Это предложение Ковачевича не встретило понимания у российского императора. В тексте поданного ему прошения слово «монастырь» было заменено словом «подворье». После такой поправки Николай I передал прошение на усмотрение Синода. Конечно, учреждение болгарского подворья, не имевшего такого официального статуса, как монастырь, было делом менее трудоемким, и отказать в этом болгарам не решились. Таким образом, миссия Ковачевича увенчалась успехом. Этот умный и инициативный болгарский архимандрит сумел добиться значительного прогресса во взаимоотношениях между русской и болгарской церквями. К середине XIX в. обучение болгарской молодежи в российских духовных училищах получило государственную поддержку в виде специальных стипендий. В 1837 г. император повелел принять на обучение в Кишинев трех болгарских монахов из Зографского монастыря[651]. В 1840 г. Синод постановил зачислить в Одесскую семинарию четырех воспитаников и назначить им казенное содержание – это были первые стипендии для болгар. В 1842 г. в Херсонскую семинарию поступили два стипендиата и в 1844 г. – еще четверо[652].
Несмотря на отсутствие в Болгарии духовных училищ, значительным спросом пользовалась литература на русском и болгарском языках. В 1851 г. в Россию прибыл болгарин Княжеский для сбора учебных и церковных книг, предназначавшихся для болгарских учебных заведений[653]. В Константинополе издавалась на болгарском языке газета «Цариградский вестник». Ее содержание заинтересовало архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия, который решил, что она может быть ему полезна при его связях с болгарами, проживающими как в Одессе, так и за рубежом[654]. О том, что русские духовные книги пользовались спросом в Болгарии, говорит тот факт, что они имелись в свободной продаже. Некто Петро Стоянович имел собственную торговлю русскими книгами, среди которых «церковные книги, печатанные в Москве и Киеве» имели самый большой сбыт. Ежегодно Стоянович продавал литературы на 10 тысяч рублей[655].
Русские церковные иерархи получали информацию о положении дел в той или иной провинции Османской империи через посланника в Константинополе, а также консулов, к которым стекались все просьбы и жалобы местного православного населения. Болгары часто обращались к российскому консулу в Белграде, позже – в консульство в Адрианополе, куда был направлен на службу Г. В. Ващенко. В Боснии и Герцеговине, а также в Албании российского представительства не существовало. Как известно, Босния и Герцеговина не входили в число провинций, пользующихся особым покровительством России. На 1 миллион 400 тысяч православных сербов в Боснии в это время приходилось только шесть священников. Греческий архиепископ, по сообщениям из Боснии, «вовсе не защищает православных сербов, а держит сторону католиков и турков»[656].
Большой интерес представляет собой записка, сохранившаяся в бумагах константинопольского посольства без даты, указания адресата, подписанная сербом Арсеновичем. По-видимому, он принадлежал к священническому чину, поскольку его записка посвящена положению православной церкви в Боснии. С горечью обрушивает он обвинения на греческих епископов, присылаемых из Царьграда, поскольку они чужды народу «и языком, и родом». Они не заботятся о воздвижении церквей, основании школ и образовании священников. Автор оценивает фанариотов как «людей без всякой морали, веры и отечества». Состояние православия удручающее: школ, кроме как в Сараево, нет, священники необразованны, церквей мало, «едва ли на двадцать деревень одна приходится, на многих местах под открытым небом, при каковом знаке креста, на дубе затесанном, молебен отправляют»[657]. Священники настолько бедны, что ничем не отличаются от мирян, к тому же подвергаются притеснениям не только турок, но и своих епископов, так что «только душа и вера ихнею собственностью осталась!».
Затем Арсенович сравнивает положение православных священников с католическими, и это сравнение не в пользу православия. Католический клир воспитывается в Хорватии, в семинариях на иждивении австрийских властей и всячески поддерживается Римом. Служа в Боснии, католические священники имеют достаточное жалованье для пристойной их сану жизни «без отягощения своих последователей» непомерными поборами. Они строят церкви, снабжают их всем необходимым, основывают школы и радеют о своей пастве.
Православных монастырей, по сведениям Арсеновича, в Боснии к тому времени осталось только три, «и они ничего более стен не имеют». Бедному народу весьма тяжело восстанавливать церкви, в то время как православные сербы составляют большинство в Боснии и Герцеговине. «По самым новейшим и вернейшим народным описям» Арсенович насчитывает в Турции 2 миллиона 600 тысяч сербов, из них 1 миллион проживает в Сербии, остальные – в Боснии. Число мусульман он определяет в 550 тысяч, католиков – в 150 тысяч, а православных в 900 тысяч человек. В результате «турецкого ига, католической пропаганды интриг и незаботливости епископов греков об своем стаде» число православных сербов в Боснии уменьшается. Автор записки приходит к выводу о том, что «пора могущественной России обратить потеплее внимание» на народ, неразрывными узами связанный с нею. В противном случае участятся примеры перехода православных в магометанство и католичество, «ибо уже самая крайность наступила, а помочи нет»[658].
Документ написан ярким, выразительным языком и несет на себе печать самобытной и талантливой личности автора. Создается впечатление, что сложившееся положение с православной церковью в Боснии подвергалось более глубокому анализу местных уроженцев, чем деятелей российского православия. Впрочем, нельзя сказать, что о бедственном состоянии боснийской церкви не знали в России, скорее – не стремились узнать, ибо не могли помочь. Содействие православным Боснии российский император предпочитал оказывать в традиционной форме. В 1848 г. белградский консул доносил о просьбе, полученной им от настоятелей трех монастырей, состоявших в ведении герцеговинского митрополита. В ней говорилось о желании получить церковные книги и утварь. Их сбор в России был поручен митрополитам и другим епархиальным преосвященным. В результате этой акции в Боснию были отправлены церковные книги от Святейшего синода, утварь и облачения, пожалованные архиереями, монастырями и церквями[659].
Несмотря на крайнюю бедность местного православного населения, оно все же находило средства на строительство новых храмов. Священник из Герцеговины, прибыв в Белград, поведал о выстроенной православной церкви Успения Богородицы. В ней совершенно отсутствовали утварь и книги, и, кроме того, мусульмане, захватив землю, принадлежавшую церкви, грозили «разрушить ее до основания»[660]. Священник и его паства ждали заступничества России. В это же время другой священник из Герцеговины, проживавший в г. Требинье, жаловался русскому консулу на мостарского архимандрита Иосифа, родом грека. «Не могу описать всех богопротивных поступков мостарского владыки: о них с плачем свидетельствуют наши жены, дочери и дети», – пишет безымянный священник[661]. Он выражает удивление по поводу бездействия России, которая имеет право на покровительство в отношении православной церкви в Турции.
Отдельно следует остановиться на таком явлении, как католическое и протестантское миссионерство на Балканах. В исследуемый период оно получило достаточно широкое распространение: сведения о пропаганде чуждых православному населению религиозных учений стекались в российское консульство в Белграде почти изо всех провинций Османской империи. Прежде всего представители католичества пользовались тем бедственным положением, в котором находилась православная церковь, не имевшая возможности защитить своих приверженцев. В Боснии католические священники вели наступательную политику по отношению к православным сербам, заставляя их менять веру. К тому же в этой провинции православная церковь подвергалась нападкам мусульманства. Наибольшую угрозу наступление католицизма представляло в Боснии, Греции и Албании. Греческий посланник в Петербурге свидетельствовал в 1850 г., что «миссионеры, как католические, так и протестантские, усугубляют свои пагубные происки».
Не меньшую угрозу, чем католики в Боснии, представляли мусульмане в Болгарии. Они вели активную политику отуречивания местного населения, не тратя на это усилий по пропаганде своей веры. Турки действовали методами своих дедов и прадедов – выкрадывали женщин и детей, насильно заставляя их принимать мусульманство. Как к последней своей надежде обращались болгары к русскому консулу в Белграде. В их письмах приводились многочисленные факты обращения девушек в магометанство – об этом сообщали Симеон Михайлович, Николай Славкович, Хаджи Павел, Николай Серндакович. «Турки рассыпаются по селам, – пишут они, – хватают христианских девушек, обращают их в свою веру, и никто не смеет тому воспротивиться»[662]. И продолжают: «Таким образом турки приведут к своей вере множество христиан». В письме Данилевскому от болгар сразу трех округов, имевшем подписи 30 человек (трое из которых были священниками), говорилось: «Положение наше дошло до нестерпимости мучительно и народ христианский, волен не волен, принужден будет принять магометанскую веру»[663].