Конечно, простое совпадение, но оно характерно: на том месте, где ломали комедь немецкие комедианты, сначала жил И. П. Елагин[443], лицо сыгравшее большую роль в истории нашего театра, а затем, в наши дни, помещается также приют искусства, и между этими, так сказать, полюсами находилась резиденция главной полицейской власти северной столицы...
Вопрос о нахождении владельца того или иного дома в Петербурге до 1804 года разрешается довольно легко помощью адресных книг, изданных, начиная с 1804 года; при пользовании этими книгами — все они изданы или официально или официозно, следовательно, могут считаться вполне достоверными источниками — надо помнить, что нумерация петербургских домов испытала два раза, в начале 30-х годов и в конце 50-х годов XIX столетия коренные изменения. В конце 50-х годов почему-то перенесли четные номера домов на ту сторону, где были нечетные, и обратно; почему нужно было сделать этот перенос, мы не знаем. Реформа нумерации, произведенная в начале 30-х годов, была более значительная: до этого времени нумерация домов в Петербурге велась по частям, так что в каждой части был свой порядковый нумер, вследствие этого у некоторых домов в С.-Петербурге были тысячные нумера. Такие большие нумера, конечно, были неудобны, и в начале 30-х годов завели порядковый нумер по каждой улице, а для того, чтобы обыватель, привыкший к старым нумерам, мог пользоваться и ими — издали «нумерацию домов С.-Петербурга», в которой было указано, какому старому нумеру (порядковому в каждой части) соответствовал новый нумер (порядковый по улице). При помощи вышеуказанных адресных книг, а также планов Петербурга, можно довольно легко и безошибочно определить владельца и нумер какого-либо нынешнего дома в 1804 году. Но в XVIII веке адресных книг не существовало, да и самые нумера домов вошли в обыкновение лишь в середине 80-х годов XVIII века, до этого времени дома значились под именем своего владельца. Таким образом, чтобы отыскать владельцев домов в XVIII веке, необходимо пользоваться каким-либо другим способом. Разыскивая этот способ, я обратил внимание на объявления «С.-Петербургских Ведомостей» XVIII века. Оказывается, что если систематизировать эти объявления за ряд годов, то в них найдется громадный ценный материал для топографии Петербурга, и в тех случаях, когда можно установить связь с 1804 годом, является возможность определить перемену владельцев того или иного участка до наших дней. Здесь мы даем несколько примеров подобного определения домов на Морской улице, тем самым восстановляя историю этой улицы.
У Адам Васильевича Олсуфьева на Большой Морской был дом, и в объявлении 1777 года мы читаем[444]: «В Большой Морской подле дому его высокопревосходительства А. В. Олсуфьева в доме вдовы Апельгрин, в лавочке Павла Ильина продается голландский зеленый сушеный горох», из этого известия мы видим,что дом ОлсуФьева имел своим соседом дом вдовы Апельгрин. Обращаемся к табели домов Петербурга за 1804 год и в ней находим, что дом Апельгрина в этом году имел № 129. Пользуясь вышеуказанными справочниками, мы находим, что этот домовый нумер соответствует № 21 в 1903 году и что это есть второй дом по правой стороне Морской улицы от угла Гороховой. А так как дом Олсуфьева как было видно из вышеприведенного объявления был соседом дома Апельгрина, то, следовательно, он мог быть или угловым (по Гороховой и Морской улицам) или ближе к Кирпичному переулку, т.-е. домом под № 19. Но иод этим нумером в росписи 1804 года значится дом Погенполя, а об этом доме в известиях от 1771 года[445] найдем указание, что он был также соседним домом с домом Апельгрина, т.-е. этот последний помещался по Морской улице, между домом Погенполя и домом Олсуфьева и, следовательно, дом Олсуфьева был на углу Гороховой и Морской улиц. Таким образом нами точно устанавливается местонахождение дома ОлсуФьева.
Морская улица получила свое направление в 1714 году, когда городской архитектор Гербель[446], по приказанию Петра Великого, произвел планировку Морских слободок, расположенных на пространстве между нынешними Невским проспектом и Новым Адмиралтейством, с одной стороны, и Александровским садом, Невою и Мойкою с другой стороны. Морская улица сделалась главною улицею Большой Морской слободки, разместившейся между нынешними Исаакиевской и Мариинской площадями, Александровским садом, Невским проспектом и Мойкою, здесь должны были селиться исключительно моряки. Эта слобода сгорела в 1736 году. Но после пожара было издано распоряжение[447], чтоб Морская улица сохранила свое направление, данное ей архитектором Гербелем. На этой улице разрешались постройки исключительно каменные. И в 1742 году появился уже дом на углу Морской (перейдя ее, если итти от Невского) и Гороховой английского купца Кленка[448]; этот дом, как увидим впоследствии, для нас интересен и важен, а дом, впоследствии принадлежавший Олсуфьеву, в 1748 году[449], был домом немецкого банщика Кинтера. На других углах Гороховой и Морской были дома придворного полковника Каченовского и мельничного мастера Антона Шмита — из четырех домов перекрестка только один принадлежал русскому, остальные три были домами иноземцев. Под домом Кленка держал ренсковый погреб винопродавец Иоганн Нагель, и в 1742 году он объявил, что «для находящейся в погребах под этим домом великой воды» он перенес свой погреб «в той же линии под палатами г. генерал-полицмейстера Наумова[450]». Этот дом был угловым по той же стороне Морской улицы и Кирпичного переулка, перейдя последний от Невского проспекта. Купец Кленк обиделся и решил вступиться за честь своего поруганного дома, будто в его погребах постоянно сочится вода[451]: «Понеже винопродавец Иоганн Нагель, нанятой прежде сего погреб под палатами аглинского купца Кленка на углу Большой Морской не для находящейся в нем воды, но понеже от найму ему сам хозяин отказал, оставил, то перешел в оной теперь винопродавец Д. В. Форслен и настоящею ценою продает там разные вина».
Вообще этот перекресток изобиловал винными погребами: в том же доме Кленка Томас Янсен продавал в 1746 году[452], «аглинское пиво полубутылками», в 1751 году[453] из своих погребов купцы Кессель и Шлитер продавали не только вино, но и «сыр Пармезан, флорентинское деревянное масло, итальянское белое мыло, свежие лимоны и апельсины[454], свежие устерсы (т.-е. устрицы) по 2 рубля сто»[455], устрицы были привезены из Любека, а из Гамбурга доставлялись «хорошие морские раки[457]»; словом, в этом доме и в XVIII веке была тоже гастрономическая и винная торговля, которая сохранялась до последних дней, здесь помещался магазин Смурова. Вообще, мы должны отметить, что кабаки, бани, раз они были устроены, почти не переменяли своего места, и эти учреждения являются хорошими маяками для определения той или иной местности Петербурга.