В течение всего 1916 года, вследствие значительного ухудшения работы железнодорожного транспорта и удорожания себестоимости продукции, сахар на рынках стал появляться все реже. Ропот населения, усиленный, как я уже выше говорил, газетной шумихой о том, что виною во всем сахарозаводчики, которые якобы прячут продукцию, спекулируют ею, естественно, по очень высоким ценам, Особенно резко в то время выступала газета «Новое время». Так как все эти выступления могли привести к еще большему возбуждению общества, я обратился в главному редактору этой газеты М. А. Суворину дать мне возможность осветить на ее страницах истинное положение дел. Согласие я такое получил. И сразу же опубликовал одну за другой редакционные статьи. Тогда же у меня появилась мысль периодически помещать там свои статьи.
Во время моих активных контактов с газетой М. А. Суворин предложил мне купить триста паев Товарищества «Нового времени», чтобы таким образом дать Всероссийскому обществу сахарозаводчиков через печать защищать свои права и интересы. Общество давно уже хотело иметь свой печатный орган, и вот случай подвернулся, и не воспользоваться им было бы большой ошибкой. Я обратился к председателю правления Русского банка Л. Ф. Давыдову, в коем имелся крупный пакет акций Александровского товарищества сахарных заводов, с просьбой открыть кредит правлению Общества сахарозаводчиков для покупки тех самых трехсот паев «Нового времени». Давыдов мое стремление одобрил, но так как сахарное дело находилось в руках А. Ю. Добраго, он предложил мне написать тому письмо и решить все вопросы. Вот это-то письмо и нашли при обыске в Киеве батюшинские сыщики. В нем они и усмотрели мое стремление подкупить прессу. Об этом полковник Резанов без промедления и известил М. А. Суворина. Если генерал Батюшин не мог обвинить меня в подкупе прессы, то вполне мог это сделать, мотивируя свое обвинение моим «желанием» подкупить прессу.
Докладывая министру земледелия графу А. А. Бобринскому о проведенных в правлениях сахарных заводов обысках и выемках, происшедшее я пояснил следующим образом: допустим, в окрестностях Петрограда (в верстах двадцати от него) была бы поставлена двенадцатидюймовая мортира, заряженная таким же боевым снарядом; кто-то, проходя мимо, дернул за затвор, произошел бы выстрел, ядро упало бы в Исаакиевский собор и разрушило его. Произведший выстрел сказал бы: «А я и не знал, что орудие это так далеко стреляет». То же, по моему мнению, делает и генерал Батюшин — таким путем в данное время можно только разорить промышленность, а с ней и государство. Я побывал затем у министров финансов, торговли и промышленности и внутренних дел, и никто из них не знал, кто такой генерал Батюшин и на основании каких полномочий он действовал. У Председателя Совета Министров Бориса Владимировича Штюрмера я был вместе с Л. Ф. Давыдовым, председателем Правления Русского банка для внешней торговли. Изложив подробно дело и возможные последствия, мы просили г. Штюрмера довести до сведения Ставки. Он, конечно же, пообещал, но ничего не сделал, так как вместе со своим секретарем Монасевичем-Мануйловым, состоявшим, кстати, осведомителем батюшинской комиссии, были заинтересованы в успехе ее «работы».
10 октября 1916 года я был приглашен полковником Резановым на допрос «в качестве свидетеля» в его квартиру на Фонтанке, 90 (камера 90). С большим трудом поднялся я по грязной лестнице, пахнувшей кошками, на третий этаж, нашел нужную дверь, на которой красовался бумажный аншлаг «Комиссия генерала Батюшина». Открыв дверь, вошел в приемную (полутемную переднюю). Единственным предметом мебели тут был грязный топчан, служивший лежанкой для находившегося здесь же жандарма.
Пришлось несколько подождать, но в назначенный час в переднюю вышел полковник Резанов и, отрекомендовавшись, попросил меня войти в следующую комнату. Там за простым столом, заменяющим письменный, сидел генерал Батюшин. Он поднялся мне навстречу. Был он небольшого роста, с головой грушевидной формы, с неподвижным лицом. Стальной цвет его глаз был пугающе неприятен. Генерал, нервно поправляя выдвигавшуюся вперед шашку, представился и попросил меня сесть на стул против него. Рядом с генералом присел полковник Резанов, человек среднего роста, в новеньком мундире военно-судебного ведомства.
От него пахло духами, на лице светилась улыбка, делающая его человеком «приятным во всех отношениях». Он, я это знал, тоже активно сотрудничал в «Новом времени» и частенько помещал на его страницах стишки лирического направления. Он был на «ты» с генералом Батюшииым. Мне было с самого начала неприятно пребывать в этой компании. Принеся из соседней комнаты листы чистой бумаги, полковник стал записывать мои показания.
С первых же вопросов для меня стало ясно, что это допрос «по форме», но не по «существу» и сущность дела, по-видимому, мало интересовала и Батюшина и Резанова. Расспросив меня, кто я и чем занимаюсь, а равно какие задачи Общества сахарозаводчиков, генерал резко заявил: «Я приказал арестовать ваших сахарных королей».
На мой вопрос: «Могу ли я узнать, кого именно и за какие преступления?» — генерал ответил: «Этого сказать вам пока не могу». Затем еще более резко, с нервным подергиванием лица и плеча, генерал спросил: «Скажите, господин Цехановский, не были ли вы недавно на завтраке у министра земледелия графа Бобринского и не говорили ли о том, что я разоряю сахарную промышленность?» Я ответил утвердительно и добавил, что в настоящее время, когда сахарная промышленность находится в критическом положении, обыски и выемки в сахарных предприятиях, равно как и аресты ответственных работников в этих предприятиях, приведут лишь к разорению сахарной промышленности. На это генерал Батюшин сухо мне ответил: «Я должен вас предупредить, господин Цехановский, что, несмотря на чин действительного статского советника, дарованный государем императором, я вынужден буду принять против вас репрессивные меры, если вы будете мешать мне заниматься делом».
Твердо веря в силу русских законов, в правоту своих действий и не зная за собой каких-либо преступлений, я смело ответил: «Если закон предоставляет вам, генерал, право подвергнуть меня аресту без особых к тому мотивов, я буду считать своим долгом подчиниться требованию закона». В то время я еще не знал, что для генерала Батюшина закон уже не существует и он руководствуется только произволом, опираясь на господина Монасевича-Мануйлова и Распутина, близких к высочайшему двору, при посредстве фрейлины императрицы А. Вырубовой.
На прощание генерал Батюшки мне сказал, что сахарозаводчики старались подкупить за миллион рублей Черныша, но им это не удалось. Господин Черныш был в это время отстранен от должности председателя Центросахара и заменен управляющим акцизными сборами Киевской губернии Орловым. Как потом выяснилось, Черныш состоял сотрудником батюшинской комиссии. Должен заметить, что сахарозаводчики не только не старались подкупить Черныша, но не имели в этом никакой надобности, так как найденная у них при обыске переписка не дала никаких результатов. Так окончилось мое первое и последнее показание в качестве «свидетеля» в комиссии генерала Батюшина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});