И вы думаете, Бонапарт вернется?
– Так думает Фуше… и это самое тревожное. На днях наш канцлер, виконт Дамбре, вызвал его для объяснений. Но он не дал виконту открыть рта и преспокойно перечислил все прегрешения королевского правительства, после чего так же преспокойно удалился.
– Ну тогда… тогда я должен спешить покинуть Францию… Мне нужны деньги для путешествия… В сумасшедшем доме я сплю с очаровательной шестнадцатилетней особой. У нее крохотная грудь, и она…
Шатобриан поторопился прервать его:
– Вы не закончили о Бомарше…
– Бомарше? Что Бомарше? Не помню… Да, вот это интересно – как он умер… На следующее утро, как писали газеты, Фигаро принес Бомарше кофе и нашел хозяина мертвым. Я читал сообщение идиотов-врачей: «Смерть наступила ночью, около трех часов. Покойный лежал на правом боку. Общий осмотр не оставил сомнений, что гражданин скончался от апоплексического удара…» От апоплексического удара! – Маркиз расхохотался. – После чего Фигаро принес мне записку, где рукой Бомарше было написано: «Вас просят присутствовать на траурных проводах гражданина Бомарше, литератора, скончавшегося в своем доме подле Сент-Антуанских ворот двадцать девятого флореаля седьмого года Республики, кои имеют быть тридцатого числа сего месяца». Он продолжал смеяться надо мной даже за гробом… – И маркиз добавил почему-то шепотом: – Впрочем, порой после смерти он был очень серьезен. Уже после похорон я решил еще раз обыскать дом… в надежде найти свою рукопись… Я проник туда. И у секретера увидел его… Он сидел и слушал музыку… Никакого инструмента, никого в доме… и музыка…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});