Вернемся к нашим героям. Лучше, чем кто-либо понимавший и ценивший Суворова, Потемкин не замедлил отозваться о его подвиге в Петербург.
«Скоро пришлю подробную реляцию о суворовском деле,— писал он 22 сентября.— Ей, матушка, он заслуживает Вашу милость и дело важное; я думаю, что бы ему, и не придумаю; Петр Великий графами за ничто жаловал. Коли бы его с придатком Рымникский? Баталия была на сей реке» [122].
3 октября Храповицкий заносит в дневник: «Пожалованы: Суворов Графом Рымникским, Пл[атон] Александрович] Зубов в Корнеты Кавалергардов и в Генерал-Майоры». Несколько раньше Храповицкий свидетельствует: «Подполковник Николай Александрович Зубов приехал курьером, с победой над Визирем, 11-го сентября на реке Рымнике одержанной Суворовым и Принцем Кобургским. Веселы. Изъяснение о пожаловании присланного в полковники — и Короле Французском: "Я предпочла бы его видеть прогнанным из Версаля, а заключенным в Метце. Тут бы дворянство к нему пристало"... И как можно сапожникам править делами?.. О победе всем рассказывали с удовольствием... Велено Вице-Канцлеру сообщить об оном всем нашим Министрам (послам.— В. Л.) с уверением, что, не взирая на победы, согласны принять мирные предложения». (Запись от 25 сентября).
Через три недели Храповицкий сообщает: «Курьер от Суворова. Бендеры окружены. В бывших сражениях Кобург его во всем слушался, а он все делал. Ему 1-й степени Георгия» (Запись от 18 октября). Казалось бы, все очень просто. Но даже хорошо осведомленный Храповицкий не знает, что награда эта продиктована Потемкиным.
18 октября помечены три письма Екатерины Потемкину. В первых двух она пишет, что подробная реляция о выигранной Суворовым и Кобургом баталии еще не привезена, что союзники-австрийцы, на действия которых жаловался Потемкин,— все же лучше пруссаков, на нейтрализации которых он все время настаивает, «Мой друг, я говорю по опыту; я, к несчастью, близко видела это ярмо,— жалуется она, рассказывая о своих попытках установить корректные отношения с прусским королем.— Постарайся, мой друг, зделать полезный мир с турками, тогда хлопоты многие исчезнут, и будем почтительны: после нынешней твоей кампании сего ожидать можем». Настроение у императрицы, как видим, не очень радостное. «Александру Васильевичу Суворову посылаю орден, звезду, эполет и шпагу бриллиантовую, весьма богатую. Осыпав его алмазами, думаю, что казист будет. А что тунеядцев много, то правда. Я давно сего мнения. Что ты замучился, о том жалею:: побереги свое здоровье, ты знаешь, что оно мне и Государству нужно... Христос с тобою. Будь здоров и щастлив... Мы пруссаков ласкаем, ко каково на сердце терпеть их грубости и ругательством наполненные слова и поступки, один Бог весть»,— прибавляет Екатерина и просит совета о перемене командования войсками в Финляндии. Граф В. П. Мусин-Пушкин не справился, нужен другой решительный генерал, лучше бы не граф И.П. Салтыков, которого Потемкин отзывает с Кавказа и который, по словам императрицы, «упрям и глуп»— «А, право, уже две кампании потеряны, и не дай Бог видеть третьей, наполненной упрямою глупостью».
И вдруг резкая перемена тональности: «Третье письмо, мой друг сердечный, сегодня я к тебе пишу: по написании двух первых приехал Золотухин и привез твои письмы от 5 октября... К Гр[афу] Суворову, хотя целая телега с бриллиантами уже накладена, однако Егорья большого креста посылаю по твоей прозьбе: он того достоин». Что же писал ей Потемкин? Официальное донесение давно опубликовано. Вот его начало: «Всемилостивейшая Государыня! Об одержанной союзными и Императорскими войсками над верховным визирем при речке Рымник 11-го минувшего сентября победе присланное ко мне от Генерала Суворова обстоятельное донесение с планом баталии имею счастие всеподданнейше представить Вашему Императорскому Величеству чрез полковника Золотухина, который, быв при нем дежурным, может подробно донести Вашему Величеству, колико ознаменовал себя в тот день Господин Суворов. Его искусством и храбростию приобретена победа...» [123] Но были еще личные письма, не известные биографам Суворова. Эти письма сохранились. Вот отрывки из них.
«Естли бы не Суворов, то бы цесарцы были на голову разбиты. Турки побиты русским имянем. Цесарцы уже бежали, потеряв пушки, но Суворов поспел и спас. Вот уже в другой раз их выручает, а спасиба мало. Но требуют, чтоб я Суворова с корпусом совсем к ним присоединил и чтобы так с ними заливать в Валахию. Нашим успехам не весьма радуются, а хотят нашею кровию доставить земли, а мы чтоб пользовались воздухом. Будь, матушка, уверена, что они в тягость. Венгерские все расположены к бунту и нас любят, но австрийцев нет... Матушка родная, будьте милостивы к Александру Васильевичу. Храбрость его превосходит вероятность. Разбить визиря дело важное. Окажи ему милость и тем посрами тунеядцев генералов, из которых многие не стоят того жалования, что получают. Завтре отправляю курьера с подробным описанием визирского дела» (2 X. 1789.) [124].
Через день в Петербург летит еще одно письмо: «Сей час получил, что Кобург пожалован фельдмаршалом, а все дело было Александра Васильевича. Слава Ваша, честь оружия и справедливость требуют знаменитого для него воздаяния, как по праву ему принадлежащего, так и для того, чтоб толь знаменитое и важное дело не приписалось другим. Он, ежели и не главный командир, но дело Генеральное; разбит визирь с Главной Армией. Цесарцы были бы побиты, коли б не Александр Васильевич. И статут Военного ордена весь в его пользу. Он на выручку союзных обратился стремительно, поспел, помог и разбил. Дело все ему принадлежит, как я и прежде доносил. Вот и письмо Кобурхово, и реляция. Не дайте, матушка, ему уныть, ободрите его и тем зделаете уразу генералам, кои служат вяло. Суворов один. Я, между неограниченными обязанностями Вам, считаю из первых отдавать справедливость каждому. Сей долг из приятнейших для меня. Сколько бы генералов, услыша о многочисленном неприятеле, пошли с оглядкою и медленно, как черепаха, то он летел орлом с горстию людей. Визирь и многочисленное войско было ему стремительным побеждением. Он у меня в запасе при случае пустить туда, где и Султан дрогнет !» [125]
Прекрасное письмо, двести лет пролежавшее в архиве без востребования. Еще Пушкин упрекал нас русских — в «нелюбопытстве». Сколько же сокровищ хранится в наших архивах! Давно ждет публикации переписка Екатерины с Потемкиным, известная лишь по письмам императрицы. Очень содержательна переписка Потемкина с Безбородко. Она тоже ждет своего исследователя и публикатора. Любопытно, что Золотухин вместе с письмами Потемкина императрице привез и его письмо Безбородко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});