Читать интересную книгу Эхо в тумане - Борис Яроцкий

— А ты давно женился? — спросила она робко, глядя почему-то в сторону.

— Все некогда… — Он постарался было придать ответу шутливый тон, только не получилось. — Мне бы мальчишку, как твой Нино!

Школьные товарищи проговорили почти всю ночь, Атанас признался, что он приехал за шивалевскими орехами, и неожиданно убедился в чудодейственной силе «шивалевки».

Только на третьи сутки вернулся Атанас в Пловдив. На немой вопрос родителей ответил:

— Буду жениться.

— Так сразу? — всплеснула руками Труфакия. — Какая нетерпеливая современная молодежь! Все решают сами, не советуясь со старшими. То ли было в наше время…

— Ваша невестка — моя подруга по техникуму. Свадьбу сыграем летом. Как закончу академию.

Отец подмигнул матери: мол, порядок. Он давно мечтает о свадьбе сына. А свадьба будет на славу. В подвале давно томятся вина. Сын только поделился новостью, а отец уже прикидывает, когда ему лучше съездить в Персиковую долину, взглянуть на невестку. Вслух об этом сказать не решился: а вдруг Труфакия и его обвинит в нетерпении?

Отец

Павел проводил свой отпуск в городе, где родился и вырос, где прошла юность его отца и матери, откуда ушел на флот брат Алеша. Здесь каждый каштан и каждая акация напоминали ему о детстве.

Но бесцельно бродить по улицам не хотелось, да и погода к прогулкам не располагала. Вот уже который день дул не переставая северо-восточный обжигающий ветер, гремело море.

На склоне горы, на виду у города, жил цементный завод, белесый дым, насильно пригибаемый ветром, кланялся крутым волнам.

Павлу было приятно встретить своих одноклассниц. Теперь это замужние женщины. И спрашивали они, как он служит да не женился ли? Вот и весь разговор.

А ребята почти все разъехались: кто в Сибири, кто на Урале, кто в Воркуте — пашут землю, варят сталь, добывают уголь… Не было в городе и друзей детства — Шурка и Васька: они находились в длительной командировке — в одной африканской стране строили электростанцию.

Дома Павел еще острее чувствовал значимость своего труда. Те же бывшие девчонки сначала спрашивают: «Как служба?», а потом уже: «Не женился ли?» Значит, о службе думает не только он, думают все, хотя вряд ли кто, кроме самих военных, представляет, какая она, служба, сегодня. На заботливо-ласковое «Как служба?» он отвечал коротко: «Нормально». Это было любимое слово брата и, конечно же, отца.

В пятидесятом тот вернулся домой. Стал он совсем лыс, с лицом морщинистым, дряблым, как у глубокого старца. А ведь ему тогда было чуть больше пятидесяти. Говорил медленно, с трудом.

«Целыми днями отец лежал на диване, слушал радио или же, опираясь на трость, выходил в сад, подолгу стоял перед Алешиным деревом. А однажды Павел случайно заметил: отец принюхивался к листьям.

Ничего в этом необычного не было. Алешин орех, уже тогда поднявшийся над крышей дома, имел какой-то необычный терпкий запах. «Заморский» — так определила мать. Вот отец, наверное, и вдыхал тот, заморский запах, чувствуя, что за морем он уже не побывает.

Как-то отец сказал матери, что месяцами он и его товарищи не покидали лабораторию.

Петр Николаевич Заволока знал, что от их работы зависела оборона Советского государства.

Однажды в воскресенье отец попросил Павла прогуляться за компанию на кладбище. Был апрель, накануне пасхи. Пахло нагретым песком и молодыми травами. В зарослях акации кричали воробьи. С высокого дуба закуковала кукушка.

— Зозуленька, — тихо сказал отец на языке своего детства.

Сколько помнит Павел, он говорил по-русски, но песни пел украинские. Тогда у него был полон рот здоровых белых зубов, а в жестах и мимике чувствовалась энергия — такая, которой, казалось, хватит на три жизни.

— Запомни, сынок, это место, — указал тростью отец. — Тут меня закопаете, под гледом.

Молодой куст боярышника только-только распустил свои клейкие листочки, чтоб скоро украситься белыми гроздьями цветов.

Опираясь на трость, отец долго стоял у боярышника, думал, наверное, о прожитой жизни, а может, о вечном покое. Бабушка говорила, что вечный покой начинается лишь после того, как у человека остановится сердце.

Все это, конечно, сказки. Если человек умер, значит он распадается на химические элементы: фосфор, железо, кальций, серебро и даже золото. Так Павлику объясняли на уроке химии. И с этим нельзя было не согласиться. Ведь это люди превращаются в травы, в деревья, в камень… И может, этот облюбованный отцом куст молодого боярышника тоже состоит из химических элементов, из которых когда-то состояли люди.

Соседка, бабушка Фрося, однажды вспоминала, как в гражданскую войну рабочие и красноармейцы держали оборону города. В неравном бою все они погибли. Ночью горожане тайком вывезли их сюда, на кладбище. С тех пор здесь выросли деревья. Целый лес! Может, и под этим кустом был похоронен рабочий или красноармеец?..

Павел не представлял, о чем в те минуты думал отец, он только заметил, что его глаза устремились вдаль, но не в сторону моря, которое было под стать апрельскому небу, а в сторону завода, над которым текла, клубясь, белая дымная грива. С подъездных путей отчетливо доносились громкие свистки маневрового паровоза.

— Ишь, горланит, как молодой петух. — Отец улыбнулся. — Вот он и начнет меня будить пораньше.

— Брось ты о смерти! — рассердился Павлик, — Живи — и все!

— А я умирать не собираюсь. Я и там буду… — показал тростью в землю, — думать.

Через неделю отца не стало. Хоронил его весь город.

Десятый класс, класс Павлика, был на похоронах. Марина Константиновна, несмотря на майскую теплынь, надела черное шерстяное платье и замшевые сапоги. Она по-прежнему заметно хромала, хотя протезы уже не скрипели, как раньше: из ГДР, по специальному заказу, ей прислали новые: легкие и удобные.

Из заводского Дворца культуры привезли орденские подушки. Мать достала кумачовый сверток, бережно разложила по подушечкам орден Ленина, Красную Звезду, медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

В середине дня на имя Полины Карповны пришла телеграмма от Курчатова. Оказывается, отец Павлика почти восемь лет работал у Игоря Васильевича…

В первый день приезда в отпуск Павел побывал на кладбище. Теперь там, в оградке, не одна, а две могилы. Рядом похоронена бабушка. Куст боярышника сильно разросся. Сейчас он стоял без листьев, только кое-где, не оббитые птицами, краснели ягоды.

Павлу показалось, что завод сюда приблизился — под горой выросли новые печи. А вот свистки маневрового паровоза уже не раздаются: теперь бегает блестящий зеленый тепловоз, машина мощная, но не такая голосистая.

Письмо Таны

За сутки до окончания отпуска Павел вернулся в Москву и первое, что сделал, позвонил Атанасу, пригласил его на пирог. Но и Атанас отправился к Павлу не с пустыми руками: он захватил с собой большой целлофановый пакет с орехами — гостинцем Дианы.

— Вот и я! — вместо приветствия воскликнул он. Друзья обнялись.

— С приездом!

— С прилетом, — поправил Атанас.

Павел убрал все лишнее со стола, выложил окорок, вяленую дыню, пирог с яблоками: все, чем нагрузила мама. Атанас видел, что Павел в прекрасном настроении, а тут предстояло делать грустное сообщение.

— Понимаешь, друже… я тебе привез неутешительную новость. Тана, оказывается, погибла. Еще тогда… ну, словом, в войну…

К своему изумлению, Атанас не увидел во взгляде друга ни тревоги, ни огорчения, только интерес.

— Я встречался с коммунистом Продановым. Он разыскал документы…

Павел тихо, почти шепотом, произнес:

— Жива Тана. Жива! Вот, читай. — И развернул листок, исписанный крупным ровным почерком.

«Здравствуйте, Павел Петрович!

Неожиданная радость посетила меня. На днях к нам в село приезжали пионеры из города Пловдива. По Вашей просьбе они разыскивают бывшую подпольщицу Варненской береговой зоны. У них на руках имеется фотография девушки. Кто-то в Варне им сказал, что эта девушка похожа на меня, и дали мой теперешний адрес.

Да, это есть именно то фото, вернее, копия фото, которое я подарила Алексею Заволоке, то есть Вашему брату.

Впервые мы с ним встретились на подводной лодке у берегов Болгарии, когда меня, раненую, взяли к себе советские товарищи и привезли на базу. Там меня оперировали. До полного излечения я находилась в советском военном госпитале, он тогда размещался в бывшем санатории.

В самые трудные для меня дни Алеша (я так его называла) был со мной. И тогда он стал мне родным человеком.

После Сентябрьской революции я пыталась его разыскать, но ответа не получила. Письмо затерялось на дорогах войны. Потом писала советскому командованию. И мне через посольство ответили, что советский моряк главный старшина Алексей Петрович Заволока погиб смертью храбрых в борьбе против немецко-фашистских захватчиков.