Читать интересную книгу Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

— Михан, погодь! Обожди гнать как в самоволку.

Молодец оглянулся. За ним поспевал Жёлудь, ладный, нарядный, изодетый чудно. Михана кольнула зависть. Лучник выглядел настоящим великомуромским повесой. Как ему это удалось, откуда что взялось, ведь дома за ним ничего подобного не наблюдалось? Почему у боярского сына есть всё и далось без труда, а у нормального парня есть только красный греческий платок, и тот повязать вряд ли уместно? И тогда, чтобы заглушить ревность, Михан насмешливо рявкнул:

— Шире шаг! Чего плетёшься как беременный ишак?

Жёлудь догнал, сказал примирительно:

— Вместе веселее.

«Чего напрашивается?» — хотел обидеться на него за собственную никчёмность стажёр, но не получилось. Он тяготился с выбором притонов, не помог и старый шарманщик — Михан не знал, о чём его спрашивать. Молодой же лучник в Великом Муроме успел позажигать и разнюхал злачные места.

— Ну… пошли, — сделал одолжение Михан. — Ты знаешь, где тут гулять?

— В общих чертах, — уклончиво отозвался Жёлудь. — Намедни у Нюры зависал. Куртку подарила, очень я ей угодил.

— У тебя и баба здесь есть? — скрипнул зубами Михан.

— Настоящая ударница труда, — похвастался Жёлудь.

— Чего к ней не идёшь?

Лучник вспомнил, как Нюра отвернулась, деликатно скрывая факт знакомства. Вспомнил злую бабку, рассевшийся после взрыва барак. Лучше было там не появляться.

— Не хочу.

— Почему? — будь у Михана баба, в увольнение он помчался бы к ней со всех ног.

— Просто не хочу.

— Твой красный пролетарий вышел на больничный? — блеснул теоретическим знанием парень.

— Взял отгул, — сказал Жёлудь.

Казармы, хоть и располагались на задворках центра, но всё же в сердце города, поближе к мэрии, дворцам и домам богатеев. Парни быстро оказались на проспекте Льва Толстого в окружении гуляющей толпы и разноцветных вывесок. Будочники вскарабкивались по деревянным стремянкам зажигать фонари. Причудливые лампы подсвечивали в витринах диковинные товары, придавая им заманчивый вид. Конные и пароконные экипажи катили по проезжей части в четыре ряда, наполняя воздух стуком подков и колёс. По тротуару неистово фланировали франты в плаще и фраке, в стильных френчах и модного покроя сюртуках. Со щеголями и с товарками под ручку выходили прехорошенькие барышни с тонкими талиями, в фасонистых платьицах и затейливых шляпках, под которые ещё надобно было заглянуть, чтобы рассмотреть барышнино лицо. Прелестные существа, чей пол не определить, летели по панели так споро, будто на ногах имели туфельки с крылышками, но это были красные кедики от Конверса. Брутальные мачо с густыми бородами, искусно дополненными шерстью яка, озирали огненным взором подведённых глаз пространство вокруг себя, отпугивая недостойных и выбирая достойных. Там расфуфыренные ахтунги охраняли вход в ночной клуб «/Слэш». Вечер только начинался, но к дверям выстроилась очередь.

— Данспол, танцы вокруг шеста, пляски до упаду. Кавалеру с тремя барышнями вход бесплатный, — прочитал Михан и дёрнул Жёлудя за рукав. — Айда!

— Ну, айда, — поплёлся молодой лучник в хвост очереди и позырил на вывеску. — Куда айда? Трёшка за билет! Ты долбанулся об колоду, на трёху упиться можно.

— Да лана, расслабься! Айда куда надо айда, это козырный гадюшник на главном проспекте столицы, можно разок себе позволить, видал, сколько народу топчется, — тараторя как заведённый, молодец утянул товарища за собой словно щепку в водоворот.

Жёлудь только плечами пожал, стараясь понять и разделить чувства Михана. Стажёра укатала служба, а клубе гоношилось веселье. Отбивали ритм барабаны и тарелки, наяривала скрипка, играл аккордеон. Ахтунги, наряженные в броские мундиры заведения, оставались при своих перекрещенных портупеях с железным кольцом на груди, сигналя непонятливым, что и на халтуре находятся при исполнении. Один собирал плату, другой отцеплял от медного столбика золочёную верёвку на крючке и запускал публику. Или не запускал, отгоняя выставленной ладонью, и деньги тут не имели значения.

— Танцульки это круто, — продолжал уговаривать Михан. — С тёлками познакомимся.

— С ночными бабочками, — поправил натаскавшийся в муромских реалиях Жёлудь.

— С красавицами тогда уж, я тоже по-ихнему наблатыкался, — не ударил лицом в грязь стажёр, выслушавший в роте кучу баек от вернувшихся из увольнения ратников.

«Полукровка», — стоящий перед ними молодой осанистый эльф с мифриловыми колечками, продетыми по нижнему краю ослиных ушей, вполоборота облил парней высокомерным взглядом, а молодая рыжая кобылка, держащая его под ручку, в знак поддержки издала короткий презрительный треск.

«Послерожденный», — Жёлудь сделал морду кирпичом и полоснул незнатного эльфа таким надменным взором, словно сам родился в Садоводстве до Большого Пиндеца.

— Слышен хруст французской булки, — сообщил он Михану, чтобы парочка впереди услышала.

Стажёр не уловил перегляда, но быстро врубился в обстановку.

— Потянуло запахом свежей выпечки, — демонстративно принюхался он.

Эльф отвернул гриву. Уши навострились и обратились прямо вперёд в знак категорического нежелания слушать глумливые речи недоносков.

— Может, двинем отсюда, пока не дошло до выковыривания изюма? — воспользовался ситуацией Жёлудь, чтобы не платить три рубля за сомнительное дрыгоножество, а спокойно напиться.

Очередь продвинулась. Ахтунг отцепил верёвку, запустил эльфа с кобылой, накинул крюк, отгородился десницей.

— Найн, — сообщил он.

— Чего? — Михан непонимающе уставился на ладонь, почти упёршуюся ему в грудь.

— Не вы, — строго сказал ахтунг. — Оба. Идите отдыхать в другое место.

У Михана едва не упала шторка, до того стало обидно прилюдно опозориться. Эльф прошёл фейсконтроль, а такие чёткие пацаны нет!

— Ты, воспитанный в семье геев хипстер, — забычил он, но ахтунг только придавил лыбу, ему такое было не впадляк.

Жёлудь проявил благоразумие и оттащил сына мясника, приговаривая:

— Забей, твой пердёж и рычание не вызовут блатных ситуаций. Это коренной обитатель Содома. Его бить только палкой. Здешние воротилы знают, кого ставить на дверь.

— Ты прав, пожалуй, — предпочёл согласиться Михан, у которого отпало настроение танцевать. — В таком заведении с эльфами и ахтунгами можно на раз-два зафоршмачиться. В дружине узнают, не простят.

Жёлудь проглотил пилюлю насчёт эльфов, хотя в силу происхождения относил себя к высокородным. Он был рад, что ситуация обернулась в его пользу. Не зря на совесть покормил Хранителя перед гулянкой!

— Найдём пацанский кабак и оттянемся, — утешил он друга. — Я тут знаю «Жанжак».

Но в «Жанжак» они не попали, все столы были заняты. Тогда пошлялись по проспекту Льва Толстого, поплёвывая сквозь зубы на панель, заглядывая под шляпки барышням и понося через губу чмырей, которых задевали плечом, да свернули на проспект Воровского и незаметно дошли до широченной улицы Куликова, по которой тоже гулял народ, со стороны Спасской расфранченный, со стороны Пролетарской попроще.

— Винная пивная Мар Кабернеса «Томная ночь», — прочёл заскучавший Михан.

— Вот теперь айда, — оживился Жёлудь. — У меня в глотке пересохло и бабосы карман жгут.

— Только что ныл про дорогие билеты, — подначил Михан. — Забыл, дурень?

— Не ссы, засранец, я угощаю, — подмигнул вдохновлённый приятными воспоминаниями молодой лучник. — За ночными бабочками потом пойдём. Всё будет грамотно, тут тебе не на танцполе лапти ронять. Это Пролетарская сторона!

Разливнуха гудела. За стойкой стоял пожилой мясистый пивень, осаждённый питухами и петухами. Не исключено, что это был сам маэстро Мар. Прямоугольное нездешнее лицо его с крупным носом и полуопущенными тяжёлыми веками налилось пунцовым, видать, знал толк в красненьком. Он медлительно двигался и размеренно кивал на реплики посетителей, а руки так и мелькали, наполняя из оплетённых бутылей прозрачные стаканы, толкал их клиентам, принимал монеты, отсчитывал сдачу.

Не решаясь отвлекать маэстро, парни сели за столик у стены, которых в большом зале было достаточно — завсегдатаи предпочитали общаться с хозяином и своей компанией.

Из проёма за стойкой выплыла грузная потаскуха в засаленном фартуке, с цигаркой на губе, окинула зал намётанный взглядом, подвалила к парням.

— Здесь только вина, мальчики, — хрипловато известила она.

— Литр? — спросил Жёлудь.

— Чего там, два! — Михан не отводил глаз от низкого выреза фартука, в котором бугрились подтянутые лифчиком загорелые прелести официантки. — Неси такого и сякого, какие есть самые нажористые.

— Мавродики не принимаем, — официантка одарила ухмылкой извозчика, завезшего пассажира в непонятное, которая должна была сойти за примирительную улыбку. — Вы здесь новенькие. Деньги сразу показываем, мальчики.