Читать интересную книгу Московский гость - Михаил Литов

— Пополам, — пошел на сговор Голубой Карлик. — Половина нам, половина вам.

Ударили по рукам, но остались друг другом недовольны. Финансовые недоразумения, а тем более распри еще никого не доводили до добра, и этими людьми в преддверии их золотого века овладела меланхолия.

Сидя в центре пустого зала, Шишигин и его спутница ужинали. Вдова, немного напуганная приемом, который оказала писателю Соня, более или менее искусно напускала на себя шаловливость и сидела на стуле как тяжеленький амурчик, соскочивший с барочной картины. После перерыва, вызванного нашествием на ее дом Кики Моровой, она возобновила свои культурные вечера, и среди приглашенных оказался Шишигин, но вышло так, что он один и пришел, а все остальные под разными предлогами отказались. Они поужинали, а затем Шишигин пригласил хорошенькую хозяйку особняка поужинать еще раз, но уже в «Гладком брюхе», а заодно и посмотреть на объявленный там нынче аттракцион.

Вдова не понимала, почему ее «созыв» лучших умов на интеллектуальные посиделки проигнорировали все, кроме этого Шишигина, человека, о которым до этого вечера она имела весьма смутное представление. Само приглашение он получил случайно, из вторых рук. Катюша, правда, слышала о нем немало лестных отзывов — выдающийся писатель, которого хвалит сама Москва, — но известно ей было и то, как Шишигин обошелся в писательском ресторане с Питиримом Николаевичем, и этого было достаточно, чтобы она не числила его среди своих друзей, хотя бы только предполагаемых.

Но стоило им поговорить с глазу на глаз четверть часа, как вдова уже была захвачена, почти околдована обаянием этого необыкновенного человека. Шишигинские литературные достижения интересовали ее мало, а вот его фокус со змеей, наводивший на подозрения о существующей между писателем и секретаршей градоначальника связи, взволновал ее воображения, хотя она и уверяла себя, что покончила со всяким ребячеством и больше не помышляет о мести за учиненный Кики Моровой погром.

Катюше не понравилось выступление борцов. Чтобы не огорчать Шишигина да и не обижать артистов, она старательно изображала удивление, восхищение, удовольствие, но в действительности ее смущало то обстоятельство, что приходится развлекаться каким-то непотребным образом, глядя на возню людей, еще недавно потрясавших Беловодск своим интеллектом. К тому же у нее не было даже оснований слишком уж задаваться недоуменным вопросом, как случилось, что эти двое докатились до такого унижения. Ей ли не знать, что их падение началось в ее доме? И потому она смутно ощущала ответственность за тех, кто теперь стал Красным Гигантом и Голубым Карликом. Другой вопрос, могла ли она что-то сделать для них, оказать им реальную помощь. Едва ли, решило ее сердце.

— Я вижу, вам не по душе этот балаган, — сказал вдруг Шишигин и, повернув лицо к сцене, крикнул бегавшему по ней судье: — Человек! Не позорьтесь, уйдите и уберите своих геркулесов, от вашей возни рябит в глазах. Клянусь, более тоскливого зрелища мне не приходилось наблюдать!

Заслышав это, Макаронов рассвирепел. Мало того что эта парочка припозднилась, а артисты все же пошли им навстречу и согласились выступить вне программы, специально для них, так они еще насмешничают! В ярости грохнув шутовским колпаком оземь, он подбежал к Шишигину и, глядя на него воспаленными глазами, тихо, но с ужасающей членораздельностью, попутно с которой из его перекошенного рта полился какой-то зловещий, разбойничий свист, выговорил:

— Артисты требуют чаевых. Я жду!

— Чаевых? — откликнулся писатель беспечно. — Пожалуйста!

И он, неизвестно как, когда и откуда извлекши купюру, с размаху, звонким шлепком, приклеил ее ко лбу клоуна. Ему не пришлось для этого даже вставать, он просто протянул руку, и его рука оказалась в аккурат нужной длины. Словно молния ударила Макаронову в узкую полоску белой кожи, которая скорее символизировала лоб, чем в самом деле была им. В немалом замешательстве, крича от боли, которая пронзила его плоть сверху донизу и вместе с тем вовсе не ощущалась с достаточной явственностью, он подался прочь. Ему казалось, что смех Шишигина преследует его. Очнулся Макаронов в туалете, боль ушла, в голове все было цело и ясно, и он стоял перед зеркалом, торопясь рассмотреть, как можно отодрать купюру без ущерба ей и какого, между прочим, она достоинства. Но не успел он осуществить и половины задуманного, как его настигли борцы. Красный Гигант открыл дверь в туалет ударом ноги.

— Огрубел, большевичок! Интерьер портишь! — бешено крикнул Макаронов.

Борцов, как и их руководителя, неприятно поразила хула, прозвучавшая из уст странного посетителя. Кроме того, у них было подозрение, что на критику этого типа подвигла вдова, их бывшая приятельница. Но сорвать зло они могли лишь на Макаронове, да и то в пределах договора, заключенного перед этим сверхурочным выступлением.

Они налетели на владельца кафе и директора труппы, требуя дележа чаевых. Макаронов указал им на неотделимость, с какой купюра обосновалась над его бровями, как бы в одном ряду с его стоявшими ежиком волосами. Директор выглядел коронованным, и Голубой Карлик едва не засмеялся, увидев, как у него при этом плутовато и мелко бегают глазки. Борцы не унимались, ведь они срывали зло, да еще на человеке, который в первый же, дебютный вечер вздумал попирать социальную справедливость. Они, пыхтя от злости, отклеивали и сдирали довольно-таки фантастическую купюру странного господина, и в итоге у них в руках оказались всего лишь бесполезные клочки, да и те в мгновение ока исчезли, рассеялись, как дым.

Красный Гигант, словно он схватил что-то нечистое или ядовитое, долго тряс руками, тер их друг о дружку, рассматривал и снова принимался отмывать от зла, коснувшегося их в виде фальшивой банкноты. Затем он поднял измученные глаза на коллегу и глухо произнес, подбородком показывая на присевшего справить нужду Макаронова:

— Ты своими криками о свободе и демократии расчищал путь этому торгашу, Антон Петрович, а я его выносить не могу!

— Ты же видишь, я с тобой, а не с ним, — возразил Голубой Карлик.

Шишигин в зале, совершенно не взволнованный разыгравшейся по его вине драмой, спокойно выпивал и закусывал. Вдове же есть после того неприятного впечатления, которое произвело на нее выступление борцов, не хотелось, кусок не шел в горло. Она сознательно вытесняла это впечатление интересом к личности Шишигина, и в самом деле таинственной и любопытной, но, пораженная силой и авторитетом писателя, не побоявшегося обойтись с владельцем кафе на глазах его охранников как с каким-нибудь уличным торговцем, оробевшая, не знала, как выразить этот интерес, и потому уже скорее инстинктивно, чем осознанно, строила ему глазки.

— Забавный городок этот Беловодск, — сказал писатель, манерно отставил в сторону пустой бокал и вытер салфеткой губы.

— А вы разве не местный, не наш? — удивилась женщина, которую шишигинское небрежение ее кокетством побудило заподозрить в его словах антипатриотическую направленность; и вдруг у нее вырвалось: — Как вы вообще живете? Где и с кем? Что вас занимает?

— Местный или нет… вопрос, конечно… А живу… живу, с вашей точки зрения, ужасно. Холост, одинок, неухожен… — отвлеченно отозвался Шишигин и внезапно перекинулся на другое: — Думаю выставить свою кандидатуру на предстоящих выборах, авось пройду в думу и стану депутатом. Не угодно ли вам прикинуть мои шансы?

— В думу? В нашу? А в Беловодске есть дума?

Шишигин внимательно и задумчиво посмотрел на Катюшу. Затем его лицо озарила задушевная улыбка, строго говоря, улыбка с покушением на задушевность, и это покушение оставило на его желтой и мягкой, словно восковой коже отвратительные вмятины и еще долго потом выпрямлявшиеся складки.

— Допустим, — сказал он, помещая согнутую в локте руку на столе и оплетая длинными тонкими пальцами округлый и расплывчатый, как у бульдога, подбородок, — вам это неизвестно. Однако допустимо и предположение, что мне это известно еще в меньшей степени. И все-таки, мы вправе высказать догадку, что такая дума, местная, беловодская, существует, а раз так, то остается лишь один шаг до рассуждения, что мои шансы на избрание в нее не менее, если не более, предпочтительны, чем шансы прочих кандидатов. Я известный человек, знаменитость, вы наверняка читали мой нашумевший роман…

— А о чем он? — торопливо перебила Катюша и нахмурилась как бы от усердия, с каким копалась в памяти.

— Не утруждайте себя, — благосклонно разрешил Шишигин, — та книжка не стоит того, чтобы вы из-за нее напрягали свою память. Я сейчас готовлю новую, и уверен, что она произведет впечатление разорвавшейся бомбы. Как все, что бросается прямо в глаза, взрывается как фейерверк, проносится мимо подобно метеору, оглушает как известие, что у вас рак… да, современным читателям нужны именно такие книжки.