— Совершенно верно, — сказал Маргулиес. — Слесарный ремонт. Обязательно надо,
Все засмеялись.
Засмеялся громко и Маргулиес. Еще бы. Он упустил такую важную вещь, как слесарный ремонт. Он — инженер, начальник участка. А маленький, тихий Тригер, секретарь редакции, — не упустил.
— Ты с малюткой Тригером не шути, — сказал Кутайсов. — Он у нас на этом деле собаку съел и щенком закусил…
— И керосином запил, — добавил Слободкин.
Тригер полуулыбнулся, но покраснел, как девочка.
Он действительно довольно хорошо изучил бетонное дело. Он пристально и настойчиво наблюдал работу бетонщиков на всех новостройках, где побывал вагон. Он прочитал все, что только можно было достать по бетону на русском языке.
К знаниям, почерпнутым из книг, он прибавил еще свою собственную теорию темпов.
Она заключалась в том, что повышение производительности одного хотя бы механизма автоматически влечет за собою необходимость повышения производительности других, косвенно связанных с ним механизмов.
А так как все механизмы Советского Союза в той или иной степени связаны друг с другом и представляют собой сложную взаимодействующую систему, то повышение темпа в какой-нибудь одной точке этой системы неизбежно влечет за собой хоть и маленькое, но безусловное повышение темпа всей системы в целом, то есть в известной мере приближает время социализма.
Он выбрал эту точку. Он специализировался на бетоне.
Он был убежден, что убыстрение работы хотя бы одной бетономешалки повлечет за собою убыстрение темпа работы всех машин, косвенно связанных с производством бетона.
А косвенно были связаны водопровод, подающий воду, железная дорога, подвозящая цемент, песок и щебенку, и электрическая станция, вырабатывающая ток.
Затем увеличивалась суточная потребность в песке, цементе и щебенке, то есть должна была усилиться работа песчаного и каменного карьеров, камнедробильных машин и грохотов, производительность цементного завода.
Если же принять в расчет, что, для того чтобы усилилась работа водопровода, электрической станции, камнедробилок и так далее, необходимо должна была со своей стороны усилиться работа и связанных с ними механизмов и, кроме того, механизмов, связанных с этими механизмами, — то становилось совершенно ясно, что к маленькому, на первый взгляд, делу увеличения производительности одной бетономешалки причастна вся огромная, сложная, важная взаимодействующая система пятилетнего плана.
В капле дождя Тригер видел сад.
Он тщательно изучал эту каплю.
Он построил схему. Он ее нарисовал.
Это был чертеж сада.
Это была пятилучевая звезда, в центре которой находилась бетономешалка. От бетономешалки шли радиальные линии.
Две из них соединяли центр с песчаным и каменным карьерами. Одна — со складом цемента. Две остальные — с электрической станцией и водопроводной.
Линии эти были: три первые — транспортом, железнодорожными путями, две остальные — электрической проводкой и водопроводными трубами.
Это было грубое изображение той нервной и питающей системы, от которой зависела точная и бесперебойная работа механизма бетономешалки.
Кроме того, вблизи центра была нанесена точка — слесарный ремонт.
Этого пункта могло и не быть, но Тригер хорошо знал состояние ручных тележек, стерлингов, имевшихся на участке. Их было мало, и они были крайне изношены. Каждую минуту мог потребоваться летучий ремонт.
Это была схема механического взаимодействия силовых точек и линий.
Но без горячей человеческой воли, без живой, быстрой мысли, без творческого воображения, без острого человеческого глаза, без тонкого нюха, без центра, где бы все эти человеческие качества могли соединиться, какую пользу могла принести эта расчерченная с точностью до десяти метров схема?
Без всего этого она была бы пустой и мертвой.
Маленький Тригер кропотливо и обдуманно населил ее людьми.
Он выбрал их, взвесил их достоинства и недостатки, оценил их так и этак и расставил по точкам и линиям. Он исписал свою схему именами людей. Имена людей стояли рядом с цифрами, давая им душу и смысл.
Во всех пунктах: на обоих карьерах, на водопроводной и электрической станциях, на складе цемента, в диспетчерском управлении, на летучем слесарном ремонте, — всюду сидели свои, надежные ребята.
Но этого было мало.
Нужно было создать и точно распределить по обязанностям центральный аварийный штаб, готовый по первому требованию послать на место своего члена, чтобы на месте добиться устранения возможной задержки.
В этот штаб входила вся редакция.
Слободкин предназначался для электрической станции, Кутайсов — для цемента, Тригер взял на себя оба карьера.
Не хватало подходящего человека для водопровода.
Это был один из самых надежных участков, о нем, в общем, можно было не беспокоиться. Но все же оставить его без наблюдения было нельзя.
Тригер зажмурился, как будто у него заболели глаза.
— Семечкин, берешь на себя водопровод?
Тригер не доверял Семечкину. Но на худой конец мог пригодиться и Семечкин.
Семечкин солидно и басовито покашлял.
Ему польстило неожиданное предложение Тригера. Значит, все-таки кое-кто ценит его, Семечкина. Значит, все-таки кое-кому может он, Семечкин, понадобиться.
Семечкин выступил из-за двери в купе. Он даже слегка порозовел. Конечно, это было совсем не то, на что он рассчитывал утром, но тоже недурно. Во всяком случае, поближе к рекорду.
— Что же, — сказал он, — это можно. Отчего же.
Тригер вписал в схему под точкой водопровода: «Семечкин».
Маргулиес обнял за плечи Ищенко. Близко заглянул ему в глаза.
— Ну, успокоился, командарм?
Ищенко хотел нахмуриться, но против воли щеки его разлезлись в улыбку. Но он тотчас же овладел собой и сурово сказал:
— За меня не беспокойся. Я за своих хлопцев отвечаю.
Брызнул телефонный звонок. Кутайсов поднял руку и лениво поймал трубку:
— Да. Вагон «Комсомолки». Слушаю. В чем дело?
Он уткнулся вместе с трубкой в подушку (ша, ребята!).
— Ну? В чем дело? Я слушаю!
Он некоторое время лежал молча, носом в подушку, с трубкой возле уха. Потом сказал:
— Бригадир Ищенко? Тут. Сейчас передаю.
И к Ищенко:
— Бери трубку. Тебя.
— Меня?
Ищенко тревожно оглянулся. Его еще никогда не вызывали по телефону.
— Тебя, тебя. Из конторы. Бери трубку.
Бригадир неумело, с грубой осторожностью взял трубку, повернул ее и аккуратно приставил к уху.
— Альо, альо! — закричал он преувеличенным голосом. — У телефона бригадир Ищенко. Что надо?
Как бы предчувствуя нечто необыкновенное, все замолчали.
В окно ударила короткая пулеметная очередь пневматического молотка на домне.
Ищенко стоял, напряженный, с трубкой у виска, и слушал. Он побледнел и, не говоря ни слова, положил трубку на койку.
— В чем дело?
Ищенко растерянно оглянулся.
— Нашла самое подходящее время, — произнес он глуховато.
— Что такое?
— Баба моя… — сказал Ищенко. — Скаженная женщина…
Он беспомощно, мило, застенчиво и общительно усмехнулся.
— Представьте себе — родить начала, что вы скажете!
Он некоторое время постоял среди купе, не зная, что lелать. На его темном лбу сиял пот.
— Надо отвозить. Все расступились. Он вышел.
XXXV
Никто в этот особенный день не заходил далеко от барака.
Скоро собралась вся бригада.
— Значит, так, — сказал Сметана, садясь на землю.
Он обхватил колени руками, положил на колени голову и закачался.
Из окон барака слышались негромкие, правильно чередующиеся крики: «А-а-а… А-а-а-а… У-у-у…»
Это стонала Феня.
Она с утра была на ногах, ни разу не присела. До десяти часов она переделала все дела.
Больше делать было нечего. А день только начинался.
Феня томилась, не зная, куда себя девать. Ей все казалось, что еще что-то не доделано, не устроено, не окончено. И надо было торопиться, и некуда было торопиться.
Тогда она увязалась с бабами на собрание женского актива.
Оттуда женщины пошли на субботник — строить ясли. Феня включилась в актив и пошла с ними.
Ее отговаривали. Она не слушалась.
«Когда это еще будет!» — говорила она.
И шла.
Среди женщин было много беременных. Она не хотела от них отставать. В этом было столько же упрямства, сколько и хитрости, хозяйственного расчета.
Феня еще с утра решила остаться здесь при муже навсегда. Ей здесь нравилось. Продукты хорошие, и ударная карточка, и мануфактура бывает. Но, оставаясь здесь, она не предполагала оставаться без работы. Нет. Она будет работать.
Работы сколько угодно, только давай-давай. Пойдет на рудник откатчицей, пойдет в столовую подавальщицей, пойдет к грабарям землекопкой. А так, без дела сидеть дома — мужней женой — это от людей совестно и скучно.