– Вообще, – вступил в разговор Боровский, – мне такие высокие материи не особо доступны, но если бы меня спросили, я бы сказал – ваша правда, драйвер. Мы ведем себя, будто мы и не люди, а так – небожители. А у меня, кстати, жена и дети есть. Я с самого начала печальных нынешних событий о них и не вспоминал. А теперь вот вспомнил, и что–то мне уже не по себе… Слушайте, драйвер, что делать–то, а?
– Для начала – идти на совещание, – сказал Рашен. – Пьянка отменяется. Вместо нее будет постановка задач. Мы работаем, понимаете? Мы снова в деле. Все как обычно. Пошли.
И мягко подтолкнул офицеров вперед по коридору.
Как дети, которых ведут за руки, Боровский и Эссекс шагнули вперед.
* * *
Эндрю висел на стене в разгруженной зоне и тоскливо смотрел на блокиратор центрального ствола управления огнем, поставленный его предшественником Скаччи. Сейчас устройство было отключено, но пара несложных операций могла бы возродить его к жизни. И тогда, стоит «Тушканчику» приблизиться к Земле, радиокоманда Адмиралтейства выведет из строя главные лазеры.
Примерно такая же машинка ждала своего часа в реакторном отсеке, тоже пока отключенная. Но не уничтоженная.
Адмиралу Эндрю сказал, что угроза блокировки жизненно важных функций корабля устранена. Так оно, собственно, и было. И будет до того момента, пока Эндрю не решит, что «Тушканчику» пришло время превратиться из грозного крейсера в беспомощную межпланетную баржу.
А сейчас Эндрю висел на стене и боролся с желанием то ли заплакать, то ли заорать дурным голосом, то ли вообще застрелиться. Мастер–техник лейтенант Вернер попал в такой замысловатый переплет, из которого не выбрался бы и человек посильнее, чем он. Год назад, сидя в тюремной камере, Эндрю решил перехитрить судьбу. Тогда ему и в голову не приходило, что судьба – это категория скорее нравственная, чем какая–нибудь другая. Он полагал, что злой рок преследует человека из–за стечения многих несчастливых обстоятельств. И если в кои–то веки повести себя умно и расчетливо, его можно обмануть.
А на поверку вышло, что от судьбы не уйдешь, потому что она сидит в тебе самом.
Когда Эндрю оказался в тюремной камере, он не сломался лишь потому, что не поверил в реальность происходящего. Только вжался плотнее спиной в холодную стену и закрыл глаза, убеждая себя, что все равно сбежит. Урановая каторга на Ганимеде, откуда еще никто не вернулся, была не для него. Поэтому Эндрю отмел такой расклад сразу, как нереальный, и стал прикидывать, когда именно и как ловчее будет удрать.
Трибунал с приговором отчего–то не спешил, времени поразмыслить хватало. И когда умный Эндрю начал склоняться к мысли о том, что побег дело мертвое, и стал потихоньку терять самообладание, к нему в гости заглянул особист с нашивками сухопутного майора.
«Лихо тебя командир базы подставил, – сказал майор сочувственно. – Это ж надо, как ты его довел! Чтобы целый полковник собственной морды не пожалел, лишь бы от тебя избавиться… Н–да. Ладно, сделанного не воротишь. Между нами, тебе светит двадцатник. Урановая каторга на Ганимеде. Жить охота, лейтенант?»
«А то! – сказал Эндрю. – Какие будут предложения?»
«Молодец, – похвалил его майор, раскрывая мобильный терминал. – Люблю иметь дело с русскими. Никаких тебе охов и вздохов, сразу к делу. Вот, смотри, какой документик. Типовое соглашение, ничего особенного. Подпишешься?»
«И что мне это даст?» – спросил Эндрю, уже понимая что.
«Для начала – отсрочку исполнения приговора на неопределенный срок. А там посмотрим, как вести себя будешь».
«Стукач из меня хреновый», – заметил Эндрю.
«Зато техник хороший, – усмехнулся майор. – Не ссы, лейтенант, стучать тебе не придется. И врать тоже… Ну, разве что самую малость. Работать будешь по специальности. Гарантирую. Что я, не понимаю, что ли, к кому пришел? Русского парня в соглядатаи вербовать? Слуга покорный, мне еще жизнь дорога. Ты же всегда на виду, дубина!»
Эндрю неприязненно сморщился. Майор попал в самую точку – немногих оставшихся на свете русских преследовала роль ярмарочных уродов. Их было так мало, а нация их так обросла легендами, что стоило заикнуться о своем происхождении, как к тебе тут же начинали лезть с дурацкими вопросами. Не то что бы русских не любили, скорее наоборот. Но всеобщая снисходительная жалость вперемежку со слегка брезгливым интересом – тоже не подарок. Каждый справлялся с этим, как мог. Например, Олег Успенский бремя своей национальной принадлежности нес гордо, как рыцарский герб, и всюду козырял тем, что он русский. Эндрю в детстве тоже был такой – пока за спиной имелись всеми уважаемые родители. А оставшись сиротой, наоборот, старался не высовываться, быть как все. Но рано или поздно ему все равно напоминали, кто он.
Самым обидным в положении русского на Земле было то, что никто его ни в чем не упрекал. Еврею могли сказать, что это его сородичи устроили страшную Полночь, натравив друг на друга все нации планеты. Американцу – что именно хитрожопые Штаты поимели с этого дела больше всех. Французу – что он жадина. Немцу – что тупой. Итальянцу – что слишком много размахивает руками и вообще макаронник. Этнических британцев презирали за высокомерие, скандинавам говорили, что они все «отмороженные». А на русских просто смотрели косо. И заочно обвиняли в том, что они сами себя угробили. Ах, какая была великая страна, родина лучших поэтов и писателей, гениальных конструкторов и прекрасных артистов. Ах, с каким благоговением мы от нее ждали, что вот–вот она нам что–то скажет такое, от чего мы все резко станем лучше, чище, умнее! Тысячу лет ждали! А Россия вместо того, чтобы сделать нас высокодуховными и донельзя нравственными, опустила в свои несметно богатые закрома атомные мины и взорвала их под ногами китайских полчищ… Ну, не сволочи ли вы после этого, русские, а?
Эндрю сидел в камере и, неприязненно кривясь, переваривал услышанную от майора жестокую правду.
«И вообще, чтобы стучать, у меня американцев навалом, – сказал майор. – Это дело у них в крови. А ты как крутил гениально свои гайки, так и будешь их крутить. Ну что, по рукам?»
Эндрю молча набил на «доске» свой личный номер и приложил ладонь к сканеру отпечатков.
«Умница, – сказал майор. – Теперь слушай внимательно. К тебе на днях зайдет капитан Риз с «Горбовски». Предложит идти с ним в подпространство, или как его там… Короче говоря, ты соглашайся».
«Ты что, майор, ohuel?» – спросил Эндрю.
Майор возвел глаза к потолку, вспоминая русское слово.
«А–а, – сказал он. – Нет, парень, это ты обо мне нехорошо думаешь. Проблемы менталитета как раз у капитана Риза. Например, он действительно собирается опробовать нуль–Т–принцип. А нам это сейчас абсолютно ни к чему. Понимаешь, какое дело, «Горбовски», конечно, аппарат сырой. Но кто его знает, вдруг у Риза получится нуль–транспортировка? Шансы где–то пятьдесят на пятьдесят, что он не только нырнет в подпространство, но еще и вынырнет обратно. Вот в чем беда–то. А сменить этого шизофреника Риза на более или менее нормального мужика, которому помирать неохота, мы уже не можем. Его концерн «Хэви Индастриз» перекупил у военных с потрохами. Этого психа теперь даже пристрелить не получится, сочтут за экономическую диверсию».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});