– Спасибо, – процедила она и тут же передала букет дочери, – в вазу поставь.
– Как самочувствие? – поинтересовался Глеб.
– Нормально, – она бросила на него недовольный взгляд, как будто он спросил о чем-то непристойном, – спина по ночам болит.
– Понимаю, – Глеб кивнул, – врачи сказали, сколько это будет еще продолжаться?
Она молча пожала плечами.
– А вставать уже можно?
Нина посмотрела на Глеба как на последнего дурака, и он счел за благо умолкнуть. Нет, с этой мегерой он сладить не в состоянии! Пусть отец расскажет все сам.
Тот появился моментально, словно по волшебству, с огромным блюдом ароматного плова.
– Давай, дружочек, – прошелестел он, накладывая Глебу первым, – ешь! Что-то ты похудел.
– На работе проблемы, – поникнув, ответил он, – кризис.
Его до сих пор расстраивало, что отец не признался своей семье в том, что он – его сын. И Надя, и Нина так и считали его «сыном приятеля детства». Понятно, что он не решился сознаться тогда, при их первой встрече – Глеб выглядел простым деревенским нищим. Но теперь, когда он стал другим человеком и сделал так много, чтобы помочь родне, можно было б уже его не стыдиться!
Отец по очереди наполнил все тарелки, кроме Нининой. Та, как обычно, отказалась от еды, сделав презрительный жест.
Ее постоянные ужимки давно раздражали Глеба, а сейчас он понял, что долго не выдержит – обязательно что-нибудь скажет. Поэтому лучшим выходом было сократить обед до минимума и тут же уйти.
Почему они все, как рыбы, молчат про операцию?! Неужели это такое незначительное событие в их жизни – не так давно отец только и говорил об этом! Знал бы он, сколько сил стоило Глебу собрать нужную сумму – он откладывал каждый месяц с зарплаты, отказывая себе во многом, даже когда работал всего лишь грузчиком. Знали бы они, кто выступил главным спонсором и какими тяжелыми – в физическом и душевном смысле – были эти деньги!
Все молча стучали вилками по тарелке, только Нина с высокомерным лицом – господи, как устал он от этого выражения! – сидела и катала из белого хлеба шарики. Глеб поморщился.
– Так что там с Германией? – не выдержал он молчания. – Какие дали прогнозы?
– Понимаешь, Глебушка, – отец с опаской взглянул на Нину, – мы туда не попали.
– Что?!
– Дело в том, – он затараторил, глотая слова, – что случился этот неожиданный дефолт. И деньги, понимаешь? Деньги, которые ты собрал… в общем, нам теперь… нам еще два раза по столько нужно… и тогда уж… потом…
Глеб смотрел на старика расширившимися от ужаса глазами и не мог поверить в то, что отец натворил. Почему они не улетели в начале августа? Он же ему велел! Как можно было так безалаберно затянуть?!
– Ты что, не понимаешь? – прохрипел Глеб. – Это был единственный шанс!
– Так мы собирались, – глаза его снова слезились, – документы, вещи! Но кто же знал? Глебушка, ты ведь поможешь? Что тебе стоит?
Глеб взвыл как раненый зверь и выскочил из-за стола, едва не опрокинув его. Наденька испуганно сжалась, а Нина по-прежнему смотрела с презрением.
– Это был единственный шанс, – отчеканил он, глядя прямо в лицо отца, перекошенное от страха и глупости, – и ты, отец, – вы оба сделали свой выбор!
Заметив на лице Нины изумленное выражение, он решил, что настало время для разъяснений.
– Нечего так смотреть, – выкрикнул он именно ей, – ваш муж и мой отец – это одно лицо! Он сделал моей матери, которая любила его безумно, троих сыновей. Он бросил нас на произвол судьбы, как только подвернулся шанс уехать в Москву. Оставил без помощи и без средств! Странно, что вы живете с ним, ничего абсолютно не зная!
– Зачем ты, – старик заплакал, – вот так? Я бы сам… потом… по-хорошему.
– По-хорошему, отец, уже не получится!
Он вылетел в коридор и хлопнул входной дверью так, что косяк задрожал. Отец тут же выскочил следом за ним. Упав на колени на бетонный пол подъезда и обхватив сына за ноги, он долго плакал, стенал, размазывал по лицу слезы. А Глеб стоял над ним, словно статуя, и ненавидел себя за жестокость. Он ничего не мог поделать с собой! Горе отца было ему теперь глубоко безразлично. В сердце образовалась вдруг огромная пустота, которая вымела из него веру в людей.
Глеб чувствовал, что его не хватает даже на жалость, и это ощущение убивало. Он же был другим всего год назад! Он умел понимать людей, сопереживать. Неужели собственные ошибки и страдания, как многих других – слабых – людей, сделали его беспощадным? Господи, что же с ним самим происходит?! Он отцепил от своих коленей скрюченные руки отца и, не дожидаясь лифта, побежал вниз.
Дни полетели, как сорванные ветром осенние листья. Их было много, они были похожи один на другой, и Глеб перестал замечать это верчение. Чем дальше, тем хуже ему становилось. Эйфория пропала, осталось только чувство вины. Теперь он не жил, а существовал, выполняя свой долг.
Самым мучительным было то, что он видел – Света намеренно ищет с ним встречи. Проходит мимо его кабинета вдвое чаще обычного, поджидает у дверей после совещаний. Его душа по-прежнему трепетала при виде нее, но он не мог пренебречь и тем, что обещал Сергею. Не имел права вламываться в чужую семью! Один раз уже поддался порыву.
Он старательно уходил от разговора со Светланой Георгиевной, сводя все общение к бессмысленным фразам, но от его терпения остались последние капли. Единственным способом вернуть душевный покой была, как казалось ему теперь, старая мудрость: с глаз долой, из сердца вон. И он это сделает! Он обязан попытаться ради нее и ради себя прекратить собственное безумие. Как только выполнит обязательства.
На этот раз она столкнулась с ним в коридоре после очередного совещания. Он и так уже был на грани – полтора часа сидел, опустив глаза, борясь с волнением, и слушал то ее выступления, то выступления Сергея Андреевича. Как обычно, они сидели за столом в большой переговорной рядом. И от этого зрелища Самойлова выворачивало наизнанку.
– Зря вы избегаете меня, Глеб, – полушепотом произнесла Светлана.
– Не могу по-другому, – он опустил голову.
– Знаю, – печально улыбнулась она, – и все равно зря.
Она замолчала, а Глеб стоял напротив нее и чувствовал, как бешено пульсирует кровь в его жилах. Ему показалось – всего на мгновение, – что он слышит и встревоженный стук ее сердца, что волнуются они в унисон.
– Я завтра улетаю во Францию, – торопливо сказала она, – нужно встретиться с президентом банка. Если не сегодня, то…
– Простите меня, – только и прошептал он.
– Вам не за что извиняться, – серьезно, стараясь скрыть дрожь в голосе, возразила она, – но больше я не буду вас беспокоить. И знайте – вы были лучшим.