— Что вы нас так подробно инструктируете, мы же не какие-то там несмышлёныши, — заверил его Андрей.
— В вашей сообразительности не сомневаюсь, но лишний раз предостеречь — не повредит.
Д о п о с е л к а Яблоновского, что разбросан по левому, адыгейскому берегу Кубани, Андрей с Мартой добрались засветло. На случай, если ими заинтересуется какой-нибудь блюститель «нового порядка», их снабдили сумками с набором лесных деликатесов — ходили, мол, на промысел. По пути они присоединились к возвращавшимся из лесу нескольким женщинам-адыгейкам с такими же пожитками, и всё прошло гладко.
В оговоренном месте ребят встретила средних лет молодуха, тоже адыгейка, препроводила в один из дворов. В доме их накормили и предложили отдохнуть. Притомленные дальней дорогой, гости тут же уснули не раздеваясь. Разбудили далеко за полночь. Мужчина, теперь уже русский, повёл в сторону Кубани. Реку, неширокую в это время года и небыструю, переплыли на плоскодонке и вскоре вошли в город. Под покровом безлунной ночи, но с предосторожностями двинулись вдоль сплошного дощатого забора; у одной из калиток остановились.
— Нежелательных гостей нема, — определил проводник, ощупав что-то на внутренней стороне забора; снял крючок с калитки, тоже изнутри, и они зашли во двор. Пёс, тявкнув несколько раз, умолк, подбежал к хозяину и стал ластиться. Тот отвёл его к будке и то ли запер, то ли привязал. После условного стука в ставню окна открылась входная дверь.
— Славик, это ты, сынок? — послышался голос.
— Я, мамо, я… Всего на минутку: привёл вот пацанов, — сказал проводник, обняв и поцеловав старушку; вошли внутрь помещения. — Утром отведёте их к Сидориным, там знают, ребята поживут у них.
Мать зажгла каганец.
— Эту вот котомку, — продолжал сын, — а также одну сумку тоже передадите. А в этой — гостинец для вас; кажись, грибочки.
— А под низом немного лесных груш и кислиц, — уточнил Андрей.
— Нехай, усё зделаю. Как ты там, сыночек, не болеешь? Не мёрзнешь? Я вот носки шерстяные связала, — суетилась мать, волнуясь от радости.
— Не, мамо, всё в порядке, не переживайте… Мне треба спешить, скоро будет развидняться. Я на днях ещё буду, тогда и поговорим, а зараз некада.
Не сказав и трёх десятков слов, Славик ушёл. Зато долго-долго расспрашивала мать неожиданных гостей о партизанском житье-бытье. Узнали и они немало городских новостей. Но их разговор мы опустим как не имеющий к нашему повествованию непосредственного отношения.
Утром бабка проводила ребят в другой частный дом на улице Красной. Затем девчонка лет двенадцати по имени Зоя, дочь этой хозяйки, отвела Андрея на другую квартиру неподалёку. Там тоже о прибытии квартиранта были предупреждены, и хозяйка встретила «племянника» доброжелательно, даже радушно.
Через день, освоившись на новом месте, Марта решила пройтись по городу, такому непохожему на тот, каким видела его в последний раз, а заодно навестить свою лучшую подружку. Перед тем, как выйти из дому, с помощью зеркала и сажи «подкрасила» лицо, оделась мальчишкой, прихватила хозяйственную сумку, немного немецких пфенингов и отправилась вдоль по Красной (разумеется, предупредив Андрея).
Главная улица города выглядела серо и сиро, неуютно и уныло. Тротуары, проезжая часть — трамваи не ходили из-за отсутствия электричества — давно не видели метлы, замусорены до дикости. Стекла окон там и сям всё ещё перечёркнуты крест-накрест бумажными полосками, кое-где вместо них вставлены фанерки. Немногочисленные прохожие, женщины пожилого возраста, идут хмурые, озабоченные — видимо, за покупками или не сделав таковых (пока что не изъяты из обращения советские рубли, ставшие в десять раз дешевле дойчмарок).
Внимание её привлекла витрина в одном из магазинов. Вместо образцов товара здесь размещен большой фотомотаж с надписями на русском языке: рассказывается о том, как распрекрасно живётся российским подросткам, согласившимся приехать жить, приобрести профессию и работать «в Великой Германии». Один из снимков сделан в столовой, где трапезничают жизнерадостно улыбающиеся пацаны; на другом снимке — спальня с чистыми, аккуратно заправленными постелями, и на этом фоне — опять же улыбчивые подростки; на третьей фотографии — цех с какими-то станками, обслуживаемыми ими же, и прочее в этом роде. Сверху надпись крупно: «Специальность, работа, высокая оплата, сытая жизнь!» В центре витрины — портрет Гитлера с добрым, улыбающимся лицом, держащего на руках девочку лет пяти-шести. Надпись: «Фюрер любит детишек».
В цетре города над зданием, в котором, видимо, размещено важное учреждение, колышется большое красное знамя с белым кругом посередине и свастикой. На фронтоне укреплен плакат, выполненный белой краской на кумаче, утверждающий, что «Непобедимые солдаты вермахта несут кубанцам свободу от большевиков».
Наконец — неказистый с виду домик подружки.
Лишь вглядевшись попристальней, узнала она Марту в её фуфаечно-брючно— капелюшном наряде.
— Что случилось? — обняв на радостях и пропустив в прихожку, в ожидании, пока та разуется, набросилась она с вопросами. — В штанах, неумытая, с сумкой… побираешься, что ли?
— Нет, Танечка, ничего страшного не произошло, — успокоила её старая приятельница, снимая фуфайку. — Захотелось тебя проведать, узнать, как вы тут поживаете. Транспорт, сама знаешь, не ходит, а топать от самой Елизаветинки… Мама и говорит: оденься, на всякий случай, мальчишкой. А лицо сажей специально подкрасила. Ты дома одна?
— Да, как видишь. Мама на работе. Немцы всех заставляют работать, даже мальчиков нашего возраста.
— А где тёть Нюра трудится?
— В прачечной. Немцев обстирывает… Работа изнурительная, а платят алюминиевые гроши. Так ты сегодня пришла?
— Вчера под вечер. Переночевала у знакомых мамы.
— А почему не сразу ко мне? Переходи к нам! Поживёшь с недельку. И мама, и особенно я — рада буду до смерти: так скучно одной — с ума можно сойти!..
— Видишь ли, я пришла не одна. Мне составил компанию знакомый мальчик. И притом, мы ненадолго.
— Мальчик? И он, конечно, в тебя влюблён.
— Ну… по крайней мере, я ему нравлюсъ…
— Не скромничай! Тебя нельзя не полюбить: даром что неумытая, а смотришься красавицей. А какой он, как звать, сколько лет? — дала волю женскому любопытству Таня.
— На год старше меня. Звать Андреем. Красивый, умный, неразболтанный.
— Тебе повезло… Главное — неразболтанный. Как я тебе завидую!..
— Ты, помнится, дружила с Леней. Он что, бросил тебя?
— Не бросил, но… — Она умолкла, и Марта заметила, как на глаза навернулись слёзы. — Представляешь, завербовался в Германию!.. — Помолчав, Таня смахнула слёзы и, по детски шмыгнув носом, продолжала, сумбурно и путано: — У него ведь никого больше нет, кроме тёти, а она спуталась со своим квартирантом-офицером, спит с ним; Леня стал лишней обузой, и они уговорили его завербоваться — там, дескать, наших ребят ждет рай и манна небесная; лично я в это не верю, а он поверил и согласился. Я не пускала, умоляла, а он говорит: не понравится — вернусь, они держать не станут, а если всё хорошо, то заберу туда и тебя.