Читать интересную книгу Сталинград - Энтони Бивор

Военачальники провели ту субботу в Генштабе, изучая возможности формирования в течение двух следующих месяцев новых армий и бронетанковых корпусов. Чем больше Жуков и Василевский смотрели на выгнувшиеся далеко вперед полумесяцем немецкие позиции с двумя уязвимыми флангами, тем сильнее крепло их убеждение в том, что единственным решением, заслуживающим рассмотрения, должно быть такое, которое «резко изменило бы стратегическую обстановку на юге страны в нашу пользу».[540] В Сталинграде, заявил Жуков, нужно вести оборонительные бои, изматывающие противника, используя для этого минимальные возможности. Тратить силы на контратаки, по его мнению, бессмысленно. Главное – не дать немцам закрепиться на правом берегу Волги. Внимание вермахта будет полностью сосредоточено на том, чтобы полностью овладеть городом, а ставка тем временем незаметно для разведки противника соберет в тылу свежие соединения. Эти соединения нанесут фланговые удары, что создаст предпосылки для окружения 6-й армии.

Сначала советский вождь принял это предложение без особого воодушевления. Он опасался, что, если немедленно не принять решительные меры, Сталинград будет потерян. Потом Верховный главнокомандующий предложил компромисс – атаковать не на флангах, а ближе к городу. Жуков ответил, что в этом случае немцы смогут быстро перебросить свои основные силы на это направление и отразить наступление. В конце концов советский вождь осознал преимущества плана, который предложили ему генералы.

Большую роль сыграло и то, что Сталин, в отличие от Гитлера, не был одержим идеологическими вопросами. После катастрофы 1941 года он полностью переосмыслил и тактику, и стратегию Красной армии. Военная наука 20-х и 30-х годов себя изжила – представления о ведении войны устарели. Он понял не только, как эффективны для уничтожения врага «глубокие операции»[541] – рейды механизированных ударных армий, еще недавно считавшиеся в РККА ересью, но и многое другое. Вечером 13 сентября Сталин полностью одобрил план Жукова и Василевского и настоял на строжайшей секретности. Генералам «в категорической форме было предложено никому ничего не говорить».[542] Операция получила кодовое название «Уран».

Жуков был не просто хорошим стратегом, он умел блестяще воплощать свои замыслы в жизнь. Сталин не раз восхищался целеустремленностью Жукова. Теперь, не желая повторять ошибки сентябрьских наступлений севернее Сталинграда, когда в бой были брошены необученные и плохо оснащенные части, он назвал подготовку войск одной из главных задач – от нее в немалой степени будет зависеть успех наступления. Дивизии резервной армии, как только те были сформированы, Жуков и Василевский направляли на относительно спокойные участки фронта – там солдаты получали необходимый боевой опыт. Это дало и дополнительное преимущество – такие перемещения ввели в заблуждение немецкую военную разведку. Полковник Рейнхард Гелен, энергичный, но излишне самоуверенный руководитель Fremde Heere Ost,[543] сделал выводы, что командование Красной армии планирует крупное наступление против группы армий «Центр». В целом это соответствовало действительности. В целом, но не в деталях.

Донесения разведки и допросы пленных подтверждали первоначальное предположение, что удары русских будут нацелены на румынские армии, расположенные на флангах 6-й армии.

В начале второй половины сентября Жуков выехал на северный фланг немецкого выступа. Поездка была строго секретная. Как-то ночью лейтенант Александр Гличев, командир разведроты 221-й стрелковой дивизии, получил приказ явиться в штаб дивизии. Перед штабным блиндажом стояли два «виллиса» – на таких машинах обычно ездили высшие командиры. Гличев доложил, что прибыл. Какой-то полковник, выслушав его, приказал сдать оружие и поставил задачу – быть сопровождающим в поездке вдоль линии фронта. Лейтенанту велели сесть рядом с водителем в один из «виллисов» и ждать.

Около полуночи из блиндажа вышел коренастый невысокий офицер, следом появились два здоровенных телохранителя. Командир молча сел сзади. Следуя полученным инструкциям, Гличев указывал водителю дорогу вдоль линии фронта. Они ехали от одного командного пункта к другому. В штаб вернулись незадолго до рассвета. Лейтенанту отдали автомат, велели отправляться в свою дивизию и доложить, что его задача выполнена. И только много лет спустя Александр Гличев узнал от своего бывшего командира, что офицером, которого он в ту ночь сопровождал на рекогносцировке менее чем в 200 метрах от немецких позиций, был генерал Жуков. Возможно, заместителю Верховного главнокомандующего не обязательно было лично беседовать с командирами всех частей и выяснять обстановку на месте, но Жуков есть Жуков.[544]

Пока Жуков в обстановке строгой секретности инспектировал северный фланг, Василевский побывал южнее Сталинграда – в 64, 57 и 51-й армиях. Проехал он и по степи за линией соленых озер.

Все это было необходимо для того, чтобы создать хорошо укрепленный плацдарм, с которого начнется операция «Уран».

Серьезную опасность в плане сохранения секретности операции представляла не только немецкая войсковая разведка, но и воздушная. Красной армии помогли два обстоятельства. Во-первых, Гитлер упрямо отказывался верить в то, что у Москвы имеются резервные армии и уж тем более крупные танковые соединения, необходимые для того, чтобы вести наступление. Во-вторых, полезным оказалось еще одно заблуждение немцев, хотя Жуков никогда этого не признавал. Неудачные действия против 14-го танкового корпуса к северу от Сталинграда дали германскому командованию основания считать Красную армию не способной создать в этом районе какую-либо угрозу и уж тем более стремительно окружить всю 6-ю армию.

Летом, когда промышленность рейха выпускала примерно 500 танков в месяц, генерал Гальдер доложил Гитлеру, что Советский Союз выпускает 1200 машин. Фюрер ударил кулаком по столу и воскликнул, что такое просто невозможно. И тем не менее даже эта цифра была сильно занижена. В первые шесть месяцев 1942 года советская танковая промышленность выпустила 11 000 танков, а в следующие полгода увеличила производство до 13 600, то есть в месяц с конвейера в среднем сходило до 2200 машин. Выпуск боевых самолетов также возрос – в первом полугодии их было 9600 машин, а во втором – уже 15 800.[545]

Само предположение, что Советский Союз, потеряв свои основные промышленные районы, может опережать рейх по производству техники и вооружения, приводило Гитлера в ярость. Нацистские вожди упрямо отказывались признавать силу русского патриотизма. Они также недооценили программу эвакуации промышленности за Урал и перевода всей экономики страны на военные рельсы. Из западных областей СССР за Волгу, в первую очередь на Урал, было эвакуировано больше 1500 заводов. Предприятия восстанавливались в условиях холодов, в прямом смысле слова каторжным трудом, руками целой армии рабочих. В большинстве цехов не было отопления. Во многих сначала вообще не имелось даже крыши! Но производство, начавшись, уже не останавливалось, если только не отключали электроэнергию. С трудовыми ресурсами проблем не возникало. Вместе с оборудованием эвакуировали и многих рабочих, в первую очередь высококвалифицированных. Впрочем, руководители советской промышленности так же безразлично относились к своим кадрам, как военачальники к простым бойцам, однако коллективная жертва – одновременно принудительная и добровольная – дала впечатляющие результаты.

В то время как Гитлер все еще не додумался до того, чтобы послать немецких женщин – матерей и жен своих солдат – на заводы, советская промышленность базировалась именно на их массовой мобилизации. Десятки тысяч женщин – «бойцов в спецовках»[546] – стояли на линиях по сборке танков и у токарных станков. Всё для победы! Кругом были плакаты: «Чем ты помог фронту?»[547] Оставшиеся в тылу делали все, что было в их силах.

Челябинск, крупный центр военной промышленности на Урале, даже получил второе имя – Танкоград. Вскоре на заводах стали открываться курсы, на которых готовили танкистов. Партийные организации всячески поощряли связь между своими коллективами и воинскими частями, рабочие собирали деньги на новые танки. Танкист-наводчик Минаков написал незатейливое стихотворение, строки из которого часто повторяли на всех танковых заводах:

На радость друзьям, на горе врагам!За «тридцатьчетверку» я душу отдам.[548]

Потом кто-то предложил сформировать из рабочих танкостроительных заводов Первый уральский добровольческий танковый полк. Как свидетельствуют инициаторы этого движения, за неполных двое суток после того, как был вывешен плакат с таким воззванием, им поступило больше 4000 заявлений о зачислении в полк, в том числе от женщин.[549]