Конечно, были и радостные вести: наступил долгожданный мир, в Темном Лесу вскоре вновь зазвучали звонкие голоса молодых Перворожденных. Когда-то и его собственный голос звучал там тоже. Но юных эльфов все равно было слишком мало. И слишком рано их учили презирать остальные расы, чтобы незрелые умы могли вычленить из огромной кучи пафосного мусора, что так щедро лили на них Хранители Знаний, рациональное зерно.
Да, Белик прав во всем. В том, что бессмертные давно утратили свои позиции. В том, что давно переступили ту черту, которую переступать не стоило. В том, что, отчаявшись, обратились даже к людям, настойчиво ища возможный путь для спасения своей увядающей расы. К презираемым, зато таким плодовитым людям, которые оказались совершенно беззащитными против воли Владык и магии Хранителей. И этим охотно воспользовались — совершили кровосмешение, страстно надеясь, что чужая, но молодая и свежая кровь позволит вернуть утраченное. Но видно, справедливость все-таки существует на свете, потому что, сделав свое черное дело, надругавшись над сломленной волей обездвиженных и абсолютно беспомощных испытуемых, эльфы не достигли ничего. Вернее, ничего из того, что хотели: выяснив, что их раса вполне совместима со смертными, они, тем не менее, не сумели создать новых Перворожденных, о которых так страстно мечтали. Не смогли. А вместо них получили лишь бледную пародию на себя — бледнокожих полукровок с человеческими чертами лица и эльфийскими ушками, от которых начинало тошнить любого бессмертного. Весь материал немедленно уничтожили, как и весь исходный "материал" — почти два десятка молодых смертных женщин, моливших о пощаде, но так и не дождавшихся ее, и их едва родившихся малышей. Уничтожили в тот же день, как стало известно о результатах эксперимента. Уничтожили цинично. Жестоко. Страшно. Без всякой жалости и милосердия. Их просто стерли, как стирают узоры дождя на мокром окне — равнодушно, с холодным расчетом, бесстрастно констатируя полный провал. А потом забыли о нем, как о неприятном сне. И это было той страшной ошибкой, которая несколько веков назад чуть не стоила Темному Владыке Л'аэртэ трона, а его старшему сыну — Талларену Илле Л'аэртэ, лично занимающемуся важными для народа эльфов экспериментами, самой жизни.
И об этом тоже мало кто знал.
"Конечно, Белик прав", — в который раз подумал Таррэн, невольно припоминая выражение лютой ненависти на молодом, еще не тронутом временем лице мальчишки. Прав, что столь яростно ненавидит Темных. Сто раз прав, потому что они это заслужили. Вернее, МЫ это заслужили. Так нас могли бы ненавидеть родичи погибших девушек. Их отцы, мужья, братья, наконец, если бы когда-нибудь проведали, куда и зачем бесследно пропали их прекрасные половинки. А ведь они действительно были красавицами — щепетильный наследник трона тщательно отбирал каждую, с тем, чтобы потом, когда всех подкосила неудача, собственноручно вонзить свои парные мечи в их изболевшие сердца. Правда, этот позор случилось слишком давно, чтобы мальчишка мог о нем проведать.
Впрочем, чрезмерно осведомленный пацан не знал и другого: не только эльфийки утрачивали с возрастом возможность дарить новую жизнь. Мужчин этот рок тоже касался напрямую, только немного позже, лет этак на триста-четыреста. Но даже так, замедлившись и растянувшись во времени, он делал ситуацию по-настоящему безвыходной: если не успеть найти себе пару до второго совершеннолетия, древний Род эльфов прервется навсегда. Ему самому осталось до этой последней черты чуть меньше месяца. Потом — все, никаких шансов на наследника, а это означало только одно: медленную, неумолимую смерть всей его ветви. Вопрос был только в сроках.
Темный неожиданно перехватил пристальный взгляд голубых глаз, в которых, как всегда, зажглась неподдельная ярость, и, невольно вздрогнув, поспешно отвернулся: зря он подумал о неизбежном. Потому что, если верить холодному блеску в этих странных глазах, если взглянуть на неподвижное и будто окаменевшее от застарелой боли лицо человеческого мальчишки, он может и не дожить до своего второго совершеннолетия. Хотя…
Возможно, это и к лучшему?
Глава 11
Через несколько дней настороженно приглядывающийся к попутчикам Гаррон неожиданно осознал одну странную вещь: Белик, наконец-то, примирился с присутствием Перворожденных. Не принял, не признал, а именно примирился. Он внезапно перестал язвить по любому поводу, стал гораздо сдержаннее в словах, осторожнее и даже слегка посерьезнел. Особенно в том, что касалось бессмертных. Куда-то исчезли злые шутки и бесконечные насмешки в их сторону, а откровенно неприличные байки вдруг сменились на нейтральные истории и забавные случаи, подслушанные когда-то или же придуманные прямо здесь, на ходу. Он больше не уходил надолго во время дневных стоянок, с аппетитом уплетал еду вместе со всеми, а не в одиночку, как раньше. Вечерами так же охотно подсаживался к общему костру и с видимым удовольствием вступал в беседу. Причем, охотно говорил абсолютно на любые темы, неизменно демонстрируя обширные и разносторонние познания, весьма зрелые для своего возраста суждения и неожиданное понимание многих вещей, которых знать ему, в общем-то, было не положено. Вроде сведений о ряде обычаев и обрядов бессмертных, о которых большинство караванщиков не имели прежде никакого понятия.
Разумеется, из его речи не исчезла некоторая напряженность и настороженность по отношению к Перворожденным, но прежнюю, пугающую ненависть он надежно спрятал. И теперь ее можно было разглядеть, только если внимательно всматриваться в пронзительные, временами вызывающие оторопь, голубые глаза. Или подметить в прохладном тоне, когда речь заходила о Таррэне и Темных вообще, однако даже тогда он, если и бросал в сторону эльфов неприязненные взгляды, делал это совершенно незаметно.
Донна Арва тоже не могла нарадоваться на неутомимого помощника, которого неожиданно обрела: Белик ни разу не изменил своему правилу и с готовностью выполнял все, что от него просили. Ни разу не стал отлынивать, не ленился и не сбегал от неприятной работы, что было весьма необычно для молодого повесы. Принести воды, вырыть яму для костра, отволочь подальше пищевые отходы — все это, на удивление, не составляло для состоятельного отпрыска древнего рода никаких проблем. А на закономерный вопрос о причине своего удивительного рвения, который как-то в шутку задал неугомонный Аркан, Белик очень спокойно ответил, что каждый делает в походе то, для чего лучше всего пригоден, и если он может хотя бы таким образом отблагодарить прекрасных женщин за ежедневную заботу, то считает нужным ее выполнять. За что немедленно заслужил море признания, ежедневный горячий ужин, мягкий тюфяк для спокойного сна и самые лучшие куски, которые размякшая за время пути повариха вдруг начала для него незаметно откладывать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});