Читать интересную книгу Безвременье - Виктор Колупаев

Движение тут было менее оживленным. Я чуть сбросил скорость и крикнул Прову:

— Ищи!

 И что бы это могло быть такое, похожее на крестик? Вскоре я увидел его. Это было не что-то, напоминающее крестик, это был самый настоящий крест, каменный, высотой метров в десять. Я почти совсем притормозил, бороздя ногами по асфальту. На кресте висела табличка с надписью:

ВАКАНСИЯ

Пытаться понять сейчас что-либо не было времени. Я медленно повернул налево. Улица была пустынна. Редкие пешеходы на тротуарах, тишина, нарушаемая лишь гулом мотора нашего мотоцикла.

— Вперед? — обернулся я к Прову.

— Да, — подтвердил он. — И, судя по пунктирной линии на плане, ехать придется долго.

— И до какого, интересно, места?

— Не знаю. До самой точки.

— Все понятно, — сказал я и набрал скорость.

Ехать по пустынной улице было просто, но я решил не разгоняться слишком уж сильно. Ведь, что такое "точка", я не знал. Город кончился, по сторонам проносился сосновый лес, на дороге ни людей, ни машин. Пров молчал и не подавал никаких знаков. Ну, я и ехал себе вперед.

И вдруг все кончилось! В глазах потемнело, мотоцикл пошел юзом, под ногой я почувствовал песок. Сбросив скорость до нуля и успев выключить зажигание, я выправил мотоцикл. В голове забухало.

Пров был ошарашен не меньше меня.

— Не ушибся? — спросил я участливо.

— Нет. — Он разглядывал небо. Обыкновенное звездное небо с Луной, звездами и... почти полным отсутствием кислорода. — Включай прожектор. Назад!

Я включил фару, развернул мотоцикл. Минут пять мы тут продержимся. Но рисковать не стоило. Мы выскочили в свой мир! Это было ясно. И теперь нужно бежать из него, что есть мочи. Мотоцикл заработал, но в песке его заднее колесо буксовало.

— Садись! — крикнул я.

Пров сел и, помогая мотоциклу ногами, мы медленно поползли вперед. След, по которому нам нужно было вернуться, был отчетлив и не столь уж длинен. Я мельком подумал о том, что 60 километров в час мы вряд ли успеем набрать. Но тут же вспомнил, что подобный рубеж мы преодолевали и пешком.

Так и оказалось. И хорошо еще, что я не успел набрать скорость. Мы проползли невидимую границу и теперь медленно вкатывались в город. В том же самом месте, что и днем. Только теперь и здесь была ночь.

Мотоцикл затих, но мы еще некоторое время сидели в мягких, но уже надоевших сиденьях, прислушиваясь, не разбудили ли мы кого-нибудь, не привлекли ли к себе чье-то внимание.

Город спал, чужой и непонятный. Слабым светом горели фонари; сжались, едва мерцая, огненные колеса на верхних ярусах, отражаясь в стеклянных стенах зданий. Четкий, но еще далекий стук каблуков донесся откуда-то издали. Трель свистка.

— Давай-ка назад, — шепнул Пров. — Ночью нам здесь делать нечего.

Мы сошли с мотоцикла, развернули его и медленно покатили по выщербленной асфальтовой дороге. "Монстр" шел легко и с полкилометра мы его толкали молча. Какое-то место на обочине показалось Прову подходящим, и мотоцикл с удовольствием, пришлось его даже придерживать, съехал в кусты. Здесь его толкать было труднее, и метров через пятьдесят мы остановились.

— Приехали, — сказал я.

Пров потоптался и сел в траву. Я последовал его примеру.

— Поспим до рассвета, — сказал Пров. — А в город пойдем пешком.

— Ладно, — согласился . — Соображения только свои выскажи.

— Соображений мало, одни лишь предположения.

— Давай предположения.

— То, что нас здесь ждали — несомненно. Ждали и в первый раз. Иначе, зачем тебе подсунули лже-Прова? А с планом сложнее. Его могли подсунуть в трех случаях: в Смолокуровке, здесь в толпе и... еще до нашего перехода.

— Орбитурал, что ли?

— Не знаю. Но, если не ты и не я сам, то возможны только эти три варианта. В карманы мне не за чем было лазить, так что пока мы не начали пересчитывать монеты, я и не знал, что там могло лежать.

— Ну, хорошо... Подсунули нам этот маршрут, а в итоге мы оказались в том же месте, откуда выехали. Какой в этом смысл?

— Да не знаю я, Мар, о мыслях и намерениях того, кто куда-то и зачем-то ведет нас!.. Сейчас мы поспим, а утром войдем в город. Пешком. И будем искать. Только не спрашивай: что?

Трава была сухая, воздух тих. Я все же попытался разобраться в том, что с нами происходит, и незаметно уснул.

55.

Я опешил, униженно утерся своей хламидой, сел на кровати чуть поодаль, свесив ноги вниз. Кто знает, каким приемом и какого боевого искусства пошлет меня в нокаут Каллипига. Я не сердился на нее, нет. Сидел, побаивался, но все равно восторгался. Она и плачущая была великолепна. С нее можно было лепить скульптуру "Каллипига плачущая". Да она и была совершенной, идеальной скульптурой. Я смотрел на нее и мое виртуальное сердце выпрыгивало из моей виртуальной груди. Что бы она ни делала, какую бы случайную позу ни принимала, ее тело все равно было прекрасным.

Она уже не рыдала, а лишь плакала, потом и плакать перестала, утерла слезы обеими ладонями и, не отнимая их от лица и не поворачиваясь ко мне, устало спросила:

— Чего молчишь?

— Ты прекрасна, Каллипига, — искренне ответил я.

— Да уж представляю... Если вы все как мухи на мед...

Я бы обратил ее сравнение: скорее, мед на муху. Но, будучи диалектиком, уверил себя в том, что это одно и то же. Муха ведь все равно прилипнет. Но вслух сказал:

— Я все для тебя сделаю, Каллипига.

— Слышала сто раз. Слова...

Тут включился монитор компьютера и высветил приказ: "Каллипиге и остаткам виртуала явиться в кабинет Фундаментала".

— Идем, — покорно сказала Каллипига. — Душ приму только...

— Она встала, отворила дверь и вошла в душевую. Кварсеки у них разнообразием, видимо, не отличались: спальня, да душ. Зажурчала вода. А я все сидел, не зная. что делать.

Тот, второй "Я", уже сидел с Фундаменталом в кабинете с мягкой мебелью. Они попивали искусственный кофе из кремнезема, закусывали галетами из углеводов, вели ничего не значащий разговор. Нас дожидались.

Из душевой выглянула Каллипига, вся в хлопьях мыльной пены, только глаза сверкали.

— Заходи, спинку потрешь, — сказала она.

Теперь меня не надо было просить дважды. Хоть что-то, а я сейчас для нее сделаю. Я осторожно тер намыленной губкой ее гибкую спину и уже собирался перейти пониже, но Каллипига потребовала:

— Три сильнее. Я же вся пропотела.

Я удвоил усилия. Но и этого оказалось недостаточно.

— Еще сильнее!

Я запыхался и уже боялся, что кожа на ее спине пойдет лохмотьями. И действительно. Что-то начало проступать между ее лопатками.

— Так, так... Хорошо, — стонала Каллипига.

Это была не кровь, не лоскутки содранной мною кожи, а какие-то темные точки, сначала слабо различимые, а потом все более контрастные. Они двигались, группировались, превращались во что-то, имеющее смысл.

Каллипига постанывала от удовольствия. А точки на ее спине образовали четкие слова:

НЕ ВЕРЬ ФУНДАМЕНТАЛУ,

НО ВО ВСЕМ С НИМ СОГЛАШАЙСЯ.

У меня хватило ума не выказать свое удивление каким-нибудь резким звуком или неловким жестом. Напротив, я постарался заляпать мыльной пеной это странное сообщение и даже спросил восторженно:

— Ниже потереть?

— Нет. Смывай.

Я усилил струю душа до отказа, закрывая сообщение ладонью. Надпись мгновенно размылась и сероватой струйкой стекла меж ее ног на пол. Если бы кто и захотел теперь восстановить информацию из исчезнувшей в полу воды, это вряд ли ему удалось бы сделать. Стохастические системы (чуть подкрашенная вода, в данном случае) в первоначальное состояние не приходят ни при каких обстоятельствах. В их мире, по крайней мере.

— Спасибо, милый. — И Каллипига завертелась под душем, то поднимая, то опуская руки, лицо и колени.

Я тоже привел себя в порядок виртуальным способом, вернулся в кварсек, надел на лево-правые ступни право-левые сандалии и накинул на себя бесформенную хламиду. Пока Каллипига вытиралась теплым сухим воздухом и сушила волосы, я размышлял, говорить ей о том, что я прочел на ее спине или нет? Знает она сама об этом? Или она была просто монитором какого-то суперкомпьютера? И кто, вообще, передал это сообщение? Коротенькая фраза повлекла за собой столько вопросов, что необходимо было делать вид, что ничего не произошло. Это я осознал и решил вести себя соответственно.

Появилась Каллипига, слегка распаренная, но успокоенная, причесанная. Вдвоем нам удалось натянуть на нее платье, которое все-таки треснуло при самоснимании. То ли размер был не тот, то ли Каллипига чуть вширь раздалась, то ли это платье было выбрано ею специально, чтобы максимально подчеркнуть ее божественные формы? Не знаю. Тем более, что разошедшийся шов на платье медленно самозатянулся.

— Каллипига, — сказал я, — Прости. За нами наблюдали.

— Конечно, наблюдали, — сказала она совершенно спокойно. — Здесь всегда и за всем наблюдают. А как же иначе?