– Буби, он жив! – крикнул Крупински. – Атакуем! – Они резко развернулись для атаки, но и Фадеев не дремал. Пока они разворачивались, он пошел на вынужденную посадку и посадил машину на «живот».
Пара «мессеров» с ходу ударила трассами по неподвижному самолету, намереваясь его поджечь. Набирая высоту, Хартманн оглянулся и увидел, как черная маленькая фигурка выбралась из кабины на крыло бессильно распластавшейся «кобры».
– Вальтер! Он жив, выбрался из кабины, – доложил командиру эскадрильи Хартманн.
– Понял! Делаем еще заход!
Они вновь резко развернулись и еще раз спикировали. На этот раз они стреляли по темной фигуре летчика, лежавшей на земле, неподалеку от самолета. Видно было, как пушечная трасса рассекла лежавшего и пошла дальше, вздымая на земле фонтанчики пыли.
– Все! Идем домой!
После приземления Крупински выбрался из кабины совершенно мокрый, словно побывал в бане.
– Ну что, будем обмывать сегодня победу? – улыбаясь, спросил Хартманн.
– Скорее день рождения, – с измученным видом ответил Крупински.
А вечером, когда они в очередной раз набрались шнапса, Вальтер, с трудом ворочая языком, стал разъяснять молодым:
– Ребята, вы еще не знаете, что это такое – попасть противнику в прицел. Чувствовать – вот-вот он тебя разнесет. Такое ощущение, скажу я вам, словно впадаешь в кому. Кажется, будто в твоем мозгу зажигают спичку и она горит прямо в черепной коробке… Мозги плавятся от нестерпимой боли, приходится призывать все силы, чтобы удержать контроль над собой, над собственным рассудком… Пока борешься, сжимаешь изо всех сил сердце в кулак, да так, что белеют кончики пальцев на ручке… Э-э, да что там говорить, давайте еще выпьем…
3
Приближался праздник 1 Мая. Замполит полка Погребной и его заместители наметили ряд праздничных мероприятий, собирались послать с докладами в ближайшие станицы своих лекторов.
Двадцать восьмого апреля в полку прошло праздничное построение, на котором командование полка – Исаев, начальник штаба и замполит, поздравили коллектив с приближающимся праздником. Затем начштаба зачитал приказ о присвоении летчикам очередных воинских званий.
С начала 1943 года партия и правительство Советского Союза предприняли ряд поощрительных мер в отношении военнослужащих. Указом Президиума Верховного Совета СССР вводились новые знаки различия для личного состава Красной Армии – погоны, для высшего комсостава устанавливались воинские звания – маршал авиации, маршал артиллерии, маршал бронетанковых войск.
Позже были приняты указы, упрощавшие систему награждений отличившихся орденами и медалями и присвоение воинских званий. Право награждать от имени Президиума Верховного Совета было предоставлено военачальникам вплоть до командира дивизии.
Наконец торжественная часть закончилась и подали команду «Вольно. Разойдись». Летчики дружно потянулись поздравлять Покрышкина – ему присвоили звание майора.
– Поздравляю, товарищ гвардии майор! – рокотал Фадеев, тиская друга в могучих объятиях. – Я думаю, скоро будем тебя опять поздравлять.
Вадим намекал на звание Героя. В полку уже знали, что на Покрышкина и ряд других летчиков направлено вверх представление к званию Героя Советского Союза.
– Поздравляю и тебя от всей души, Вадим! – улыбнулся Саша.
Фадееву присвоили звание капитана.
– Дельный указ издали, так, глядишь, я к концу войны и полковником стану! – шутил довольный Фадеев.
– Конечно, станешь, только если дельно воевать будешь, – не удержался от соблазна поддеть друга Покрышкин.
– А что, я худо воюю?
– Хорошо, но безалаберно, а порой просто по-мальчишески, если хочешь знать…
– Как это?
– Ну что это, как не мальчишество: затеяли с Трудом на пару охоту на «мессершмитта». Фадеев внизу гоняет немца как зайца короткими очередями, а Труд под облаками ждет, когда фриц с перепугу выскочит на него. «Сейчас он пойдет к тебе. Лови!» – передает по рации Фадеев. И точно, «мессер» делает горку, уходя от Фадеева, и попадает в прицел к Труду. Цирк, не правда ли?
– Ну ты скажешь! – застеснялся Фадеев, пойманный с поличным.
– А чего тут говорить? Труд сам мне хвастался. Нехорошо это! Ты ведь старший, более опытный. Война – это работа, серьезная и опасная, тебе ли это не знать?! А такое ухарство вам может дорого обойтись. Ну представь себе, если бы сверху к Андрею подошла пара «охотников». Пока вы развлекались с глупым «мессершмиттом», по всей вероятности, с молодым пилотом, они бы всадили в Труда лишь одну очередь, и нет Труда! Не обижайся, Вадим. Слышал на построении, скольким ребятам присвоили звание, а их уже нет в живых. Война, брат, жестокая штука. Вон сталинградец, – Покрышкин кивнул в сторону стоявшего рядом выпускника Сталинградской школы пилотов Виктора Никитина, – тоже из своей группы один остался, а остальные?
– Никак нет, товарищ гвардии майор, не один, кое-кто еще остался, – живо отозвался Никитин.
Покрышкин повернулся к нему и сделал пару шагов:
– Вот именно, кое-кто. Поздравляю тебя со званием младшего лейтенанта. – Он крепко пожал Никитину руку. – Ну а с «мессером» нос к носу ты хоть раз здесь встречался?
– Было один раз, товарищ гвардии майор.
– Интересно. – Покрышкин тронул за плечо Никитина, и они отошли в сторонку. – Ну, расскажи, как было дело, – попросил майор, интересовавшийся каждой встречей наших летчиков с противником.
– Это было, когда мы сопровождали наши бомбардировщики «Бостоны» из Тимашевской в Мысхако. Немцы уже ушли из Тимашевской.
– Тогда тяжелый бой был, – подключился к беседе подошедший Фадеев.
– Еще спокойно было, – продолжил Никитин. – Бомбардировщики сбросили бомбы и начали разворачиваться домой. Я тоже сделал разворот, осматриваюсь: елки-палки! Справа сзади «месс» идет буквально рядом, параллельно мне. Я просто остолбенел…
– Испугался? Проморгал? – быстро спросил Покрышкин, остро всматриваясь в собеседника своими лучистыми светлыми глазами. Фадеев тоже хотел было что-то сказать, но Саша предостерегающе поднял руку: «Не мешай».
– Может, и испугался, – застенчиво улыбнулся Никитин. – Сижу смотрю на него – он приближается. У меня все застыло внутри. Нет ни мысли, ни страха, ни меня самого. И тут словно меня обожгло: сзади же его ведомый, сейчас пальнет по мне! Эх, думаю, хрен с ним – ударю его своим самолетом!
– Таранить решил? – не удержался Фадеев.
– Решил просто врезаться в него, и все. Иного выхода нет, думаю, все равно убьют. Умирать, так с музыкой! Бросаю на него свой самолет, сам весь съежился, зажмурился и на все гашетки нажал. Чувствую – время прошло, а удара нет: открыл глаза – ни «месса», ни своих. Завалил самолет в пикирование, в сторону берега. Обнаружил свою группу и пристроился к ней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});